Дженни кивнула.
— Я поняла, папа.
— Ты не успокоишься, пока не увидишь свою дочь шлюхой, — внезапно закричала мать.
— Я предпочел бы увидеть ее шлюхой, но только в том случае, если это будет ее собственное желание, чем послушным орудием святош, — рявкнул отец. Он посмотрел на дочь, и голос его снова зазвучал ласково: — Ты хочешь быть медсестрой, Дженни-медвежонок?
— Думаю, что да, папа, — ответила Дженни, глядя на него своими ясными серыми глазами.
— Если ты действительно хочешь этого, — тихо сказал он, — то я буду только рад.
Во взгляде жены светилось торжество.
— Томас Дентон, когда ты поймешь, что не можешь идти против Господа? — спросила она.
Томас хотел ответить ей, но крепко стиснул зубы и вышел из комнаты.
Сестра Сирил постучала в тяжелую дубовую дверь кабинета.
— Войдите, — послышался сильный звонкий голос. Она открыла дверь и пригласила Дженни войти.
Дженни нерешительно перешагнула порог комнаты. Сестра Сирил последовала за ней.
— Это Дженни Дентон, преподобная мать.
Из-за стола на Дженни смотрела женщина средних лет в черной одежде сестринской общины, в руках у нее была чашка с чаем. Она внимательно вгляделась в девушку, потом улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.
— Значит, ты Дженни Дентон, — сказал она, протягивая руку.
Дженни быстро наклонилась и поцеловала кольцо на пальце преподобной матери.
— Да, преподобная мать, — ответила она, выпрямляясь.
— Не бойся, дитя мое, — сказала мать Эрнест, — я тебя не съем. — Глаза ее смеялись.
Дженни робко улыбнулась в ответ. Преподобная мать вопросительно подняла брови.
— Может быть, ты хочешь чаю? Я всегда себя лучше чувствую после чая.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — сказала Дженни.
Мать Эрнест кивнула сестре Сирил.
— Сейчас принесу, преподобная мать, — быстро сказала монахиня.
— И мне тоже, пожалуйста, чашечку, — добавила преподобная мать и повернулась к Дженни. — Очень люблю выпить хорошего чаю. А здесь у сестер действительно хороший чай, не то что слабенькие чайные шарики, которыми пользуются в больницах, — настоящий, заваренный именно так, как и следует заваривать чай. Может быть, ты присядешь, дитя мое?
Последние слова были произнесены так быстро, что Дженни не была уверена, что правильно расслышала их.
— Что вы сказали, мадам? — Дженни даже заикалась от волнения.
— Может быть, ты присядешь, дитя мое? Не надо нервничать, я хочу, чтобы мы подружились.
— Да, мадам, — ответила Дженни и села, нервничая еще больше.
Преподобная мать некоторое время молча смотрела на нее.
— Итак, ты решила стать медсестрой, правда?
— Да, преподобная мать.
— А почему? — спросила вдруг мать Эрнест.
— Почему? — Дженни удивил ее вопрос. — Не знаю, пожалуй, я никогда по-настоящему не задумывалась над этим.
— Сколько тебе лет, дитя мое?
— В следующем месяце, за неделю до выпуска, мне исполнится семнадцать.
— Ты с детских лет мечтала быть медсестрой и помогать больным. Так?
Дженни покачала головой.
— Нет, — искренне ответила она. — До этого момента я никогда серьезно не думала об этом.
— Стать медсестрой довольно тяжело. В колледже Святой Марии у тебя будет очень мало свободного времени. Ты будешь работать и учиться целыми днями и ночевать будешь в колледже. Для посещения семьи у тебя будет всего один выходной в месяц. — Преподобная мать повернула чайную чашку ручкой от себя. — Твоему приятелю это может не понравиться.
— Но у меня нет приятеля, — сказала Дженни.
— Ты ведь приходила на балы с Майклом Халлораном, и ты каждую субботу играешь с ним в теннис. Разве он не твой приятель?
Дженни рассмеялась.
— Нет, преподобная мать, он мне не приятель в привычном смысле этого слова. — Она снова засмеялась, но уже про себя, подумав о долговязом, нескладном юноше, все мысли которого были об ударе слева. — Просто он лучший теннисист в округе, вот и все. Но когда-нибудь я обыграю его, — добавила она.
— В прошлом году ты была капитаном теннисной команды девушек? — Дженни кивнула. — Но в колледже у тебя не будет времени играть в теннис. — Дженни промолчала. — А хотела бы ты быть кем-нибудь еще, кроме медсестры?
Дженни подумала секунду, потом, посмотрев на преподобную мать, сказала:
— Я хотела бы победить Хелин Уиллз в чемпионате США по теннису.
Мать Эрнест рассмеялась. Она смеялась до тех пор, пока сестра Сирил не вернулась с чаем. Тогда она сказала Дженни:
— Победишь. Но я чувствую, что из тебя также получится хорошая медсестра.
3
Том Дентон почуял неладное в тот момент, когда подошел к окошку кассы получать конверт с заработной платой. Обычно у кассира была наготове шутка насчет того, что он станет отдавать заработную плату жене Тома, и тогда прощай субботнее пиво. Но в этот раз дружеского подтрунивания, которым обычно сопровождалась их еженедельная встреча в течение почти пятнадцати лет, Том не услышал. В этот раз все было по-другому: кассир молча, опустив глаза, просунул конверт под решетку кассового окошка.
Том посмотрел на кассира, потом бросил быстрый взгляд на лица людей, стоявших за ним в очереди. Они тоже все поняли, он догадался об этом по выражению их лиц. Его охватило неловкое чувство стыда. С ним этого не должно было случиться, ведь он проработал на компанию пятнадцать лет. Он опустил глаза и отошел от окошка, зажав в руке конверт с деньгами.
Ему не надо было объяснять, что наступили тяжелые времена. Шел тысяча девятьсот тридцать первый год, и он сам прекрасно видел, что творится вокруг. Списки безработных, очереди за бесплатным питанием, серые, усталые лица людей, садящихся каждое утро в его вагон.
Он уже почти вышел из депо, как вдруг понял, что не может больше ждать. Отойдя в темный угол, он открыл конверт, залез в него дрожащими пальцами. Первым попался этот страшный зеленый бланк уведомления об увольнении. Том смотрел на него и не верил своим глазам. Это, наверное, ошибка, его с кем-то спутали. Ведь он проработал не год, не два, и даже не пять лет. У него было преимущество. Пятнадцать лет. Они ведь не увольняют тех, кто проработал пятнадцать лет, пока не увольняют.
И все-таки они уволили его. Уволили... какая злая насмешка. Наверное, чтобы не попасть под увольнение, следовало согласиться на понижение заработной платы, даже профсоюз советовал им так поступить.
Он сунул конверт в карман, стараясь унять страх, внезапно охвативший его. Что ему теперь делать? Он разбирался только в машинах и забыл другое, что когда-то умел. Единственное, что он неплохо помнил, так это работу подносчика кирпичей, но тогда он был еще молодым.
Том вышел из темного депо на яркий свет и сощурился. В сторонке стояло несколько человек в синей форме. Один окликнул его:
— Дентон! Ты тоже получил?
Том кивнул.
— И мы, — сказал другой мужчина. — Они увольняют работников со стажем потому, что мы больше получаем, с новичками им будет проще.
— Вы уже ходили в профсоюз? — спросил Том.
— Ходили, но вернулись. Там закрыто, сторож сказал, чтобы приходили в понедельник.
— А кто-нибудь звонил Риордану?
Его домашний телефон не отвечает.
— Но кто-то ведь должен знать, где он, — сказал Том. — Пойдемте в профсоюз, и пусть сторож пустит нас в зал. Для чего в конце концов мы платим взносы, если не можем собраться там?
— Хорошая мысль, Том. Что бы там ни было, мы не позволим им уволить пятьдесят пять кадровых работников.
Они всей толпой направились к зданию профсоюза, расположенному в двух кварталах от депо. Том шагал молча, погруженный в свои мысли, он все еще не мог поверить в происшедшее. Десять центов в час было не так уж и много для компании, почему же он должен соглашаться на очередное понижение заработной платы? Это было неправильно. Они должны найти Риордана, ведь он руководитель профсоюза и наверняка знает ответ.