— Что ты мелешь? Мой отец умер.

— Знаю.

— Тогда как же я мог с ним разговаривать? Ты уже так накурилась, что ничего не соображаешь.

— Нет, я слышала, как ты разговаривал с ним, — упрямо повторила Энн. — Потом ты встал, подошел к стеклянной двери и посмотрел на меня. Я снова услышала твой голос. Завтра утром, на мосту, так ты сказал. Я кивнула и ушла к себе в комнату.

Я промолчал.

— Голос у тебя был такой же, как у твоего отца.

Я посмотрел на нее. Было жарко, и по лицу Энн струился пот, на ее рубашке тоже начали образовываться темные пятна.

— Может, я еще что-нибудь сказал? — спросил я.

— Да, но неразборчиво, и я не поняла, что ты имел в виду. Ты сказал что-то вроде: «Между нами еще не все кончено». Твои слова привели меня в сильное возбуждение. Я поднялась наверх, разделась, легла на кровать и лежала так до тех пор, пока не почувствовала полное истощение.

Я протянул руку.

— Дай мне сигарету.

Энн подала мне свою самокрутку. Ее пальцы были горячими и сухими. Я выбросил сигарету в реку.

— Еще есть?

Порывшись в сумке, Энн достала кисет.

— Это?

Энн кивнула.

Кисет последовал за самокруткой. Покачавшись на воде, он пошел ко дну.

— Такой травки ты больше нигде не достанешь, — с горечью сказала Энн, провожая кисет взглядом. — Зачем ты это сделал?

— Мне что-то не хочется быть арестованным и вместо поездки провести ближайшие полтора месяца в каталажке.

Внезапно ее глаза наполнились слезами.

— Прикоснись ко мне, — попросила она.

Я взял ее за руку. Она положила мою ладонь себе на грудь и закрыла глаза.

— Господи, как хорошо! — прошептала она.

Энн встала, и мы пошли под мост. Там я овладел ею, под грохот грузовиков, заглушавший ее крики. После этого она окончательно успокоилась и молча лежала на земле, наблюдая, как я натягиваю джинсы и застегиваю пуговицы. Потом она достала из сумки бумажную салфетку и сунула ее между ног. Встав, она тоже надела джинсы.

— Я получаю такое удовольствие, что не хочу потерять ни одной капли. Даже не знаю, что могло бы с этим сравниться. Джонатан, — Энн взяла меня за руку. — У тебя никогда не было мысли, что я люблю тебя?

Я посмотрел в ее светившиеся от удовольствия глаза.

— Нет, — сухо ответил я. — Если ты кого-то и любишь, то не меня, а моего отца.

Когда мы дошли до автострады, асфальт был уже достаточно теплым, а пыль смешалась с серо-голубым облаком выхлопных газов. Дождавшись, когда поток грузовиков прервется, мы перешли на другую сторону, и остановились на обочине.

— Наверное, сейчас уже больше восьмидесяти градусов, — сказала Энн, откидывая со лба длинные, слегка влажные от пота волосы. — Может, сначала пойдем в тень и отдохнем?

Недалеко стояла кучка деревьев, и мы опустились рядом с ними на траву. Открыв упаковку, которую дал мне Пит, я подал Энн банку пива.

— Сейчас будет лучше, — сказал я.

Она сделала большой глоток.

— После пива я уже больше ничего не могу делать, и после того, как займусь с кем-либо любовью.

— Придется тебе поработать над собой, — засмеялся я.

Энн улыбнулась. Я отпил пива и взглянул на шоссе. Первая волна грузовиков уже прошла, по автостраде двигались в основном трайлеры, направлявшиеся в Нью-Йорк. Кондишены защищали водителей от жары и гари, поэтому они предпочитали плотно закрывать окна. Частники, наоборот, распахивали окна настежь, надеясь, что ветер, врывавшийся в машину при быстрой езде, даст им облегчение. Автострада, однако, была запружена, и быстро двигаться им не удавалось.

— Куда мы направляемся? — спросила Энн.

— В Западную Виргинию, — не задумываясь, ответил я.

— Почему именно туда?

— Хорошее место. Кроме того, я никогда там не был.

Я решил не говорить Энн, что Западная Виргиния была родиной отца. Он появился на свет недалеко от Фитчвилля, небольшого городка, который я однажды нашел на карте, выпущенной Американской Ассоциацией спортсменов-любителей. Отец никогда не рассказывал о нем, и мне было интересно увидеть, что он из себя представляет. Неожиданно я понял, что должен побывать там, хотя еще утром совершенно не представлял себе, куда и зачем я еду.

Допив пиво, я встал и, закинув сумку на плечо, посмотрел на Энн.

— Ты готова?

Энн склонилась над сумкой и, вытащив оттуда шляпу с мягкими полями, надела ее.

— Ну, как? — спросила она. — Неплохо?

— Красиво смотрится, — согласился я.

— Пошли.

Мы голосовали целы час. Энн заметно устала и присела на сумку. Ее лицо пылало. Я зажег сигарету и протянул ей.

— Да, это совсем не так просто, как показывают в кино, — сказала она.

— Конечно.

— Мне надо отойти.

— Вон туда. — Я указал ей на деревья.

Энн изумленно посмотрела на меня.

— И к этому тебе придется привыкнуть, — сказал я.

Достав из сумки еще одну салфетку, Энн направилась к деревьям. Я снова посмотрел на шоссе. Движение стало не таким оживленным, как утром. Раскаленный асфальт казался матовым.

Прищурившись, чтобы защитить глаза от солнца, я смотрел, как Энн выходит из-за деревьев и направляется ко мне. В этот момент мое внимание привлек резкий шум, и, повернув голову в сторону автострады, я увидел огромный трайлер «фрюхауф», который, съезжая с холма, приближался к нам. Я машинально поднял руку. Машина с шумом остановилась и ее гигантский корпус полностью закрыл от нас солнце. Расположенная в метре от земли дверца медленно открылась, и водитель, наклонившись ко мне, спросил:

— Что, ребята, в город едете?

Я почувствовал, как рука Энн сжимает мое предплечье.

— Дэниэл, папа сказал, чтобы мы шли пешком, — произнесла она странным, как будто одолженным у кого-то голосом.

Я резко вырвал руку и, обращаясь к водителю, ответил:

— Да, мистер.

Склон холма был совершенно голым. Всю растительность составляли редкая, наполовину высохшая трава и несколько разрозненных кустов, которым каким-то чудом удалось приспособиться к иссушающему зною. Когда солнце начало заходить, жара немного спала, из норы рядом с одним из кустов показалась голова зайца. На мгновение он застыл на месте, изучая запахи дня, а потом вылез и огляделся. Ничего не изменилось. Бояться было некого.

Опыт говорил зайцу, что опасность может нагрянуть в любой момент, даже тогда, когда ей вроде бы неоткуда взяться. Поэтому он вел себя очень осторожно. Опустив уши и прижавшись к земле так, что его серое с белыми отметинами тело было практически невозможно заметить на выжженном склоне холма, он приготовился к первому прыжку. Через мгновение он молниеносными скачками двигался от куста к кусту, останавливаясь у каждого, чтобы убедиться, что он по-прежнему в безопасности. Заяц направлялся к небольшой зеленой рощице на берегу пересохшей речушки. Преодолев одним рывком последние сто ярдов, он замер в тени дерева, со страхом думая, что выдал себя. Он был очень голоден, и искушение, вызванное запахом сладкого укропа, росшего у корней акаций, оказалось сильнее природной осторожности. Но сейчас, когда он почти добрался до цели, страх вернулся, и заяц снова прижался к земле, стараясь не выходить из тени. Запах укропа стал сильнее, однако заяц сдерживал себя, чтобы убедиться в том, что вокруг никого нет. Дождавшись, пока тревожно бившееся сердце успокоится, он стал тихо пробираться к акациям.

Сладкий укроп рос всего в нескольких ярдах от лениво журчавшей речушки. Подобравшись к нему, заяц принялся раскатывать растения по земле, чтобы очистить от листьев и полакомиться вкусными стеблями. Через минуту он уже держал передними лапами длинную зеленую травинку, со вкусом обгрызая стебель. Это был, наверное, лучший корм, который ему когда-либо доводилось пробовать. Но наслаждаться пришлось недолго. Ярдах в пятнадцати от себя он увидел подростка с винтовкой. Их взгляды встретились, и, прежде чем заяц успел отскочить, пуля ударила ему в шею, перебив позвоночник.