Генерал взял паузу, печально на меня глядя, и сказал вкрадчиво:

— Но всё-таки кто-то должен быстро сломать серьёзную оборону. Я просто обязан выложить джокера.

Не люблю играть в карты. Я сделал бесстрастное лицо и сказал сухо:

— Моя часть и создавалась для решения непростых задач.

— Тогда, — Василий Петрович вынул из папки пакет. — Распишись в получении… Ага, — он убрал пустой конверт с моей подписью в папку. — и снял трубку телефона. — Алё. Большова забирайте. И начинайте уже.

— Что начинайте? — спросил я, оторвавшись от рассматривания тоненького документа, что достал из пакета.

— Вас отвезут к танкам на местных грузовиках, — ответил генерал-майор.

Дверь открылась, и заглянул солдат. Я убрал приказ в карман, встал, откозырял Салтыкову и вышел из кабинета. Сначала прошли обратно в камеру, я забрал вещи, и ребят позвали сначала в коридор.

Солдатик вывел народ ещё из одной камеры, и я сразу предупредил пацанов, что воин провожатый, а не конвоир, не надо на него нападать. Солдат отвёл нас во двор, где всем предложили располагаться в грузовике. Мы полезли в фургон воронка. Мне, как всегда, всё казалось символичным.

Ехали в холодном фургоне часа два, я успел много раз перечитать приказ принять из резерва армии танки и во всём Дёмина слушаться, он командует операцией и полностью отвечает за исход.

Разглядывая документ, я пытался себе представить, о чём это скупо сказал генерал-майор. Штурмовики стартовали с аэродромов с твёрдым покрытием. Всё лето укладывали бетон.

Совет обороны знал, где остановится фронт? Ну, тут большая точность не нужна, плюс-минус сто километров. И Логинов говорил, что наладили анализ больших потоков сведений — могли уверенно предполагать, где и когда замрёт война.

Строили аэродромы на глазах у европейца, и не боялись, что он догадается. Ну, европеец считает русских тупыми животными, тем более глаза ему мозолили американские «Лайтинги». Дикари же всегда преклоняются перед иноземной техникой и создают условия.

А о штурмовиках европеец не знал? Ёлки! Уральцы на конкурсе прилюдно озвучивали условия и объявляли победителя ещё в мирном 1941-м году. Точно знали в европейских штабах о штурмовиках!

О чём же они думали? А давай сначала разберёмся, о чём думал я — мне-то точно было о штурмовиках известно. Я про них знал и не видел на фронте. И сильно удивлялся?

Говорил себе, что, возможно, устраняются мелкие неполадки, нет для самолётов пока пилотов, что их мало, и они не соответствуют задачам войны. Самое смешное, что я, скорей всего, был прав — самолётов тогда сделали мало, не хватало пилотов, не соответствовали моменту. Только уральцы всё это время в три смены собирали штурмовики из частей, что заготовили до войны. А где-то переучивали пилотов.

И вот сижу я на лавочке автозака, кругом прав и всё равно мотаю головой. Гардарика всё это время теряла на фронте солдат и ждала выгодного момента! Если мне оно, мягко говоря, странно, о чём думают европейцы?

Ну, в первые моменты они ни о чём не думали. По грязи тащили на раскисшие аэродромы зенитные пушки. Под осенними дождями разбирали самолёты и спешили увезти хоть куда-нибудь. А когда выглядывало солнце, роями прилетали штурмовики и оставляли за собой трупы и горящую технику — пофигу им зенитки.

Однако всё хорошее заканчивается, ударили морозцы, и остатки европейских самолётов могут взлететь. Гибнут они в неравных боях и думают в удивлении, что бы это могло означать.

Отныне все аэродромы под постоянной угрозой, их нужно прятать и защищать. Это много ресурсов, война перешла на другой уровень. И в целом европейцы со мной вместе силятся понять, с кем их угораздило связаться — что же такое эта загадочная Гардарика…

Грузовик остановился. Дверь фургона открыл снаружи солдатик и сказал выходить. Спрыгнули мы возле ворот большого частного дома. Воин предложил идти за ним и провёл во двор.

Велел минутку обождать и взбежал на крыльцо. Вышел с рослым капитаном, офицер накинул на плечи шинель. Тот воззрился на меня и застыл. Забавно у него менялось выражение лица. Сначала посмотрел со строгой скукой и как привидение увидел. Я бросил ладонь к виску и сказал:

— Извини, но это опять я.

— Твою мать, Тёма⁈ — воскликнул Дёмин. — Ты моё пополнение⁈

— Можно и так сказать, — проговорил я. — Тут всё сложно.

Капитан сделал суровое лицо и обернулся к солдату. Он отдал честь и громко сказал:

— А я что? Велели доставить, а дальше сами. Разреши идти?

— Иди, — ответил Дёмин.

Парень поспешно пошёл со двора, а я снова обратился к капитану:

— Ты нас собираешься держать на морозе?

— Проходи, конечно! — сказал он.

— Да я о своих парнях, — внёс я поправку. — Надо встретить и разместить сорок два экипажа.

Дёмин покачал головой и проговорил:

— Всё равно проходи, начштаба моего озадачим.

Я прошёл за ним в дом. В прихожке разделись, прошли в большую комнату. За столом сидели ещё три офицера и гражданские, явно супруги, хозяева. В центре возвышался самовар, все пили чай с пирогом.

Дёмин меня представил, как старого сослуживца, и назвал остальных. Ёлки-палки! Этим летом я в его батальоне ещё стрелял из пушки, а уже старый сослуживец. Как всё-таки летит время.

Начштаба Дёмина звали Юра, он всё схватил на лету, заверил, что сейчас всё будет готово в лучшем виде, и сразу ушёл заниматься моими парнями. Меня же усадили за стол, налили кружку чаю и дали кусок пирога с рыбой на блюдечке.

Завязался застольный разговор, Дёмина очень интересовало, как я за столь короткое время стал старшим лейтенантом, да ещё и успел перевестись в пехоту.

Спрашивал он искренне, и я понял, что этот счастливый человек совершенно не читает газет. Ну, кому я последнее время дал столько интервью⁈ Вернее нафига?

Разговор шёл в основном обо мне, но я всё-таки из общей беседы узнал, что Дёмина зовут Андреем. Совершенно себе не представлял, что его имя мне когда-нибудь понадобится. Не знать, как зовут первого своего комбата — вот стыдобища-то!

— Что же мы всё обо мне? — сказал я Дёмину. — Как сам-то живешь? Не обижают в дружине?

Андрей с грустной усмешкой проговорил:

— На дружину не жалуюсь, — и добавил печально. — Видимо, это судьба.

Я молча задрал удивлённо брови, и он пустился в объяснения:

— Вот ты же воевал со мной во втором моём батальоне. Так второй — это и есть судьба.

Я честно помотал лицом, а капитан сказал:

— Последний бой помнишь? Уже вошёл в учебники под названием «засада Антонова». Наш комполка, кстати, ещё в госпитале. Поправляется после операций.

— Очень рад, — пробормотал я. — Только о судьбе как-то…

— Ну, кто командовал в том бою настоящей засадой? И кто возглавил полк? — печально спросил Андрей. — Об этом в учебниках нет. Дали капитана, и будь доволен. Я и не спорю, не ради учебников дерёмся. В дружине мне это сразу объяснили. В отдельном полку я командовал вторым батальоном, а полк мой в твоей дружине стал вообще третьим.

— Поговорю об этом с Мирзоевым, — сказал я холодно.

— И что толку? — проговорил Дёмин. — Я же первый и получаю лучшее пополнение! Просто парни хорошо знают, что полк всегда выполняет самые неприятные, неблагодарные задачи. Ребята стараются себя проявить, чтобы перевестись в первый полк или во второй, — он вздохнул. — Просто о ком-то пишут учебники, а кто-то должен тащить войну. У всех своя судьба…

На это я не нашёл возражений, в молчании занялись чаем и пирогом. После приличной паузы Дёмин весело спросил:

— Так ты кто всё-таки такой? Пополнение моё или нет?

Сочтя момент удобным, я протянул капитану приказ. Тот со спокойным лицом прочитал бумагу и вернул, сказав мне:

— Тогда Юру подождём.

Пристойно похлебали чаю, и Андрей стал рассказывать о смешной штуке. Я из воронка видеть не мог, так привезли нас в большой посёлок, претендующий на городские размеры.

Тут, конечно, сельское хозяйство, мастерские, то да сё, но главное, что проходит железная дорога. Теперь это конечная перед фронтом станция. Железнодорожному транспорту распутица пополам, вот сюда всё время везли из ремонта технику россыпью.