— Про комитет этот я что-то уже слышала, а про секретаря комитета комсомола вы, мне кажется, где-то на год почти припозднились.

— А вам что, не сказали? Теперь у факультета свой, отдельный комитет комсомола, и секретарь в нем один, первый — он же и последний. Последняя: вас секретарем избрали… то есть назначили.

— Вот это действительно новость! Без меня меня женили! Хотя я и третьим секретарем ничего не делала, и сейчас делать не буду: мне учиться нужно. Надеюсь, хоть секретарь у нас не освобожденный? Меня с учебы не отчислили?

— Никто вас нее отчислил и не отчислит, хотя кое-что вам все же подтянуть придется — но все преподаватели готовы вам любую помощь в этом оказать. А насчет ничего не делать — тут, боюсь, вы заблуждаетесь. По постановлению все учебные программы, а так же правила приема и отчисления студентов мы просто обязаны с вами… то есть с секретарем комитета комсомола… то есть как раз с вами и согласовывать. Программу по химии и я, и Иван Алексеевич с вами, надеюсь, легко согласуем, вы же хотя бы понимаете, о чем речь пойдет. А вот по физике и по математике… я уже про геологию не говорю… ведь вам придется довольно глубоко все предметы изучить…

— А вот тут вы уже ошибаетесь. Я сюда учиться пришла, искренне думая, что преподаватели у нас умные, и сейчас так же думаю. То есть преподаватели ерунды уж точно не напридумывают — так зачем же мне, недоучке, их проверять и поправлять? Это же просто глупо — а вот подписи поставить где надо вообще в текст бумаг не вникая — это будет, напротив, очень умно. Потому что экономит кучу времени и сил: мне — как раз силы, которые я не потрачу в попытках понять написанное, а преподавателям — время, которое им не придется тратить, чтобы объяснить мне то, что я в принципе пока понять не способна.

— В ваших рассуждениях, конечно, есть доля здравого смысла… а вот и товарищ Тихонов пришел. Валентин Ильич, вы просили познакомить, так вот, знакомьтесь: Вера Андреевна Синицкая, товарищ Старуха…

Валентин Ильич остановился, как-то странно посмотрел на девушку:

— Это… это вы товарищ Старуха? — на лице его была видна лишь крайняя степень изумления.

— По моему достаточно просто на меня внимательно поглядеть и сразу станет ясно, что в университете никто кроме меня так именоваться и не может. Верно ведь?

— Я не… мне не сказали…

— Вам не сказали, что Старухе всего тринадцать лет от роду? — едва удерживаясь от смеха, поинтересовалась Вера.

— Она шутит, — довольно сердито вмешался Николай Дмитриевич, — ей давно уже девятнадцать, так что не слушайте её.

— А… ну да… извините, я на минутку… мне позвонить срочно нужно, — и товарищ Тихонов быстро ушел куда-то вдаль по коридору. А спустя пару минут он вернулся и, уже не с таким удивлением бросая взгляды на Веру, тихо, но очень настойчиво произнес:

— Мы не могли бы пройти ко мне в кабинет? Я обязан вас проинструктировать…

— Вера, вы идите, — сказал профессор Зелинский, — а с вами мы всегда время найдем поговорить.

В кабинете — маленькой, но отдельной комнатке с двойной новенькой дверью с тамбуром — Валентин Ильич усадил Веру в кресло, стоящее напротив простого письменного стола, сам сел за стол, еще раз внимательно оглядел девушку — и мгновенно превратился в «очень серьезного дяденьку»:

— Вера Андреевна, я являюсь представителем Научно-технического комитета при ВСНХ в университете…

— Понятно, значит товарищ Куйбышев решил его так назвать…

— Не товарищ Куйбышев, а начальник комитета. Мне сказали, что комитет в какой-то степени по вашей инициативе был создан, но, сами понимаете, писать на двери «здесь хранятся страшные военный тайны Советского Союза» как-то не очень умно.

— Буржуи все равно быстро догадаются…

— Да, быстро, но все же не сразу — а мы тем временем успеем наладить его работу. И вы, как секретарь комсомола, в университете нам с этим поможете.

— Ну да, секретчик из меня…

— Работу налаживать вы умеете, мы прекрасно знаем, что именно вы привлекли в комсомол большую часть студентов — хотя многие и не понимают, как вы это сделали.

— Очень просто: я ловила студентов в коридоре, говорила, что у меня есть план по приему людей в комсомол, и что если они не вступят, то меня накажут и не дадут обещанную конфетку. И плакать начинала горько — хотите покажу как? Студент у нас жалостливый, дать маленькой девочке конфетку, причем за счет государства…

— Мы, в отличие от многих, прекрасно осведомлены каким образом вы это проделали. И, откровенно говоря, такой способ категорически не одобряем — но результат вы получили, и новые комсомольцы активно и, главное, с энтузиазмом комсомольскую работу выполняют. Так что оставим это, а вот с оказанием помощи…

— Все же вы не к тому человеку обратились: я всего лишь второкурсница, могу комсомольцев разве что на сбор металлолома сагитировать или на заготовку дров на зиму.

— Вы предоставили товарищу Куйбышеву план на выполнение различных исследовательских работ, обещающих дать очень важные стране результаты. И, по мнению наших специалистов, если результаты будут соответствовать планам — хотя бы частично, то нашей обязанностью будет проследить за тем, чтобы эти — сугубо научные — результаты не попали в руки иностранных разведок.

— Ну да, мне шпиона поймать — вообще раз плюнуть! Я их по дюжине в неделю ловлю…

— Вы, несмотря на ваш возраст, показали, что в людях разбираетесь неплохо. А сейчас для проведения ряда работ из вашего списка университету передается новый лабораторно-исследовательский корпус…

— Ну, хоть в лабораториях толкучки не будет.

— Не будет. Потому что допуск в этот корпус и лаборатории будет официально давать комитет комсомола.

— Почему комитет?

— Потому что так будет проще: юные комсомольцы сами решают, кто чем может заниматься, я, как сотрудник НТК, просто пожимаю плечами, преподаватели вздыхают: ну что они могут сделать с капризной девчонкой? А вы, как человек, неплохо знакомый с нынешними студентами, сможете подобрать тех, кто не будет бегать по улицам и рассказывать каждому встречному чем он тут занимается.

— Ну, для начала сойдет, я согласна.

— Почему «для начала»?

— Потому что… две причины. Первая: такая система заточена на конкретного человека, то есть на меня. Случись что со мной — и все пойдет прахом. То есть вы-то мне замену найдете, но при этом сама идея такой маскировки будет дискредитирована: меня-то комсомольцы сами выбрали, а замену вам назначать придется, причем, скорее всего, человека нужно будет со стороны брать, среди студентов я подходящих кандидатур не вижу. Вторая причина: я все же студентов знаю не очень хорошо — и вообще один человек всех здесь занять просто не может. И поэтому я могу дать допуск людям не очень-то и достойным — а за это кто отвечать будет?

— Мы вам с подбором людей поможем… незаметно. То есть поможем этих недостойных, как вы их назвали, не допустить. Но с вами это будет сделать просто, вы же и сами все понимаете — что, собственно, ваши слова сейчас и подтвердили.

— Но опять мы возвращаемся к персонализации подхода, и поэтому я предлагаю его пока принять, но постепенно наладить что-то более… в общем, придумать систему, от конкретного человека никак не зависящую.

— Я вижу, что мы сработаемся. А теперь перейдем к следующему вопросу: на факультете этим летом опробовали новый подход к набору студентов, но нам, откровенно говоря, он не понравился. Вы почитайте пока, что там профессора напридумывали, а я быстро в новый корпус схожу с профессором Зелинским: у него были некоторые замечания по обустройству лаборатории…

Спустя час Валентин Ильич вернулся и с порога поинтересовался:

— Прочитали?

— Да.

— Вам понравилось?

— Не очень.

— А что конкретно не понравилось, У вас есть предложения по улучшению?

— Сложно так сразу объяснить… подумать надо.

— Ну подумайте… только быстро: завтра с утра состоится заседание руководства факультета по этому вопросу. То есть уже не столько по части приема студентов, сколько по части их отчисления. И если у вас будут готовые предложения…