Паша меня перебил:

— Запретили же радиосвязь!

Я сказал мягко:

— Все запреты действуют до боевого столкновения. Мы используем радио для обмана врага. Например, батальонам у нас не дают части радиоэлектронной борьбы, это уровень дивизии. Противник быстро установит присутствие в районе наших машин РЭБ и сделает неверные выводы.

Костя Гаев задумчиво проговорил:

— Как раз дня за три враг средствами агентурной разведки установит, что нас всего батальон, — он ко мне обратился. — Ты говорил, что надо врезать ему по роже, давай с этого момента подробнее.

— Я поставил себя на место европейца, — стал я терпеливо объяснять. — В обычных условиях он должен пойти через посёлок. Но сейчас враг и так нефига не видит и всё равно рискует. Лес, понятно, растёт на непригодных для сельского хозяйства холмах. В распадке с юга на север проложена грунтовая дорога. В лесу на той дороге танки трудно заметить с воздуха, да никто и не подумает, что немец пойдёт на такой риск…

— Ты уже подумал, — весело заметил боярин Герасименко.

— Я это другое! — воскликнул я. — Говорю же, что нормальные не подумают!

— Ясно всё с тобой, — сказал Плохих. — Я тоже думаю, что враг полезет лесом. Пошлёт вперёд разведку, машин пять. А потом поедет поротно и станет накапливаться, маскироваться с воздуха и занимать временную оборону на другой стороне.

— Думаешь, напасть с ходу? — проговорил Веселов, глянув на часы. — Противник уже сейчас должен идти через лес, а мы тут ещё заправляемся.

— Высадим заранее парней с противотанковыми гранатомётами, они сами добегут на лыжах и устроят немцу в лесу зимний праздник, — ответил я. — А мы всё это обойдём по дуге и встретим врага у посёлка.

— Гранатомётчики это очень хорошо! — сказал Сева Польских. — Подбитые «панцири» надолго запрут лесную дорогу. Танкам врага, что уже встанут в оборону на другой стороне, станет некуда деваться — от главных сил отрезаны, противника не видят. Немец будет только машины растаскивать почти день!

— Только мало гранатомётчиков, и жалко их, — проговорил Паша Зимин. — Они после дела вернуться в дивизию?

— Парней мало, зато гранатомётов у них много, — ответил я. — Продолжат воевать с нами.

— Займём оборону в посёлке? — серьёзно спросил Ваня Котов.

— Если посёлок, сразу оборонять? — удивился я. — Посёлки придумали не только для обороны! Купим деревенских продуктов, может, в бане попаримся. А встретим врага вне посёлка, устроим засады, — я перешёл на доверительный тон. — Знаете, что я заметил в последнем нашем бою?

Ребята с интересом уставились мне в лицо.

— Вот стоите вы тут, молодые и здоровые, — сказал я добрым голосом. — А танки ваши все тогда подбили. Мне понравилось ваше умение выпрыгивать из горящих машин, мы это используем. Нам одолжили пятьдесят шесть пар лыж.

Парни помрачнели и отвели взоры. Герасименко сдавленным тоном сказал:

— И машин у нас больше, чем экипажей.

— Точно псих, — угрюмо заметил Плохих.

— Это просто пока не привыкли! — заверил я ребят. — Потом оно станет обыденным!

— Экипажи-то менять не собираешься? — настороженно спросил Ваня.

— Всё по возможности остаётся без изменений, — сказал я серьёзно.

— Ладно, — вздохнул Веселов. — Заправка скоро заканчивается.

Я кивнул, и парни пошли к своим танкам. К моей машине подошёл заместитель комдива с худеньким лейтенантом маленького роста, просто пацаном, если б не шинель с пагонами.

Капитан сказал, что это командир отделения РЭБ Володя Серёгин. Лейтенант держал ящик, размером как патефон без трубы. Он сказал, что это рация для закрытой связи.

Володя затащил ящик в башню, подсоединил к антенне и подключил к трансляции танка. Лейтенант рацию сразу включил и попросил не выключать, батареи хватит на трое суток. Я поблагодарил, и Серёгин пошёл к себе. Капитан же сказал:

— Куда грузить лыжи?

— Несите пока к моему танку, — ответил я.

Он отошёл ненадолго и вернулся с десятком бойцов, нагруженных лыжами и палками. Я послал своих танкистов к машинам магического отделения сказать, чтоб забирали, а сам принялся крепить четыре комплекта к танку за скобы.

Парни подходили, наблюдали за моими действиями, молча брали лыжи и палки и уходили к своим машинам. Наконец, более-менее надёжно я закрепил лыжи на броне и полез в танк греться. Танкисты отделения всё уловили без лишних слов.

Вскоре закончили заправку, водители запустили моторы, и колонна отправилась воевать. Свои позиции пропали за кормой. Наводчик Илья проговорил в шлемофон:

— Командир. Мы понимаем, шёл бой. Но ты обозвал Ваню грязной свиньёй, а меня рваным волчиной. Мы никому, даже лидерам, такое не прощаем. Да, Ваня?

— Угу, — отозвался водитель.

— Ребята! — сказал я душевно. — Извините, вырвалось!

— И ты не будешь больше обзываться? — угрюмо спросил Ваня.

— Обещаю, что больше не буду! — заявил я добрым голосом. — В другой раз сразу пристрелю, — мой тон резко похолодел. — Это ясно? Отвечать!

— Ясно, — сказал Ваня.

— Понял, — ответил Илья.

— А ты, медведь, оглох⁈ — гаркнул я.

— А что сразу медведь? — благодушно проворчал Стёпа. — Я всегда это знал.

В начале шестого сделали небольшую остановку, гранатомётчики вылезли из кузова грузовика. Всего тридцать человек, зато труб с выстрелами осталось целых четыре десятка. Пятнадцать штук парни возьмут для первого раза.

Я поставил задачу. Им нужно незаметно дойти до леса — мы обошли плохое место на хорошем расстоянии. Далее они должны подняться на холм и спуститься. Ширина леса с севера на юг в среднем десять километров, так им предстоит пройти по лесу всего километров пять.

Примерно, на середине лесной дороги ребята будут дожидаться свои цели. Ждут противника они не более часу и, если он не появится, возвращаются в дивизию.

В противном случае расстреливают машины врага, желательно подряд, и шагают на запад прямо к назначенным координатам — я указал на карте — где получат дальнейшие указания.

Ребята сказали, что им всё ясно, и принялись обувать лыжи. Я печально смотрел вслед их фигурам. Если они не встретят врага на лесной дороге, значит, он всё-таки идёт через посёлок.

Мы столкнёмся с ним ещё в темноте, зимой светает поздно. И это будет тот безнадёжный бой, который я так стараюсь избежать. Кстати, грузовикам нашим тогда тоже конец, удрать не успеют. Танковая пушка бьёт очень далеко.

Но в жизни хватает печали, я залез в танк, и мы продолжили путь к судьбе. Поехали по дороге вдоль леса. В километре до поворота на юг грузовики свернули к отмеченной на карте опушке. Там они будут ждать гранатомётчиков или мой последний вопль:

— Удирайте!

Танки повернули на юг, моя машина шла впереди. Я выключил фары, открыл командирский люк и встал в полный рост. Темнота, мороз и ветер. В колонне потухли фонари. Я всматриваюсь во тьму, чувства мага на пределе. Сейчас вспыхнет прожектор в глаза, и шарахнут пушки…

Ориентируюсь по чувству направления и знанию карты. Едем полем вне дорог. Ландшафт просто ощущается. По курсу враждебных взглядов точно нет. В стороне чувствуется деловитое и обыденное настроение. Рано просыпаются в деревне. А светает зимой поздно.

Люди встали, зевая, топят печи, кормят скотинку, идут за водой. Понятные и надоевшие заботы. И рядом с выключенными фарами крадутся танки. Вот я ерундой загрузился, но что делать-то ещё⁈

Ехали десять километров. Всего двадцать минут непрерывного бреда. Незаметно миновали село, и я почему-то живой, враг не встретился. Падаю в кресло, закрыв люк.

— Проветрился? — ровным тоном сказал Стёпа.

— Угу, — промычал я.

До восхода солнца ещё полчаса, но в оптику уже можно разобрать силуэты. Приехали в контрольную точку, короткая остановка. Свой танк оставляем в резерве, пересаживаемся в свободный, только надо лыжи отвязать, перенести и снова перевязать. Чтоб с рацией не бегать. Господи, бред не заканчивается никогда!