— Ну что ж, представление, я полагаю, от НТК будет?

— Почему будет, я его уже принес…

Идею о награждении Ипатьева Лаврентию Павловичу внушила Вера. То есть не просто внушила, а очень хорошо объяснила, почему его следует наградить высшим орденом страны именно сейчас:

— Вы, конечно, прикрываете многих ученых от необоснованных арестов, но все равно пока еще среди них бродит страх за свои жизни. А это довольно паршиво, хотя бы потому что в таком состоянии ученый просто побоится работать в полную силу: как бы чего не вышло. Но если вы добьетесь награждения Ипатьева, да еще когда он вообще за границей находится, то это очень многим таким зайкам трусливым покажет, что во-первых у НТК сил для защиты и даже поощрения своих — именно своих — специалистов на уровне государства достаточно, а во-вторых, что страна ценит их работу, не обращая, по большому счету, внимания на некоторые их заскоки…

— И эти заскоки, как ты говоришь, у них лишь усилятся.

— Наоборот, они поймут, что изрядная часть этих заскоков, а уж все хоть сколь-нибудь антисоветские наверняка, по сути является глупостью неимоверной. Такой мелкой детской шалостью, над которой страна лишь посмеивается снисходительно. Да, не у всех так случится, но вы-то на что? Тайны государственные — они охраняются довольно разнообразно… и изощренно.

— И вот кто у нас тут из нас двоих более изощренно собирается тайны охранять? Но в целом твои рассуждения… посмотрим. Но Калинин в Германию не поедет, а ты говоришь, что профессору будет важно своими руками к ордену прикоснуться…

— И вы тоже не поедете, вас, скорее всего, работа не отпустит. А у меня каникулы начинаются…

— Как же, каникулы! Ты через неделю диплом защищаешь и поступаешь на работу!

— Еще раз повторяю: каникулы у меня. Меня Николай Дмитриевич в аспирантуру к себе взял, приказ уже подписан. А Владимир Николаевич давно, по слухам, со мной про химию поговорить обстоятельно так хотел, так что совмещу приятное с полезным. Приятное для профессора Ипатьева с полезным для СССР.

— Есть у меня смутные подозрения, что ты что-то в Германии уже присмотрела… Много денег потратить собралась или, наоборот, очередные миллионы загрести собираешься?

— Сейчас у немцев ничего для нас особо интересного нет, да и денег у них нет, чтобы что-то у нас покупать. То есть сейчас для страны самое интересное и нужное в этой Германии — это как раз Владимир Николаевич лично и персонально. Я разговаривала с сотрудниками его института, у них очень много сейчас идей по нефтепереработке в плане новых материалов, но все эти идеи принадлежать как раз Владимиру Николаевичу, а они только их до ума доводят. Так что вернется он с новыми идеями — это обеспечит еще один даже не шаг, а скачок страны в светлое будущее. А не… то есть моя задача — сделать так, чтобы он выздоровел как можно скорее и с новыми силами — и с новыми идеями — вернулся в СССР руководить своими сотрудниками.

— У тебя, пожалуй, новых идей не меньше чем у него.

— Опять вы повторяете ту же ошибку. У Ипатьева идеи — новые, а у меня, неуча, всего лишь перепевы старых идей. Да, на новой технологической базе — но по сути я делаю ту же работу, что и сотрудники Ипатьева: довожу идеи до промышленного применения. Чужие идеи… и, между прочим, в том числе и идеи Владимира Николаевича. А так как у меня сейчас в работе как раз одна его идея, я бы очень хотела прояснить как можно скорее некоторые непонятные для меня вопросы.

— А каков ожидается результат, если прояснишь?

— Я что, Кассандра? Если все получится, то прибавку урожая на треть получится обеспечить быстро и относительно безболезненно…

— Урожаев чего?

— Чего угодно. У Ипатьева в этом плане идеи прут с удивительно широким охватом…

— Вот объясни мне, Старуха, почему я, даже когда считаю, что ты не права, все равно делаю как ты просишь?

— Потому что вы — человек умный. Вы умеете сразу увидеть всю проблему целиком, прикинуть выгоды от ее решения, и даже если времени у вас на переосмысление прежнего взгляда на нее не хватает, то все равно на уровне буквально интуитивном вы принимаете единственно верное решение. Талант у вас такой…

— Опять издеваешься.

— Нет, говорю, что думаю. У меня тоже талант: говорить людям правду так, что она людям нравится. Я, конечно, не всю правду людям говорю, и очень даже не всегда…

Лаврентий Павлович внимательно поглядел в смеющиеся глаза этой удивительно талантливой девчонки:

— Вот ведь зараза! Старуха и есть, вредная и склочная. Так когда у тебя каникулы-то начинаются? В смысле, какого у тебя защита диплома?

— Я одного понять все же не могу, — поинтересовался Иосиф Виссарионович у Лаврентия Павловича, когда они в очередной раз обсуждали вопросы «ускоренной индустриализации», — как у тебя в НТК заводы строят и запускают буквально за месяцы, а везде на такие заводы годы на строительство уходят. Тот же автозавод у Нижнем…

— Это не мы быстро строим, это остальные строить разучились. Я вот посмотрел документы… старые, дореволюционные: в Царицыне металлический завод строили девять месяцев, ровно девять месяцев прошло с момента выделения участка под будущий завод до первой плавки. Позже там же рельсобалочный стан поставили, так мало что его выстроили и запустили за семь месяцев, так и корпус цеха строили зимой. В Мариуполе завод целиком за одиннадцать месяцев построили и запустили, вместе с коксовым производством, с прокатными цехами — и работали на стройке две тысячи сто человек всего, и руководили ими только пятеро инженеров. Или наш завод в Керчи взять: первую домну-американку ставили три года, и работало на ней куда как больше тысячи человек — а у американцев такую же домну поднимают за четыре месяца и работает на строительстве человек сто от силы. Так что мы сделали как у американцев — и результат налицо: две домны меньше чем за полгода поставили, причем с новыми нашими газоразделительными станциями. И заметь: за эти же полгода мы и жилье для всех рабочих завода поставили.

— А чем этот американский метод от нашего отличается?

— А ничем, просто организация труда другая. Такая же, между прочим, какая и на постройке тех дореволюционных заводов, про которые я говорил, была. Замечу, кстати, тогда в России строили даже побыстрее американцев…

— А на других стройках?

— А на других стройках нет никакой организации труда. И создать ее никакой возможности там в принципе нет!

— Это почему?

— Это потому. У нас в НТК все просто: на всех объектах режим жесткий, рабочий не выполнил указание мастера или инженера — пошел вон и радуйся, что тебя не посадили за саботаж. А в других местах как? Не захотел рабочий работать — послал инженера… в общем, далеко очень, да еще бумагу в ОГПУ написал что такой-то инженер занимается саботажем и специально неправильно руководит. А от ОГПУ там кто сидит? Инженер? Хотя бы техник? Да нет, такой же мужик, или, что хуже, озлобленный сын трактирщика или зерноторговца-мироеда вроде приснопамятного Льва Давидовича. Он с радостью этого инженера арестовывает — ему же за борьбу с буржуазными элементами премии дают, награды и в званиях повышают, а в результате стройкой руководить становится просто некому. И заводом, когда его выстроят, тоже некому руководить — и ставят там директором такого же потомственного мироеда или мужика от сохи, прочитавшего пару статеек Владимира Ильича или, чаще, того же Троцкого, который вообще не понимает, как завод работать должен. Вот мы и имеем что имеем…

— То есть вы считаете, что ОГПУ мешает постройке предприятий? — Сталин от возмущения аж на «вы» перешел.

— Ни в коем случае, ведь в Баку, например, только усилиями ОГПУ и удалось провести все мероприятия по обеспечению секретности… и безопасности нефтепромыслов. Но в ОГПУ необходимо произвести чистку и все эти рваческие элементы…

— Хорошо бы. Но как определить, кто там рвач, а кто всерьез за дело болеет? У тебя хоть какие-то мысли по этому поводу есть?