Парни старыми вещами не заморачиавлись, только я аккуратно сложил в мешок парадную форму и офицерскую шинель. На войне положу где-нибудь в блиндаже, потом в танк заберу. А то ведь жалко, просто слов нет.

Обед в столовке после ресторана особых восторгов у меня не вызвал, но танкисты едят всё при любой возможности. Жевал на второе перловку и думал, что это вкус войны. Вернее один из вкусов. Кстати, не самый плохой её вкус.

После обеда думал уже идти снова в читалку, но в класс вошла лично комендант и сказала, что первые три грузовика прибыли. Всего их приедет десять, так мы сами должны руководить, чтобы места хватило всем. Я с умным видом кивнул и свалил всё на Пашу… э… то есть назначил ответственным.

Ехал я с мешком с вещами в кабине десятого грузовика. Должен же я был проследить, чтоб уехали все. Держал мешок на коленях, смотрел в окно перед собой и думал о жизни.

Через два с половиной часа водитель меня разбудил и сказал, что приехали. Я вышел из кабины. Сначала огляделся. Остановились мы на площадке в каких-то явных ближних тылах. Деловито сновали люди в форме, по дороге проезжали грузовики, на западе раздавался обычный грохот войны — звуки всех выстрелов сливались в один привычный уже гул.

Парни выпрыгнули из кузовов, а когда грузовики отъехали, я приказал батальону строиться. С рапортом подошёл Павлик, доложил, что доехали без происшествий, личный состав без изменений.

К нам подошёл пехотный лейтенант, и спросил, кто мы такие. Я сказал, что не его пехотное дело, а ему лучше бы знать, где сидит майор Васильченко, чтобы проводить по-хорошему…

Ну, после размышлений о жизни у меня плохой характер, особенно первые минуты. Лейтенант по моему доброму лицу понял, что мне лучше ничего не возражать, и жестом пригласил идти за ним. Я сказал Павлику, что можно пока разойтись, и с мешком пошёл за лейтенантом.

Представился я майору Васильченко. Он сказал, что очень рад, прямо сейчас обо мне доложит и вызвал капитана Кудроя, командира моего полка. Пока ждали капитана, майор в целом обрисовал задачу и сказал, что очень на меня надеется.

Пришёл комполка и забрал меня к себе в блиндаж. Его звали Игорем, он принял мой мешок на ответственное хранение и вызвал комбатов. При них приказал мне разделить батальон на три роты, чтобы каждая вошла в подчинение.

Я сказал, что всё понял, и мы со старшими лейтенантами прошли к моему воинству. И не то, что я с комбатами собирался обсуждать состав рот, они сами захотели со мной пройти.

Батальон я разделил в целом по-старому, но с деталями. Егора Маслова в будущем должны усиливать начинающие маги, вот они все вместе вошли в роту Славы Скорых, а себе я забрал опытных магов и тотемных, которых у Славы всё равно скоро не будет.

Вторым командиром роты стал, разумеется, Павлик Зимин. Отдельно я повторил, что, если экипаж теряет бойца, остальные до конца стажировки остаются в пехоте.

Другое дело, что большинство парней выбыли из строя во время танковых боёв. Таким экипажам я ничего не обещаю, но командиры их перетасуют и постараются в ближайшее время всем найти пополнение. То есть из них же.

Далее старшие лейтенанты забрали свои роты, я достался старлею Васе Кожухову, а он дал мне пехотного заместителя Ваню Полозова. Всем выдали зимние маскхалаты, винтовки, патроны и гранаты. Вечером покормили ужином из полевых кухонь, да мы разошлись по блиндажам.

Разошлись парни только ради приличий. Толком настроиться на длительный отдых мне не позволили. Зашёл в землянку таинственный Павлик и позвал на свежий воздух. «На улице» собрались все мои маги и тотемные воины, даже новенького Егора притащили.

Я хорошо понимал, что все мы в разных батальонах, и чтобы гулять по окопам в такую даль, нужны веские причины. Но очень попросил ребят не маяться дурью и идти спать. Завтра же война!

— Вот именно, — решительно возразил Павлик. — Неизвестно, когда выпадет подходящий случай!

— Для Егора Маслова он может вообще никогда больше не выпасть! — заявил Лёша Плохих.

— А он останется единственным тотемным у Славы Скорых! — сказал Савва Веселов. — Его будут усиливать маги!

— Так мы ещё по дороге решили пустить Егора вперёд без жребия, — проговорил Саша Герасименко. — Ну, с князем Москвы ведь прокатило.

— Да он же ещё ничего не понимает! — воскликнул я.

— Всё я понимаю, — скромно проворчал Егор. — Слухи и раньше ходили, а в Москве мне предметно объяснили и ножи показали.

Похоже, руны на оружии тоже используются в нашей рекламе. Только в газетах о таком писать неудобно, слишком специальная аудитория, поэтому задействовали сетевую схему. Я понял, что всё серьёзно, и проговорил:

— Только отойдём немного в тыл.

По-зимнему рано стемнело, светили звёзды и месяц. Мы отошли за линию окопов. Егор вынул нож, подал и сказал, что хочет руны, как у меня. Я надколол палец и нанёс на лезвие знакомые линии. Поднял нож над собой, почувствовал парней, и отдал рунам все силы.

Сталь засветилась одним цветом, знаки другим, мир вокруг засиял по-своему. Мне стало очень радостно и легко, я хохотал, но и не упускал незаметных ранее деталей. До этого мы проводили обряды в закрытых помещениях, или на воздухе, но случайные свидетели стеснялись нам сказать и слово.

То есть я всегда считал, что пылает всё это в эфире, и увидеть сияние могут только маги. Однако сейчас независимые наблюдатели матом отовсюду заорали, чтобы мы прекращали световую демаскировку.

Линии на лезвии окрепли, я чувствовал, что обряд можно заканчивать, мне просто весело. Вот хохочущего меня под ручки увели, а француз обрушил на место, где мы стояли минуты назад, артиллерийский огонь. Враг тоже всё видел.

В землянке я недовольно сказал пехотному заместителю, что артиллерию противника по идее должны уже подавить.

— Всех не подавишь, — печально ответил мне Ваня. — Держатся гады на пределе дальности и устраивают для пушек запасные позиции, хорошо маскируют. Если батарея молчит, её засечь трудно. А когда наши начинают её искать, пушки уже сваливают. Пока у нас господство в воздухе, плотного огня они не поддерживают, но нервы мотают знатно.

— Понятно, — сказал я, снимая шинель.

Ею лучше укрываться, улёгся отдыхать на нары одетый. Подумал, что колдовской обряд — это первое отличие от прошлой операции, и уснул.

Утром после завтрака приказали просто захватить вражеские позиции, непременно убивать французов не велели. Хотя мне практически без разницы, немцы или французы, счёл я ту деталь вторым отличием. Наверное, это смешно, но я отмечал все отличия, хотелось даже найти их не менее десяти.

Загремела фронтовая артиллерия. У заместителя Вани сразу была налажена связь, и пришли практиковаться бояре Саня, Лёша и Савва. Парни тоже считали важным навык чувствовать неприятеля и активно его развивали. Пока на такой дистанции они более-менее верно указывали только направление. Я последним называл правильные координаты, и мы шли дальше.

Я отдавал себе отчёт, что тоже не безгрешен. Моя предельная дистанция триста с копейками метров так же требовала увеличения. Со всеми вместе я усиленно над собой работал и считал это третьим отличием.

Замолчала артиллерия, пошли вперёд танки, началась привычная работа. Усиливаю тотемные бонусы, сам тихо зверею, стреляю или орудую ножом. Разницы долго не замечались.

Позже отметил, что у французов нет трофейных «рысей», а их закопанные танки опасны лишь пехоте. Зато французские противотанковые пушки 100-мм — это очень серьёзно.

Пропускает экипаж такую плюху, и из танка вылезать почти некому. Одно хорошо, что таких орудий у франков относительно немного, и перезаряжаются они больше минуты. После одного выстрела их сразу гасили русские снаряды. Это можно считать четвёртой и пятой разницей.

В полдень заметили первые звенья самолётов. Понятно, что за ними появились вторые и третьи. Что делали в небе враги, я не понял, да и не пытался, их всё равно атаковали наши ястребки.