И я не должен красться вечно. Олени уже напились и выходят из реки, а я изготовился и начинаю разгон. Через три шага разбега выдох утробным рычанием. Олени в ужасе замирают…

Я выбираю жертву. Этот молодой самец подойдёт. В стаде разворачиваются и делают шаг. Я разбег почти закончил. Они прыгнули по разу, расходясь от опасного места, второй прыжок будет больше…

Но мне все и не нужны. Мой удачно чуть поворачивает из-за вставшей на пути самки. А я уже в прыжке. Олень закончил поворот, готов прыгнуть, и на его шею обрушиваюсь я…

Он падает, бьёт копытами, перекатываясь. Отпрыгиваю ему за голову, и снова клыки в горло! И ещё!

Жертва безвольно опускается на бок. Я плотоядно скалюсь окровавленной пастью. Клыки у людей, не как у настоящих рысей, зато есть нож. Он тоже весь в крови.

— Приходи уже в себя, — добродушно ворчит Мухаммед.

— Пока на нас не кинулся, — хмыкнул Авдей.

Даже не слышал, как подошли. Тотемный дух понял, что я его выгоню, и прыжком удалился. Я встаю на ноги… весь в кровище!

— Иди, хоть в реке умойся, — сказал Мухаммед. — Да надо оленя свежевать.

В общем, теперь я рысью себя хорошо представляю. Я понял то, что парни называют себя рысями — это совсем не рисовка. Они не редкие люди с определёнными способностями, это рыси в человеческом виде. А что их кто-то кем-то считает, да пусть себе.

Я иначе взглянул на Мухаммеда и Авдея. Их кошачья пластика, конечно, притворство. Только наоборот. Это большие кошки, которые должны жить как люди. Просто они давно уже воины-рыси и долго живут с людьми. Они не могут стать собой и на мгновенье, не хотят себе напоминать.

Не, воины-рыси свободно ходят на двух ногах и пользуются в обычной охоте ружьями. Просто в данном конкретном случае зачем тратить выстрелы? Кровушку дешевле отстирать, и быть рысью на охоте просто классно.

И в данном случае мясо оленя помогут съесть соседи. Нет у них холодильников и электричества. Знают рыси прекрасно про электричество, только чтобы жить вне клана, надо переступить через свою природу. А клан может жить лишь так — вдали от техники и скопления обычных людей.

И чтобы жить, как хочется, тотемные кланы служат боярам. Чтоб те же бояре их не уничтожили как любую опасность. И я для них прежде всего боярин, а что стал рысью — мои собственные проблемы. Рыси ведь воины.

Но достаточно грусти, всё равно ничего не вернуть. С недельку походил я на разные охоты с наставниками. Кстати, поиск мёда с рысьими навыками вообще веселуха, разве что ходить приходится очень много. Этим занимаются молодые рыси, да старики.

И через неделю с моего согласия надели мне на голову мешок, привязали к жерди и куда-то долго несли. Потом долго везли на телеге по какой-то дороге и опять несли.

Наконец, отвязали и, чтоб не бить меня по голове, взяли слово час мешок не трогать. А сами все ушли. Через час я снял мешок и огляделся. Следов вокруг никто не оставил, да я и не надеялся.

Мне просто уверенно казалось, что нужно идти вон туда. Почему казалось? Попробуйте выбросить так кошку и спросите её, как она пришла домой. Нож при мне, мясо и сырое сгодится — просто встал и пошёл.

Пил росу, разорял гнёзда, иногда получалось поймать зайца или другого грызуна. Взял бы и крупную дичь, только зачем? Самый лютый зверь ничего не сделает лишь из-за лютости.

Спал в полглаза, сидя в кронах деревьев, хотя мог и не спать. На четвёртый день вышел к дозорам. Только я им не сказал. Я ведь ещё и маг, прошёл их самих и древние ловушки тенью.

Просто вошёл в дом и поздоровался с Олей:

— Привет.

— А! Пришёл, — обернулась она от печки. — Тогда баню сам топи, а я пока обед доделаю.

Натаскав воды и истопив печку, отмылся я, одел отстиранную Олей кадетскую повседневку и прошёл в дом. Обедали, как всегда, большой компанией.

За столом, кроме Авдея и Мухаммеда, сидел ещё и крепкий, тёмно-русый мужик Терентий. За квасом Авдей сказал, что он — лидер клана, и после его слова я могу считать себя тотемным воином. Терентий важно кивнул и молвил бархатным голосом:

— Правила у нас простые. Где бы ни был воин, он не может, чтобы его действия или бездействие нанесли клану вред. Воин во всём слушается лидера, если не нарушается первый пункт. Но ты наш боярин, и по древнему договору лидеры слушают тебя во всём. Сокращаем выражение и… — он переменил тон. — И просто надеемся, что ты нас не погубишь всех. В твоей большой войне.

— Ты сам знаешь, что не я придумал войны, — сказал я твёрдо. — В любом случае, я не предам клан. Обо всех своих решениях я прежде скажу тебе.

Терентий снова важно кивнул. И меня обуяло любопытство:

— А скажи, почему они, — кивнул я на Авдея с Мухаммедом. — Говорили о нескольких лидерах?

Терентий тихо засмеялся и сказал подобревшим голосом:

— Ты ж не думаешь, что я всё решаю сам! Конечно, я советуюсь с другими рысями. Только не спрашивай их имена — всё равно не скажу.

— Ладно, — молвил я. — А знак воина мне дадут?

— Да вот завтра пойдёте на встречу кланов, — ответил Терентий. — Тут недалече временный лагерь, всего полдня пути. Поколотишь других молодых и при представителях дружеских кланов тебе дадут знак — с того момента ты станешь рысью официально.

— Волки и горностаи, наверно, не захотят меня видеть, — вздохнул я.

— Сам виноват! — строго сказал Терентий. — Некогда им, оба клана ещё в Китае.

— Всё это очень интересно, — скептически хмыкнет пытливый читатель. — Но как там Дитрих и Штанмайер? Автор бросил этих персонажей?

И автор поблагодарит читателя за очень своевременный вопрос. Конечно же, автор не бросил профессора и его доцента, просто не знал, как к ним перейти. А теперь знает.

В целом Штанмайер и Дитрих жили прекрасно! Особенно про Отто и говорить нечего. Он так же трахал горячую жену студентку дома, жену Ганса дома у Ганса прямо при Гансе и ещё на службе свою секретаршу.

В перерывах профессор просматривал отчёты группы Дитриха, трепал того за шкирку и таскал с собой на доклады начальству или брал на встречи с нужными людьми в качестве секретаря. А вечерами, когда никто не видит, прятал в своём подвале золото и камни, что скупались через третьи руки.

А Дитрих вспомнил, что у него красивая фамилия Шепард. Его по немецким меркам состоятельный папенька занимал в одном из банков значительный пост и мог жениться на не такой состоятельной, но обладающей магическими способностями маменьке Дитриха.

Родители заплатили за проверку и развитие магических способностей сыночка у дорогих частных специалистов и при всей его отвратительной наружности очень Дитрихом гордились. Особенно когда тот отучился в университете и уехал в Берлин.

Вот в благодарность родителям Дитрих благосклонно позволял Мари в койке и вообще везде называть себя херром Шепардом. Раньше его жалели даже подчинённые, и он был для всех беднягой Дитрихом. Теперь же Дитрихом доцент остался лишь для профессора, а подчинённые называли того херром Шепардом и тихо ненавидели. Впрочем, на их трудоспособности это никак не сказывалось, и Мари зачитывалась отчётами группы перед тем, как передать их куратору.

Русский разведчик по возможности сократил свои контакты с самим Дитрихом, отчасти, чтоб его не подставлять, отчасти из-за его вида, и Мари носила на встречи аудио-плёнки, что снимала с аппаратуры, которую напихала всюду, включая Ганса, копии отчётов группы Дитриха и свои отчёты, о чём ей Дитрих рассказывал в койке.

Куратор только марки в конверте раз в месяц в той же кондитерской передавал Дитриху лично, а то чёрт этих немцев знает, особенно Мари. А у неё, между прочим, тоже были чувства! Она не могла заставить Дитриха прицепить под одежду диктофон, объяснить, как это важно.

Враз же спалится охламон! Лучше уж умело направлять Дитриха вопросами, вовремя меняя позы. Дитрих по-прежнему ненавидел русских, такое в Европе не лечится, и прекрасно понимал, кому и что рассказывает. Но это ведь его Мари! Он всё-всё ей рассказывал и яростно драл, как ненавистную ему Гардарику.