— Придумаю что-нибудь… может быть. Я могу идти? А то сейчас вторая пара начнется, а мне все же занятия пропускать не хочется.

— Да, конечно идите. Но я на вас надеюсь…

Пятница второго сентября для Веры началась напряженно: вместо занятий ей пришлось идти на заседание руководства факультета. Преподавателям-то было просто: лекции вместо профессоров отправились читать аспиранты (благо, и сами лекции почти на всех курсах были «вводными», материалы для них чуть ли не поколениями готовились и аспиранты — почти все — их и сами неоднократно прослушали). То есть они, конечно, отличались от лекций, читаемых в предыдущие годы — но не очень-то и сильно: по сути, студентам рассказывалось о том, что им предстоит изучить в новом семестре, на что следует обратить особое внимание и — к сожалению, эта часть стала необходимой в последние годы — какие учебники было бы крайне полезно отыскать «хоть где-нибудь». Вера про эту «часть» знала «по прежней жизни» и всегда ее наличие вызывало у нее крайнюю степень удивления: в СССР в двадцать седьмом году действовало почти две тысячи разных «издательств» — а учебники для высшей школы вообще практически не печатались.

Но на предстоящем заседании намечалось обсуждать совсем другие вопросы — и Вере Андреевне было что сказать по этому поводу. Но она понимала, что уговорить ученых и преподавателей принять ее точку зрения будет очень и очень непросто — в том числе и потому, что она все еще выглядела как школьница-переросток, и поэтому прежде всего Вера озаботилась своим внешним видом. То есть просто «оделась по-взрослому».

С одеждой у нее было хорошо, гораздо лучше, чем у подавляющего числа студентов, да и преподавателей тоже. Когда еще только «налаживала взаимодействие» с лавочником Евдокимом Герасимовичем, она ему как-то мимоходом посетовала на невозможность найти иглы для швейной машинки — и буквально через неделю получила от него целую упаковку таких игл: оказалось, что их было очень просто заказать через контору под названием «Внешпосылторг» — и лавочник про нее знал. Так что у Веры появилась работающая швейная машинка — а тканей она уже успела накупить немало. Ну а шить умела каждая «воспитанная девушка Российской империи»: рукоделие девочкам не только в гимназиях преподавали, но и в «институтах благородных девиц». Конечно, в империи разного рода ателье было очень много — но уже начиная класса с пятого в гимназиях большинство девочек ходили в платьях, сшитых собственными руками, даже те, чьи семьи могли позволить дочерям хоть туалеты из Парижа заказывать, хоть самих портных оттуда… Просто принято так было — и Вера Андреевна исключением не была.

Так что одежды она себе нашила много, хорошей и разной — в том числе и два строгих «английских» костюма из серой «английской» же шерсти. Правда, чаще она все же ходила в одежде менее строгой, стараясь хоть в этом «слиться с толпой» — но сегодня случай был особый, и Вера выбрала именно строгий костюм. Светло-серый: все же для темного погода была еще недостаточно прохладной. И — по нынешним временам — костюм был все же покроя несколько необычного: юбка-карандаш пока особой популярности не завоевала. Вообще-то до ее распространения в женских народных массах оставалось еще лет тридцать, но Вера Андреевна в таких (практически одного покроя, разве что размеры постепенно увеличивались) почти всю жизнь проходила, так что чувствовала себя она в этой одежде совершенно свободно — но и такая мелочь могла помочь ей в предстоящей «дискуссии».

А еще она хорошо позавтракала. У Веры вообще получилось быт наладить очень удобно: вопросами приготовления еды занималась Дора Васильевна, до сих пор, похоже, так и не поверившая в счастье, которое свалилось на нее в виде этой жилички. Она же следила за тем, чтобы белье всегда было свежим (Вера настояла, чтобы постельное белье менялось еженедельно), одежда всегда была выстирана и выглажена (для чего хозяйка наняла приходящую прислугу) — поэтому на заседание Вера шла «во всеоружии». Сытая, довольная, приодетая — и, похоже, старалась она не зря: собравшиеся преподаватели поглядывали на нее с заметным интересом — и не менее заметным уважением. Не с таким, как уважают, скажем, коллег по работе, а с таким, с каким относятся к малознакомому человеку, который «следит за тем, чтобы в любых обстоятельствах даже внешне этим обстоятельством соответствовать».

Когда все собрались, слово взял Валентин Ильич, и речь свою он толкал недолго:

— Ну что же, начнем? Давайте по морской традиции предоставим слово самому младшему: пусть каждый получит возможность высказать свое мнение, не задавленное мнениями более авторитетных товарищей. Есть возражения? Вера Андреевна, мы вас слушаем.

— Ну раз традиция… Я тут внимательно прочитала нынешнее положение о приеме студентов на обучение, и мне кое-что не понравилось. То есть то, что каждый из абитуриентов должен успешно сдать вступительные экзамены, мне наоборот понравилось очень, однако вот список исключений, записанный после этого пункта, несколько настораживает.

— И чем же? — спросил Зелинский, который половину этих «исключений» лично и предложил.

— Вот, например, пункт о том, что университет принимает без вступительных экзаменов лиц с направлениями из партийных организаций.

— Вера, вы ведь и сами поступили по такому направлению.

— Уверена, что легко сдала бы любые вступительные экзамены. А вот в том, что все принятые сейчас товарищи с такими направлениями смогли бы их сдать, не уверенна совершенно. В особенности потому, что знаю, как такие направления обычно… довольно часто… иногда добываются этими студентами. Но даже если не принимать этот момент во внимание, не будете же вы отрицать, что никакой партком не в состоянии оценить знания потенциального студента? А вот экзаменационная комиссия не просто в состоянии это сделать, она это делать обязана: в конце-то концов людям за это деньги платят. И если эту работу не делать, то и последствия будут соответствующими: практика показывает, что примерно четверть… в общем, комитет комсомола проведет отдельную работу по проверке знаний нынешних первокурсников и, будьте уверены, пинками выгонит безграмотных общественных деятелей из университета.

— Но комитет комсомола не полномочен…

— Я его уполномочу, так что можете не сомневаться: выгонит. Но продолжим: положение о том, что студенты рабфака, выдержавшие выпускные экзамены, в университет зачисляются без экзаменов уже вступительных.

— А это чем вам не нравится⁈ — уже возмутился Николай Дмитриевич, отдававший массу сил и энергии на обучение рабфаковцев.

— Я очень одобряю политику партии и правительства по привлечению рабочей молодежи в науку. И считаю, что рабфаки — ну, после того, как силами милиции там хоть какой-то порядок навели — стране пользу приносят. Но университет наш — он, к сожалению, не резиновый, всех желающих мы принять не можем. А так как задача университета состоит в том, чтобы растить элиту советской науки, то принимать мы обязаны лучших абитуриентов. Выпускник рабфака может быть вполне подготовленным — но он не обязательно будет лучше, чем какой-нибудь вчерашний школьник, которому из-за наплыва рабфаковцев на факультет просто места не хватило. Мы обязаны всем абитуриентам давать равные условия при поступлении. Ну хорошо, человек на экзамене может переволноваться и не показать всей глубина своих знаний, поэтому дадим право профессорам, лично ведущим занятия на рабфаке, без экзаменов зачислять на обучение на своей кафедре двух-трех человек с рабфака под личную ответсвенность. Право, а не обязанность — это раз, а два — только профессорам и только в отношении своих кафедр.

— Я вижу, вы действительно серьезно обдумали новые правила, — заметил Валентин Ильич, — и ваши предложения лично мне кажутся разумными. Это, конечно, не значит, что мы их немедленно введем в действие, тем более что до следующего учебного года времени, чтобы тщательно их продумать, у нас достаточно. Но вы тут мимоходом заметили, что собираетесь какое-то количество студентов отчислить, а у нас в программе заседания как раз есть пункт о правилах отчисления. Поэтому давайте вы сразу и об этом скажете.