Салли приблизилась, поддержала его голову ладонью.

Он привалился к ней, дрожь постепенно стихла. Свободной рукой Салли включила холодную воду, смочила полотенце, приложила к его лбу. Лорен начал распрямляться. Мокрым полотенцем она стерла остатки блевотины с его губ и подбородка.

— Как я тут напакостил, — сказал он. Блевотина попала и на тыльную сторону крышки, и на края унитаза.

— Ничего страшного, я все уберу. Иди в комнату и ляг.

Когда через несколько минут она вышла из ванной, в ее спальне никого не было. По открытой двери она догадалась, что он у себя.

Лорен-младший лежал на покрывале, прикрыв рукой глаза.

Она шагнула к нему.

— С тобой все в порядке?

Не получив ответа, повернулась, чтобы уйти.

— Не уходи, — прошептал он. — У меня такая слабость. Перед глазами все кружится.

Салли вернулась к кровати, посмотрела на него.

Бледное, потное лицо.

— Тебе нужно чем-то наполнить желудок. Я попрошу принести чай с молоком.

Она дернула за кисть сигнального Шнура. Минуту спустя в дверях возник дворецкий.

— Принесите чай с молоком для мистера Хардемана.

— Да, миссис.

Когда за ним закрылась дверь, она повернулась к мужу.

— Давай я помогу тебе раздеться. Ты сразу почувствуешь себя лучше.

Как ребенок, он позволил ей раздеть себя и помочь натянуть пижаму. Постоял, пока она разбирала постель.

Улегся и укрылся до подбородка.

Дворецкий принес чай и молоко, поставил поднос в ногах Лорена. Тот сел. Салли налила ему полчашки чая, добавила столько же молока.

— Выпей. Тебе полегчает.

Пил он маленькими глотками, на щеках затеплился румянец. Когда чашка опустела, она вновь наполнила ее.

— Ты не будешь возражать, если я закурю?

Он покачал головой. Салли сходила в свою спальню, вернулась с сигаретой.

— Тебе лучше?

Он кивнул.

Салли глубоко затянулась, едкий дым неприятно щекотал ноздри.

— Извини, я не хотела причинять тебе боль.

Он не ответил.

— Честно говоря, я намеревалась просто уехать и оставить тебе записку. Я не хотела, чтобы ты об этом узнал.

И доктор обещал никому ничего не говорить.

— Ты забыла предупредить его, что и мне тоже ничего говорить не следует. Я никак не мог взять в толк, о чем идет речь, когда, встретившись со мной в клубе, он стал поздравлять меня.

— Так или иначе, я завтра уезжаю. Разводом займешься сам. Я подпишу любые бумаги. Мне ничего не нужно.

— Нет!

Салли изумленно уставилась на него.

— Никуда ты не поедешь.

— Но…

— Ты останешься и родишь ребенка. Как будто ничего и не случилось.

Салли предпочла промолчать.

— Скандал может повредить компании. Мы сейчас пытаемся получить в банке пятьдесят миллионов для подготовки производства модели 1930 года. Ты думаешь, кто-нибудь ссудит нам такие деньги, если эта история выплывет наружу? Все банки отвернутся от нас, будь уверена. А отец убьет меня, если своими действиями я лишу компанию столь важного займа.

Потом они долго сидели в тишине. Салли докурила одну сигарету, взяла вторую.

— Почему ты ничего не делала? — наконец спросил он. — Почему так долго тянула?

— Когда я узнала, что беременна, было уже поздно.

Ни один доктор не взялся бы за это. После рождения ребенка у меня сбился цикл.

— Ты не собираешься сказать мне, кто отец?

Она покачала головой.

— Нет.

— И не надо, — он усмехнулся. — Я и так знаю.

Салли молчала.

— Это он.

Лорен не назвал отца по имени, но Салли и так все поняла.

— Ты сошел с ума? — ей оставалось лишь надеяться, что голос ее не дрожит, как рука, державшая сигарету.

— Я не так глуп, как ты думаешь, — внезапно на его лице отразилось женское коварство. — Он провел здесь ночь и на следующее утро решил уехать в Европу, на месяц раньше, чем намечал.

Салли выдавила из себя смешок.

— Это ничего не значит.

— А что ты скажешь насчет этого! — он выбрался из постели, подошел к комоду, где лежали его носки и белье, выдвинул нижний ящик, что-то достал и направился к ней. Разжал руку, и на пол упала простыня.

— Узнаешь?

Она покачала головой.

— А могла бы. В ту ночь этой простыней была застелена моя кровать. В ночь, которую он провел здесь. Ты знаешь, что это за желтоватые пятна?

Салли молчала.

— Такие пятна оставляет сперма. Это знает любой подросток. И он, я думаю, не из тех, у кого бывают поллюции.

— Все равно это ничего не доказывает, — выдохнула Салли.

— А вот это?

И он швырнул ей на колени то, что держал в другой руке. Бюстгальтер для кормящих, который она носила в ту ночь. Разорванный на части. Она даже не вспомнила о нем.

— Где ты его взял?

— В ящике для грязного белья в моей спальне. Я бросил туда рубашку с запонками, и когда полез за ними, наткнулся на скомканную простыню, из которой вывалился бюстгальтер.

Салли вновь промолчала.

— Он изнасиловал тебя, не так ли? — фраза эта прозвучала скорее как утверждение, чем как вопрос.

Она не ответила.

— Мерзкий, психически больной старик! — он выругался. — Не понимаю, как моя мать могла терпеть его все эти годы. Его давно следовало отправить в закрытую клинику. Такое он проделывает не в первый раз. Он сорвал с тебя одежду, не так ли?

Она посмотрела на бюстгальтер, что держала в руке.

— Да, — едва слышно слетело с ее губ.

— Так почему ты ничего не сделала? Почему не закричала?

Она глубоко вздохнула, подняла голову. На этот раз голос ее звучал спокойно и уверенно.

— Потому что хотела, чтобы он это сделал.

Плечи его разом поникли, он как-то ссохся, словно постарел лет на двадцать. Лицо посерело, он плюхнулся на кровать.

— Он ненавидел меня, — Младший говорил словно сам с собой. — Всегда ненавидел. С самого моего рождения. Потому что я прошел между ним и мамой. Даже когда я был ребенком, он все отбирал у меня. Однажды у меня была кукла. Он взял ее, дав взамен игрушечный автомобиль. А когда я не стал им играть, забрал и его.

Он вытянулся на кровати, уткнулся лицом в подушку и вновь заплакал. У Салли разболелась голова. Она тяжело поднялась и направилась к двери.

— Салли!

Она повернулась, посмотрела на него. Он уже сидел, слезы текли по щекам.

— Ты не позволишь ему забрать у меня и тебя?

Она не ответила.

— Мы забудем о том, что произошло. Я никогда ничем тебя не попрекну.

Он сполз с кровати, упал на колени, обхватил руками ее ноги, уткнулся головой в бедра.

— Пожалуйста, Салли, — молил он, — не оставляй меня. Я этого не переживу.

Она положила руку ему на голову. На мгновение ей показалось, что и он ее ребенок. А может, так и следовало с ним обращаться.

— Иди в постель. Младший. Я не покину тебя, — она повернулась, переступила порог и закрыла за собой дверь.

А потом пришел день, названный Черной Пятницей в экономической истории мира, когда нью-йоркская биржа рухнула с небес, ввергнув нацию и весь мир в глубочайшую, невиданную ранее депрессию.

Четыре месяца спустя, в середине января 1930 года, в дверь отеля «Георг V» в Париже, где остановился Лорен, позвонили.

— Роксана, — крикнул он из ванной. — Посмотри, кто там.

Пару минут спустя она появилась на пороге.

— Тебе телеграмма из Америки.

— Распечатай и прочти ее. У меня мокрые руки.

Она разорвала светло-синий конверт. Прочла бесстрастным голосом, с некоторым усилием разбирая английские слова:

«Лорену Хардеману отель „Георг V“

Париж, Франция.

Распорядился остановить производство «лорена-2» по требованию банка для снижения потерь и вследствие значительного уменьшения числа продаж точка принимаются и другие меры экономического характера точка о принятых решениях буду сообщать дополнительно точка также извещаю, что моя жена родила девочку Энн Элизабет вчера утром в восемь часов точка Лорен Хардеман II».

Анджело смотрел в иллюминатор самолета. Заходя на посадку, лайнер делал широкий круг над фордовским заводом Ривер-Руж. Гигантский индустриальный комплекс расползся внизу, как многоголовая гидра, смрадное дыхание облаками поднималось к небесам, отходы сливались в и без того грязные воды реки Детройт. Громадные автостоянки между корпусами заполняло многоцветье крохотных автомобильчиков. Табло «Не курить» зажглось в тот самый момент, когда послеполуденное солнце осветило стеклянный фасад длинного Главного административного корпуса компании.