С нашей же стороны активная оборона плавно превращается в конкурс на самый перспективный удар. Исходя из характера войны, участие в нём примут армии. Всех, кто ниже, армейские генералы легко принудят к сотрудничеству, а для фронтового уровня нужна другая стратегия и решение Ставки, или кто там у нас. В этом вопросе сошлись все танкисты.

По-прежнему за большие потери могут расстрелять, а просто за дурость снимают с понижением. Но, по заверениям военных не-магов, военным хуже поражения то, что другие обходят их в чинах, и лучше победы самому всех обойти. Участие в конкурсе примет большинство армий, если вообще не все.

Потому, кстати, и нет в Гардарике орденов, чтоб не отвлекались, и никому не оказывалось бы никаких личных предпочтений. Тут мнения разделились. Военные, маги в том числе, считают, что ордена нужны как способ отвлечения. Тогда в ополчении меньше станут ненавидеть бояр.

Однако решают эти вопросы именно бояре, и они, включая Костю, резко против введения орденов. Мне наплевать, кто в ополчении меня лично ненавидит, а самый вредный и старший мой боярин Герасименко прямо сказал, что точно знает, кто и чем заплатит за каждую цацку на генеральской груди. Гонка за орденами — это большие потери. Пусть этой дурью маются европейцы.

Итого, все армии на данный момент в примерно равном положении, Гардарика посылает силы и средства одинаково. Тут на многое влияют возможности логистики и личный вес конкретного генерала на своём фронте.

Например, во время прорыва парни не увидели каких-то очень новых, дополнительных частей, самоходки и реактивные противотанковые гранатомёты это другое, и вообще не влияют на суть. Однако поддерживала прорыв явно артиллерия из резерва фронта, такой мощи огня мы ещё не видели.

У Салтыкова достаточно влияния на фронт, и у него есть в рукаве джокер — он сам так нас назвал. Армия генерала сумела быстро прорваться, он в конкурсе лидирует — другие ещё теряют силы в атаках или бросили уже это гиблое дело…

Кстати, войскам, что противостоят армии Салтыкова, с других участков европеец существенной помощи оказать не сможет, все пока сильно заняты. Только прорыв это ещё и страшная угроза соседям немцев, они просто вынуждены реагировать.

Так добрый Василий Петрович снова выбрасывает джокера. Именно выбрасывает — ему совершенно не нужно, чтобы мы вернулись и устроили что-то такое на другом фронте. Мы должны погибнуть героями, а он станет единственным и — самое главное — неповторимым. Ему отдадут все силы и средства, высоко вознесут…

Но это пусть, я ж не вредный, а в остальном хрен старому козлу по всей морде. Ведь тотемные воины-рыси тоже пролезли ко мне в танк с соображениями.

Миша раньше служил диверсантом, так он хорошо знает пехотного комдива, с которым лаялись из-за трофеев. Майору Редькину Олегу Александровичу сержант Миша пару раз докладывал о ходе операций лично. Возглавляет майор пехотную часть моей дружины и сам в ней служит.

Приказывать Редькину на войне я не имею права, но как его боярин могу очень о многом попросить. И он не сможет мне отказать — у меня же и на войне сто один боярский способ сделать его жизнь в дружине невыносимой, а перевод из дружины в ополчение просто один из способов самоубийства.

Тоже самое относится и к командирам танковой части. По моей просьбе Бирюков лично пошлёт генерал-майора Салтыкова в жопу, бросит всё и примчится на помощь. Даже в случае разжалования лучше быть заряжающим в дружине, чем мёртвым подполковником где-нибудь ещё.

Однако прям до посылания генерала кем бы то ни было дело дойти не должно. Мои умники договорились между собой о наиболее вероятном сценарии за нашу армию.

Первый и второй полки разгромили танковые группировки врага. При слепоте противника и профессионализме дружинников сделать это за день нетрудно. Но пехота не может так быстро бегать и рыть окопы!

Самую боеспособную пехотную часть, дивизию Редькина, оставят охранять место прорыва, а резервы армии Салтыков направит вглубь вражеской территории. Дня за два-три они обустроятся на новой местности, а танковые полки перережут все вражеские пути снабжения и закошмарят его артиллерию. Штабы и остатки авиации европейца успеют удрать западнее.

Вообще, на войне сутки — это очень много. За это время полк Дёмина отдохнёт, пополнится и станет на острие удара на юг. Первый и второй полки присоединяться по обстоятельствам. Мы к тому моменту должны хорошо погрызть танки врага, нас же бросили в бой сразу — мертвецам отдых не нужен.

Тогда уже командование нашего фронта не станет игнорировать успех армии Салтыкова, даст ему всё и ещё больше попросит у Ставки, или кто у нас за неё. Василия Петровича негласно объявят победителем конкурса, дадут ему новое звание и начнут с ним во главе большую фронтовую операцию.

А я что? Я не возражаю! Только не хочу в составе батальона лежать на поле боя дохлый. Батальон в полной готовности на выгодных позициях будет поджидать появление полка Дёмина.

А танки врага сами никуда не пойдут. Невозможного боя не случится, враг уже не верит в русские истерики…

На участке армии фронт прорвали в нижнем углу. С того места просто самый удобный и быстрый выход на дороги, а не потому что Салтыков рассчитывал на помощь соседей.

Исторически так сложилось, что транспорт с севера на юг опирался на большие реки, мосты через них и дороги строили поперёк, восток-запад. Я упоминал уже, что даже леса в Гардарике высаживаются по одному плану, и надо ж так совпасть — они все получались вытянутыми с запада на восток.

С севера на юг тоже встречались дороги, просто реже, и в местах, где пути пересекались, возникали посёлки и даже города. Южный фланг армии опирался на лесной массив, который заканчивался на вражеской территории, и там стоял посёлок.

То есть я же должен как честный человек слегка коснуться местности и упомянуть карты, тем более что приехали уже. Прибыл батальон в дивизию Редькина в пятом часу утра.

Встретил меня его заместитель, как родного! Сказал, что будить комдива не хочет, и пожелал счастливого пути и великих побед, я ведь спешу. На это я ласково ему ответил, что мне очень нужно поговорить с комдивом.

Я его терпеливо подожду целых пятнадцать минут, и поеду всё-таки. Но я обязательно вернусь. И тогда им обоим лучше самим повеситься, никого не привлекая. Я им это как их боярин могу твёрдо обещать.

Капитан побледнел, попросил чуточку обождать, и ушёл от танка быстрым шагом. Через три минуты вернулся вместе с суровым комдивом Редькиным. Я его очень душевно поприветствовал и высказал скромную просьбу.

Мне чисто по-дружески и временно нужны два грузовика радиоэлектронной борьбы, полностью экспериментальное отделение с лыжами и со всеми их гранатомётами, дополнительно пятьдесят шесть пар лыж, все танки быстренько заправить соляркой, и с собой все цистерны с топливом. Отказы и оправдания не принимаются.

Редькин пробормотал, что сейчас в дивизии топлива хватит только долить танкам в баки, а остальное он устроит меньше чем за час. Я грустно сказал, что ладно, сойдёт и так.

Последний участок я ехал с тотемными рысями. Разбудил парней и послал вдоль колоны предупредить, чтоб готовились к заправке, и чтоб к моей машине пришли командиры и члены моего экипажа.

Ребята убежали трусцой, и вскоре у моего танка собрались танкисты. Я им сказал, что всех услышал, всё обдумал, и обсуждение закрыто. За вступлением подробно описал обстановку и доходчиво изложил приказ:

— Европеец более не верит в русские истерики, и, только мы нападём, сильно призадумается. Нам совсем не нужно при этом погибать. Чтобы он остановился, достаточно хорошо врезать ему по роже. Наша задача — удержать противника трое суток.

— Если наше командование тупое, враг через трое суток возьмётся за нас серьёзно, и нам конец. Но нам же всё равно конец при тупом командовании. А если командование у нас умное, конец настанет неприятелю.

— Противник лишён авиаразведки, и обязательно использует все доступные средства. Враги точно будут слушать эфир, поэтому запрещаю слово «батальон». Ко мне по рации обращаться «майор»…