А можно и не пробивать, не тратить силы. Скоро последуют другие вторжения, ведь защита мира нарушена. Восстановить ее смогли бы боги, будь их пятеро, и не уничтожь их Кигулар, но сейчас Он один.

И Ему придется воевать по старинке, големами. Только новыми.

Железный голем пришёл в себя неожиданно и резко. Дёрнул железными конечностями, царапая крепкими пальцами верстак, на котором лежал. А потом — ухватил за грудки мастера, который навис над ним.

— Что за… — прохрипел человек, с ужасом таращась на голема, корпус которого был открыт и пуст. В големе не было ни вычислительного модуля, ни энергокристалла! Тело механизма по всем законам магомеханики не могло двигаться, но, черт побери, двигалось! И эта жуткая неправильность до глубины души потрясла молодого мастера. Оживший голем напомнил ему столь же неправильно оживающих после смерти людей. Мастер с новыми силами засучил ногами, изо всех сил пытаясь отодвинуться подальше, но у него ничего не выходило.

Голем смотрел внимательно на задыхающегося от страха человека. А потом — разжал ладонь.

Человечек шмякнулся на задницу, и, шустро перебирая руками, ногами и ягодицами, дополз до двери, чтобы с низкого старта рвануть прочь.

А голем встал и осмотрел верстак и инструменты. Ему больше не нужен был энергетический кристалл: божественная энергия питала его металлическое тело. Она же давала знания и умения. Более того, теперь Железный мог обходиться без вычислительного модуля: механический бог изменил правила мира в отношении своего первого голема.

Но самое главное в том, что теперь голем мог думать и обладал самостоятельностью. Сам оценивал окружающий мир и на основании накопленных знаний делал выводы и принимал решения. И первым был ремонт себя самого.

Голем закрыл свой корпус, взял сварочный инструмент и принялся запаивать дверцу. Ощущение чужих рук, беззастенчиво копавшихся в его корпусе, пришлись машине не по нраву, и та решила, что больше такого не допустит.

Завершив работу со сваркой, голем навесил снятые мастером пластины брони.

Члены Гильдии Големостроителей, прибежавшие на сообщение взбудораженного мастера, шарахнулись в стороны, пропуская вышедшего из мастерской голема, вооруженного покореженным железным мечом.

Темные тучи простирались над морем. Пенистые барашки на гребнях волн, казалось, касались неба.

В черной воде, выбиваясь из сил, плыл мужчина. Глаза пловца были красными, с полопавшимися капиллярами. Дышал человек шумно и редко — сил не хватало, чтобы постоянно держать голову над водой, потому он набирал в легкие побольше воздуха и сберегал его, выдыхая только тогда, когда грудь начинало жечь, а перед глазами плыли темные пятна.

Он не помнил своего имени. Не помнил, как оказался в воде, не помнил, зачем плывет. Жажда жизни толкала его вперед — к обрывистому берегу, до которого плыть оставалось не больше минуты.

Наконец он доплыл до берега. Ему повезло — волна не бросила его на камни, сдирая кожу о выступы. Ему удалось ухватиться за острую грань и не порезать руки. Волна отхлынула, и мужчина, помогая себе руками и ногами, вскарабкался выше. Оттуда перепрыгнул на другой камень, а потом залез на третий, до которого волны не доставали. И принялся на четвереньках карабкаться выше, пока пальцы не впились в дерн, пока руки в последний раз не напряглись, выволакивая тело на траву, пока он не залез на обрыв и не остался валяться там, шумно и хрипло дыша, глядя в низкое темное небо.

Он наслаждался тем, что теперь ему не приходится сражаться за свою жизнь. Он уже сделал это — тут его не достанет море.

Перед тем, как потерять сознание, провалившись в спасительное небытие, мужчина успел вспомнить свое прозвище, которое почему-то отдавало металлом и тенью. Тенеплет.

Очнулся он от бесцеремонных тычков, а когда открыл глаза, увидел маленького пузатого мальчонку с палкой. Этой палкой человечек тыкал Тенеплета прямо в бок.

— Что ты хочешь сделать? — спросил Тенеплет и закашлялся: горло ужасно саднило.

Услышав вопрос, ребенок отбросил палку и задал стрекача. Но Тенеплета уже не волновал пузатый малец. Он сел и принялся осматривать и ощупывать себя.

Короткие шорты, в которые был одет мужчина, побелели от морской соли. Кожу стянуло, волосы на ощупь были, как пакля…

Тенеплет почувствовал легкое удивление, коснувшись волос. Будто раньше было как-то по-другому. Как-то иначе.

Однако время отдыха прошло, настало время нового испытания: к нему направлялся уже виденный мальчонка. Впереди паренька, что-то громко крича, шли трое мужчин, и смотрели они на голема не слишком добро.

Тенеплет плавно поднялся, отмечая, что тело уже не болит после долгого купания. Это тоже не вызвало удивление — его скорее удивляла предшествующая боль. Глаза мужчины странно блеснули, а тень под ногами на долю секунды стала черной, будто провал во мрак.

— Где ты был⁈ — на непонятном языке залопотал самый крупный из троицы, подходя ближе. — Батька тебя обыскался! Думали, утоп… О пятеро, твои волосы торчат, как пакля — ты действительно плавал? Ты что, поплыл в море в шторм⁈

Мужчина, подойдя ближе, попытался дать пловцу подзатыльник, только вот удар цели не достиг: Тенеплет привычным движением поймал руку и столь же привычно вывернул ее, задирая вверх. Неосмотрительный и медленный соперник взвился на носочки, сдерживая жалобный крик.

Вот это было понятным. Агрессия на агрессию, агрессия на страх, агрессия на все. Вот в таком мире жить было привычнее, чем плыть по морю, ощущая, как ноют мышцы и задавать себе вопрос — почему?

— Мне вот интересно, почему все они с какой-то маниакальной настойчивостью старались получить электричество с помощью реакции синтеза? — ни к кому конкретно не обращаясь, поинтересовался седой мужчина. Совершенно седой, хотя он и был самым младшим в собравшейся в этом зале компании. Всего-то сорокалетним, а поседел он будучи чуть старше двадцати: наследственность, по мнению старшего были в его предках татары. Правда кто такие эти татары…

Впрочем, сидящие в зале четыре человека все про татар знали. И про татар, и про ольмеков, и вообще про всех, кто раньше на Земле жил. Работа у них была такая: про всех, кто раньше, всё знать.

— Все это жадность человеческая, — ответил самый старший. Старик уже, ему скоро сотня стукнет… если успеет. — Видели они, что энергии получается невероятно много, вот и старались ее как-то использовать, причем без малейшего напряжения мозгов.

— Почему без напряжения? — с некоторым ехидством поинтересовалась единственная в зале женщина. — Как раз мозги они напрягали более чем изрядно.

— Они не те мозги напрягали. Придумывали, как получить плазму с температурой под полмиллиарда градусов…

— Но ведь получили! То есть почти всегда получали!

— А подумать, каким образом эти сотни миллионов градусов от реактора отвести и с пользой применить? От обычного ядерного взрыва с жалким десятком миллионов от предметов тень остается, причем полупрозрачная — потому что предмет, причем любой, успевает испариться быстрее, чем нагреться. Я думаю, что если бы сначала они думали над проблемой теплоотвода, то вся эта термоядерная энергетика дальше пошлых анекдотов никогда бы и не продвинулась. А потраченные на нее огромные ресурсы люди смогли бы к общей пользе как-то применить. И я даже допускаю, что мы бы сейчас не сидели на этой станции…

— Эверетт говорил, что реальности мгновенно расходятся, причем навсегда.

— Он такого не говорил. И Бартини считал, что они еще некоторое время друг на друга воздействуют. И, как мы уже убедились, Бартини был прав!

— То, что мы некоторое время получаем информацию из другой реальности, трудно назвать воздействием, — заметил средний из мужчин, — во-первых, это длится очень недолго, а во-вторых, что-то мы никаких изменений так вокруг себя и не ощутили. Даже то, что мы все еще существуем здесь, свидетельствует об отсутствии таких воздействий, и Эверетт был прав в том, что реальности расходятся навсегда.