— Не устроит, — недовольным голосом ответил Сталин. — Это, конечно, довольно рискованно, но вы правы, терпеть такое положение дел больше недопустимо. Товарищ Менжинский и его замы товарища Орджоникидзе, мягко говоря, тоже недолюбливают: он не дает им работать со своими ставленниками — а там, как заметил товарищ Молотов, поработать есть над чем. Так что собираем пленум… надо позаботиться, чтобы на нем все-таки имелось наше большинство, а затем разрешаем… поручаем товарищу Менжинскому всю необходимую работу выполнить.

— Я позабочусь, чтобы на пленуме были в основном наши сторонники, — мрачно заметил Куйбышев, — а вот с Менжинским…

— А это я возьму на себя, — дополнил Молотов. — Есть у меня к нему нужные подходы. Сам он, конечно, ничего особо решить не в состоянии, но вот как спустить нужных собак на нужного зверя…

— Ну что, товарищи, — подвел итог этому короткому совещанию Сталин, — за работу! Сколько сейчас уже времени? На сегодня закончим, у меня намечена на вечер одна интересная встреча… Есть мнение, что по результатам мы тоже должны будем принять определенные решения, так что продолжим завтра в полдень. В немного расширенном составе…

Николай Федулов с огромным удивлением оглядывал место, в которое привезли его вместе с семьей, и это состояние удивления у него не прекращалось уже почти неделю. Да и семья его тоже находилась в глубочайшем шоке — ведь все, что случилось, казалось какой-то невероятной сказкой. А начиналось все так паршиво…

Зимой общее собрание колхоза постановило считать семью Федуловых кулаками и направили куда-то наверх требование о выселении их «в Сибирь». Наверху, где таких писем приходило довольно много, рассмотрение бумаг все же заняло какое-то время, так что отряд красноармейцев, который Федуловых должен был доставить на станцию, в село прибыл лишь в конце февраля. Прощание с односельчанами долго времени не заняло, ведь почти все имущество те разграбили сразу, как решили Федуловых «раскулачить», корова Машка за это время даже околеть успела на колхозном дворе, а на лошадей (двух, у Федуловых как раз две лошадки и было) вроде на мясо отправили, так что даже сборы много времени не потребовали. И красноармейцы, посадив всю семью в две телеги (четырнадцать человек в одну просто не поместились), отвезли их на станцию, где посадили в какой-то сарай в ожидании поезда.

Сидеть в сарае — в котором уже сидело с десяток семей таких же «раскулаченных» — пришлось почти два дня, хорошо еще, что охранники выпускали мальчишек за водой, да и хлеба немного выдали. А потом… потом началось «странное». На станцию приехали какие-то важные комиссары, которые с командиром красноармейцев страшно ругались. А когда ругань закончилась, эти важные комиссары отобрали шесть семей и погрузили их всех в три теплушки. Но странное было не это, а то, что в каждую теплушку выдали по большому ведру с кашей, причем горячей, по три каравая, на каждого человека дали по жестяной миске, по ложке деревянной, явно в льняном масле проваренной, по кружке — а затем, все пять дней пути, на станциях кашу и хлеб давали по три раза в день. А когда поезд приехал куда-то, всех выгрузили и посадили в автомобили!

Ехали долго: по автомобилям их рассадили рано утром, практически на рассвете, а привезли в какой-то небольшой поселок уже сильно после полудня — и какой-то командир сообщил ошарашенным «раскулаченным» новость, от которой всем стало как-то не по себе:

— Ну что, мужики, теперь будете здесь жить. И будете здесь теперь хлеб растить и скотину. А пока осваивайтесь: домишки, конечно, невелики — но сами летом отстроитесь. На одну семью положен один дом… пока. Сами поделите кто в каком жить будет или мне приказывать? Дома тут все сейчас одинаковые, и вообще времянки, а вон там, где колья понаставлены, потом еще дома строиться будут, и там дома будут уже настоящие. По плану в селе будет сто домов, но это уже на следующий год план. Так, по печам поясняю: дров очень немного запасено, ими только для розжига печей пользуйтесь — а топить углем будете. Уголь у каждого дома пока кучей во дворе свален… Стасов! Собери мужиков, покажи как печь растапливать, а то померзнут сдуру, на куче угля сидя… Слушайте дальше: товарищ Стасов побудет у вас пока директором совхоза, совхоз называется «опытное степное хозяйство Московского университета номер семнадцать», проще — семнадцатый совхоз. Работать вы вроде умеете, за работу будете получать оплату деньгами, крупой и зерном, обзаведение скотиной и прочим — это будет в рассрочку и очень недорого, вам потом товарищ Стасов расскажет. Детей в школу отправлять обязательно… школа пока в правлении будет, это вот тот дом. Что еще — вам всем потом расскажут… да, бани пока нет, но завтра привезут сруб готовый, доски, кирпич, так что сами выстроите. Пока одну, общую, но со временем обустроитесь: тут вам жить и работать теперь много лет.

— А мы тут с голоду не помрем, пока до работы дело не дойдет? — робко поинтересовался Николай, глядя на раскинувшуюся до горизонта снежную степь.

— Насчет еды, то в каждом доме для вас уже крупа запасена, ее на месяц хватит — а через неделю-другую еще привезут: в мороз-то ту же капусту и картошку не запасти пока дома не протоплены. А работа — работа уже завтра начнется. Ладно, обустраивайтесь, а мы поехали: нынче нам еще одно село заселить нужно…

Леонид Константинович в этот день с волнением наблюдал, как в затерянном в далекой степи Акмолинске постепенно набирал «рабочие параметры» новенький, только что смонтированный котел его конструкции. Волнение было обоснованным: котел делался в спешке, его пришлось разрабатывать очень быстро — как сказал Лаврентий Павлович, для доказательства того, что «НТК абы кого на работу себе не берет». А это доказательство и самому Леониду Константиновичу очень хотелось предоставить, ведь люди из НТК его попросту вытащили из арестантской камеры в ОГПУ, заявив, что профессор Рамзин является их сотрудником и поэтому ОГПУ права его арестовывать не имеет. А вечером в тот же день Лаврентий Павлович ему дал некоторые пояснения:

— Я, Леонид Константинович, очень слабо представляю, чем вы, собственно, занимаетесь. Однако одна особа, мнению которой я могу доверять, сказала, что вы у нас в стране — единственный, кто может разработать вот такое устройство. Это — котел для новой проектируемой электростанции, и, как мне сказали, аналогов этот котел пока не имеет. Я не знаю, много это или мало, и не знаю, насколько сложно его разработать, но стране этот котел нужен, и нужен не позднее, чем через год, а лучше вообще к весне. Я сейчас произнесу некоторые слова, которые сам не совсем понимаю, но котел, который вам предстоит спроектировать, должен быть сверхкритическим, с давлением в двести пятьдесят атмосфер — и даже я понимаю, что это довольно много. А вот про температуру в шестьсот градусов я не знаю, много это или мало — однако турбину наши специалисты именно под такие параметры и разрабатывают.

— Это… это очень много, и я не знаю, какие материалы могут понадобиться.

— В НТК есть специалисты, которые нужные материалы вам предоставят. За вами — конструкция котла, конструкция топки. Подразумевается, что котел будет угольный, и уголь будет достаточно хороший. То есть для этого конкретного котла хороший, позже мы вас попросим придумать подобный котел, который сможет использовать даже уголь Экибастуза.

— А чем он отличается…

— Еще раз: я не специалист, но мне сказали, что угле Экибастуза золы практически половина. Это, вероятно, очень плохо — хотя, опять-таки, как мне сообщили, уголь все же лучше подмосковного, с которым вы уже справились. И прошу вас учесть одно: я той особе верю, но отчитываться мне приходится все же перед правительством страны, и мне не хотелось бы там объяснять, что я в вас сильно ошибся. Поэтому прошу вас сейчас мне ответить на один лишь вопрос: все это, что я вам сообщил, в принципе-то возможно сделать?

— В принципе… возможно. Но все же насчет материалов…