После еды я по странной ассоциации зашёл в коммерческий буфет. Здесь с рыночной Матрёной случилась бы истерика! Сырокопчёная колбаса по сорок рублей, горбуша по тридцать семь, сыры разные от тридцати рублей. Тут же всё это продавали и в виде бутербродов. Только икра кетовая не предлагалась на развес, лишь на хлебе с маслом или на варёных яйцах.

Понятно, что для цены во франках надо всё умножать на десять-двадцать, но прямо после обеда снова потекли слюнки. И в буфете я разглядывал витрину совсем не один. Пришлось даже постоять в очереди из капитана, двух лейтенантов и сержанта. Взял в дорогу немного провизии и дал себе слово больше по коммерческим буфетам не ходить.

В титане постоянно был кипяток, чай делали сами. Я по пути ножом с рунами строгал бутерброды, сам лопал и попутчиков угощал.

— Хорошо живётся в штабе, — добродушно заметил капитан средних лет с алыми полосками на знаке.

— Угу, — кивнул я, откусывая от большого бутерброда с колбасой.

Где ещё молодой человек с чёрными полосками станет старшим лейтенантом, если не в штабе? Дядька не-маг, и мне совершенно неважно, что он себе думает. Когда станет это важно, будет думать, как мне понадобится.

В целом ехали нескучно. Ещё раз остановились вечером, и все дисциплинированно пошли на мороз ужинать. В буфет я больше не заходил — решил пораньше лечь, и оставалось немного горбуши, сыра и колбасы.

Приехали среди ночи. Поезд остановился на пять минут, и уже готового меня выставили на мороз. На холодном перроне стояли экипажи шести машин. В ближайшие полчаса остановится новый поезд и высадит столько же, значит, нефиг тут стоять! Деловым шагом мы направились к вокзалу.

В небольшом зале ожидания человек на пятьдесят никто не сидел на лавочках, однако и задерживаться я там не стал. На ходу совсем проснулся и вспомнил городок, где расположился штаб Салтыкова. Сам штаб мне среди ночи не нужен, зато я хорошо помню, как пройти в училище № 1. Надо срочно занять во временном расположении лежальные места.

Вышли из вокзала, и младший лейтенант Женя мне говорит на ходу:

— Старший лейтенант Большов, разреши обратиться.

— Обращайся, — велел я отрывисто.

— Так комендантский час! — сказал Женя. — Арестуют!

— Фигня война, — ответил я, прибавив шагу. — Если быстро.

Шесть экипажей это двадцать четыре человека на секундочку. Организованно парами пересекли мы привокзальную площадь, а навстречу патруль — слабенький маг лейтенант в полушубке с красной повязкой на рукаве и двое бойцов с винтовками. Остановили нас.

— Командир, мы спешим, — начал я доверительным тоном.

— Сопротивление оказываем? — холодно спросил лейтенант.

— Что ты! — воскликнул я. — Я просто…

— Тогда рот закрой, — сказал командир. — Вы арестованы за нарушение комендантского часа. Постойте секунду, сейчас подъедет транспорт.

И как нас ждал, из-за угла выехал автофургон и остановился рядом. Один боец открыл дверцу с решёткой, а командир сказал:

— Залезайте.

Мы уселись на лавочки вдоль бортов, дверь с лязгом закрылась, и мы поехали. По пути молчали, в маленькое зарешеченное оконце под потолком светил месяц, а я думал, что ждали нас ребята.

Приехали через десять минут. Дверь открыли и велели выходить по одному. Вылез я в свою очередь во дворике здания из потемневшего кирпича. Двор обнесён высоким кирпичным забором с колючей проволокой, виднеются вышки с прожекторами. В обращённой ко двору стене дома ни одного окна.

Встречал маг с пистолетом и пятеро автоматчиков. Меня похлопали по шинели, забрали ножны с ножом, кобуру с «Парабеллумом» и обе лимонки на всякий случай. Сумку лишь проверили и вернули. Двое автоматчиков велели идти в дом.

Кажется, попал я в тюрьму. Миновали два поста с решётчатыми дверями и автоматчиками, вошли в длинный коридор. Один из провожатых ключом открыл железную дверь с глазком и велел заходить.

Дверь за мной сразу закрылась. Я огляделся в тесном помещении. Маленькое окошко под потолком забрано решёткой. Горела лампочка, в углу рукомойник. На двухярусной кровати с одними матрацами сидели четверо моих танкистов. Парни освободили мне место, а я подошёл к кровати и стал выкладывать из сумки хлеб, колбасу, сыр и рыбу.

— Только резать нечем, — сказал я виноватым тоном.

Продукты ломали и ели, запивая водой из-под крана. От нервов. Пока ликвидировали запасы, к нам приводили новеньких, доведя численность до десяти человек. Этого кому-то показалось достаточным, более дверь не открывалась.

Мы расположились на кроватях сидя, да я вырубился. Проснулся по внутреннему ощущению в шесть. Размялся, то да сё, и тут открывается дверь.

— Старший лейтенант, выходи, — сказал парень с автоматом.

Он проводил меня по коридору вдоль железных дверей. Миновали пост охраны, свернули в другой коридор. Остановились возле обычной деревянной двери. Конвоир велел:

— Заходи.

Сам открываю дверь, вхожу и совершенно не удивляюсь, увидев за столом генерал-майора Салтыкова и майора Виталия Логинова.

Смешной Виталик прилетел на самолёте к Салтыкову заранее, чтобы организовать встречу. Одну половину батальона взяли за нарушение комендантского часа, вторую в зале ожидания вокзала, как подозрительных.

Майор формально рисковал, приказывая арестовать столько магов и тотемных воинов, но точно знал, что своих мы убивать не станем, предпочтём провести немного времени в местном СИЗО.

Вот куда нас привезли! Учреждения такого рода на время войны перешли в прямое подчинение Совета обороны, и Виталик просто приказал выделить нам семнадцать пустых камер…

Не! Я, может, и не разбираюсь в обстановке, но просто не верю, что тюрьмы стоят пустые. И тут администрации приказали за какие-то часы из семнадцати камер куда-то деть арестантов. Во время войны у администрации множество вариантов!

Этот милый человек, застенчиво улыбаясь, предложил мне подписать документ. Оказывается, боярина арестовать никто не может, нужно сначала лишить боярства, а лучше убить. Так всё это арестом не являлось, о чём меня предупредили заранее!

— А не предупредили из-за секретности, — проговорил майор.

— Оружие сначала верни, — сказал я.

Виталик нехотя положил на стол нож в ножнах, «Парабеллум» в кобуре и две лимонки на всякий случай. Я первым делом развесил добро на ремне и только потом подписал бумагу.

— С формальностями покончено? — сухо спросил генерал-майор.

— Да-да, — ответил Виталик, убирая мою расписку в папку. Он встал и официально сказал. — Воюйте на здоровье, желаю успехов.

— Пока, — проговорил я, и майор вышел из кабинета.

Василий Петрович проводил его холодным взглядом и, переведя на меня подобревший взор, начал:

— У меня в штабе лежат приказы о присвоении твоим парням и тебе новых званий, но повышение не связано с занятием должностей, может подождать…

— Ваня Котов теперь формально мой заместитель, и он назначил командиров рот и взводов! — возразил я.

— Командуешь ты, сам назначишь, — резко ответил генерал-майор. — Нет! Ты что, хочешь, чтоб я лично сейчас делал записи в книжках⁈

— Да, — сказал я скромно.

— Облезешь, — проговорил Салтыков. — Подождёте из-за секретности.

— Слушаю облезть, — вскочил я, отдав честь.

— Садись, — проворчал Василий Петрович. — Слушай задачу. Во время распутицы наши штурмовики в редкие погожие дни массой стартовали с аэродромов с твёрдым покрытием и атаковали самолёты противника на раскисших аэродромах…

У меня отвалилась челюсть.

— Рот закрой, — молвил генерал. — Возможно, с неба неприятель временно ослеплён, фиксируется резкое снижение активности его авиации. Он должен наращивать агентурные усилия, потому такие меры скрытности. В любом случае штабы его на месте, у них было много времени продумать ситуацию и подготовиться. Только о тебе им неизвестно…

Он беззвучно пожевал губами и поправился:

— То есть мы надеемся, что противник о тебе не знает. Твой батальон при поддержке полка твоей дружины капитана Дёмина неожиданно атакует вражеские позиции на самом перспективном направлении. Если вам удастся быстро прорвать оборону, враг может делать, что угодно, или ничего не делать — без авиаразведки он всё равно никуда не успеет и будет разгромлен…