Зазвонил телефон, и она взяла трубку.

— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор.

— Вполне, — ответила она. — Боль ощущается, но кровотечения почти нет. Во всяком случае, гораздо меньше, чем я предполагала.

Голос доктора звучал очень по-деловому:

— Кровотечение некоторое время может сохраняться. Не пугайтесь, продолжайте принимать аспирин, чтобы снять боль. Оставайтесь в постели, если можете. Если вам нужен кто-нибудь, чтобы ухаживали за вами, я могу прислать опытную сиделку.

— Нет, спасибо.. Все о'кей, за мной присматривает мой друг.

— Чудесно. Я осмотрю вас сегодня, коща буду возвращаться домой из госпиталя.

— Спасибо.

Не успела она повесить трубку, как открылась дверь и заглянула Анджела.

— Все в порядке?

— Да. Звонил врач. Он зайдет во второй половине дня.

— Я могу что-нибудь сделать?

— Спасибо. Мне ничего не нужно. Он сказал, чтобы я сегодня лежала и отдыхала, — она откинулась на подушки. — Думаю, что лучше всего мне сейчас немного поспать.

Джери-Ли уставилась на закрывшуюся дверь. Интересно, думала она, что сильнее — нужда в ком-либо или необходимость быть нужной кому-либо? Она не нашла ответа. И возможно, никогда не сможет найти...

Ей вдруг вспомнилось, что ей сказал много лет тому назад Фред:

— Нам хорошо с тобой потому, что мы оба нуждаемся друг в друге.

Тогда она согласилась с ним.

Правда, ни он, ни она не знали точно, в чем заключается эта взаимная необходимость. И в конце концов, оказалось, что она все это время пожирала сама себя.

Треск пишущей машинки прекратился. Она уставилась на слова, напечатанные на новой странице, произнося их про себя:

«Я люблю тебя. Я не люблю тебя. Как, черт побери, могу я знать, что я чувствую?»

Она встала из-за стола, подошла к окну. Улица была погружена в темноту и казалась пустынной. Лишь один мусорщик, приезжавший в ресторан напротив за отходами, оказался в эту пору на ногах. Радиочасы сообщили ей, что по местному времени два тридцать утра. Она вернулась к столу, глубоко затянулась сигареткой и погасила ее в пепельнице, уже переполненной окурками и поломанными сигаретами. Не садясь за стол, она настучала слово:

«Занавес».

Почти со злостью она вынула страницу из машинки и положила ее на стопку аккуратно отпечатанных страничек. Конец.

Мгновенная злость прошла, и она почувствовала, что опустошена, вымотана до конца. Завтра, когда ее обступят реальности жизни, которые она день за днем отстраняла от себя, упиваясь писанием, еще не наступило, А когда наступит, ей придется думать о деньгах, о счетах... Нужно выйти из этих четырех стен, вступить в мир людей и появиться на рынке, который оценит или осудит ее творчество.

Она почувствовала, как в ней нарастает нервное возбуждение, а потом ее стало трясти. Чего ты боишься, Джери-Ли? — спросила она сама себя. Ты не сделала ничего дурного. Ты работала. И у тебя были все основания не покидать свой кокон...

Но ее руки стали трястись так сильно, что она не могла удержать их на месте. Тогда она пошла на кухню, достала пузырек валерьянки, накапала в стакан и выпила с водой.

Посмотрела на часы. Два часа тридцать пять минут. Фред придет домой не раньше, чем через полтора часа. По уик-эндам он выступал в баре на Сорок девятой стрит и освобождался лишь к трем утра. Комок в животе понемногу стал рассасываться, она почувствовала себя несколько легче.

Постепенно возвращалась уверенность в себе.

Так или иначе, дело сделано. Пьеса закончена. Завтра она может снова вернуться к жизни. Нет ничего, чего она боится, ничего, что могло бы ее испугать. Разве что того, что творится в ее собственной голове...

Первое, что она должна будет сделать, это отдать пьесу Фэннону. Он обещал, что поставит ее. Когда-то обещал. Потом она должна будет сходить в салон красоты. Нет, вначале она пойдет в салон красоты, а только потом отнесет пьесу Фэннону. Она хочет выглядеть наилучшим образом, когда появится в его кабинете.

Она начала раскладывать отпечатанные странички: первый экземпляр, копия, первый... Неплохо отпечатано. В машинописном бюро не смогли бы напечатать лучше — а берут они больше сотни за пять копий. Она быстренько разложила их на полке, накрыла машинку и отправила ее в стенной шкаф. Без машинки комната выглядела на удивление пустой. Впервые за шесть месяцев машинка не была в ней главным предметом.

Настроение стало подниматься — такой важный момент в ее жизни!

Достойный того, чтобы его отметить. Ночь, шампанское и икра. Она открыла буфет. Так... — шабли и орешки. Тоже не так плохо.

Она поставила бутылку вина в морозильник, накрыла скатерть на маленький стол, поставила два подсвечника со свечами и высыпала всю баночку орешков в стеклянную вазочку. Быстренько привела в порядок комнату, даже опорожнила корзину для бумаг. Теперь в комнате не оставалось ни малейшего следа суматошной работы. Она зажгла свечи, выключила свет и отступила к двери полюбоваться и оценить эффект.

Теплый желтоватый свет свечей оживил комнату.

Удовлетворенная, она вошла в ванную комнату и сбросила рубашку и джинсы-Еще оставалось время принять душ и сделать что-нибудь с волосами до прихода Фреда. В конце концов, сегодня был особый день — или ночь? — и ей хотелось, чтобы все было особым.

Несмотря на все усилия кондиционеров, воздух в баре был спертым, тяжелым от сигаретного дыма и запаха пота и пива. Фред посмотрел на часы.

Без четверти три. Оставалось вкалывать всего пятнадцать минут. Он посмотрел на белые клавиши пианино. Не было никакого желания петь и играть — никто не слушал, а если даже кто-то и слушал, то вряд ли мог что-нибудь услышать сквозь шум голосов.

Из своего уголка в дальнем конце зала он оглядел бар. Девицы ублажали посетителей... Неплохая ночь. Пожалуй, половина мужчин была в военной форме. Теперь он понимал, почему владельцы так яростно выступали против запрета для солдат посещать подобные заведения. Без них не было бы никакого бизнеса.

— Фред! — услышал он.

Фред повернулся и увидел стоящую рядом Лисию. Это была крупная, ширококостная цветная девушка в светлом парике а lа Нэнси Уилсон.

Неофициально она была главной над девицами в баре. Она излучала мягкое спокойствие, которое, как он знал, было обманчивым, потому что в глубине ее натуры скрывалась жестокость и даже сила. По этой ли причине или еще почему, но никто не позволял себе валять с ней дурака — ни другие девицы, ни посетители. Она болтала с ними, выпивала, но когда бар закрывался, — уходила домой одна.

— Получили заказ для меня? — спросил он и взял мелодичный аккорд.

— Ага, — хозяин хочет, чтобы ты играл до четырех.

— Вот дерьмо! — сказал он, не переставая играть и петь. — Я выдохся.

Я здесь уже пять часов непрерывно вкалываю.

— Получишь двойную плату за лишний час, — сказала она.

Это означало еще десять долларов. Он получал двадцать пять за пять часов обычной работы.

— Что это он вдруг так расщедрился?

— А ты погляди, как переполнен бар. Но все они начнут расходиться, как только ты перестанешь играть, — решат, что бар закрывается и вечер кончился.

Фред прикинул, ждет ли его Джери-Ли, и решил, что скорее всего, она уже пошла спать.

— О'кей, — сказал он.

Лишние десять долларов не помешают. Тем более, что сегодня было его первое выступление за последние три недели.

Джери-Ли посмотрела на часы. Полчетвертого. Он должен был бы уже прийти домой. Она почувствовала, как напряжение снова стало охватывать ее.

Конечно, глупо волноваться. Надо лучше держать себя в руках. Нет ничего такого, из-за чего следовало бы волноваться. Разве она не кончила пьесу?

Косячок, наверное, поможет, подумала она. Она пошла в спальню, достала маленький целлофановый пакетик с травкой из ящика в ночном столике. Им с Фредом нравилось прибалдеть перед тем, как заниматься сексом. И сейчас несколько затяжек наверняка помогут ей...