— Откуда ты знаешь, что будет в следующий раз?

— Я знаю тебя и знаю женщин. Два раза я уже почти кончила только потому, что мы сидим рядом и тремся коленями. Если твоя жена позволяет тебе разъезжать по свету одному, пусть даже и по приказу отца, значит, следующий раз будет непременно.

— Ты ошибаешься. — Дакс широко улыбнулся.

— Нет. Я могу подождать. Следующим моим мужем будешь ты. — Лицо Сью-Энн стало вдруг озорным. — Теперь, когда мы уже все выяснили и формально можем считаться помолвленными, нам нужно смыться отсюда куда-нибудь и срочно заняться любовью.

Через голову Марселя Даня видела, как к столику, за которым сидел Дакс, подошла Сью-Энн и уселась рядом. Ее охватило негодование, но вовсе не Даксом она возмущалась. Дакс в общем-то не очень привлекал ее: уж слишком положителен, сексуален и самоуверен с женщинами. Нет. Даню возмущала Сью-Энн.

Блондинка, глаза голубые, кожа светлая. Вульгарная чувственность в соединении с сознанием важности собственной персоны. Таких девочек Даня насмотрелась еще в школе, их и сейчас было немало вокруг нее. Им никогда в жизни и пальцем не приходилось пошевелить ради того, чтобы получить то, на что у Дани уходили годы отчаянной борьбы.

Даня же всегда была довольно смуглой — греческая девочка, высокого роста, говорившая с акцентом, явно не первая красавица да еще с несколько странным цветом лица. А они — богини, золотоволосые феи, те, от которых мальчишки всегда без ума. Но позже, когда ей было около двенадцати, с ней что-то случилось.

У нее начались регулы, а необычно звучащий голос набирал какую-то пугающую глубину и звучность. Он рвался из горла и торжественно покрывал суетный гомон, царивший в классе. Однажды сидевшая на кафедре учительница оборвала пение, уставившись стеклами очков на учеников.

— Кто это?

Испуганная Даня сжалась в комок.

— Кто это? — вновь раздался строгий голос.

Кое-кто из одноклассников обернулся, в упор глядя на Даню, прятаться дальше не имело смысла. Она встала.

Учительница в недоумении уставилась на нескладную девочку — что за чудо с ней приключилось?

— Придешь ко мне после занятий вместе с мамой.

Вот с этого все и началось. Годы борьбы. Занятия и занятия, до полного самоотречения. К семнадцати годам Даня смирилась с мыслью, что никто и никогда не назовет ее красивой. Однако упражнения по вокалу развили ее грудь, а серьезная музыка помогала формировать душу. Мало-помалу ее внутренний мир начал проявляться в манере одеваться, накладывать косметику. Даня научилась акцентировать внимание окружающих на самой выигрышной черте своей внешности — глазах, больших и темных. Чтобы казаться ниже, она опустила челку почти до бровей, умело положенный грим скрадывал излишне высокие и выдающиеся скулы, а бледных тонов губная помада делала более изящными очертания рта.

Поначалу в ее жизни было много мужчин, так как было ясно, что у ее матери не хватит денег, чтобы оплатить полностью музыкальное образование дочери. Но никто из них не тронул ее сердца. Подминая ее под себя, они бились в корчах, выделывали что-то несуразное, но Дане казалось, что это происходит не с ней, а с кем-то другим, далеким. Мужчины оставляли ей деньги и навсегда исчезали из ее жизни. Потом появился один, и то, что он оказался на тридцать лет старше, ровным счетом ничего не значило. В свои пятьдесят пять лет он был достаточно состоятелен для того, чтобы помочь ей завершить образование. И у него были хорошие связи, что еще важнее. Когда они сыграли свадьбу, ей было двадцать.

Даня была с ним по-своему честной. Между ними не было ничего общего, кроме музыки. Ничто не отвлекало ее от карьеры. Ослепленный ее талантом, он безропотно пожертвовал последней, по-видимому, возможностью ощутить себя настоящим мужчиной, и ни разу в течение десяти лет их супружеской жизни они не легли в постель вместе.

У нее были друзья, и ему это было известно. Например, тот тенор, благодаря которому она получила партию Кармен в Ла Скала, тот знаменитый композитор и дирижер, пригласивший ее в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке. Теперь, когда Дане было уже тридцать, она не нуждалась ни в ком, в том числе и в своем муже. Но его даже это устраивало. Ему было достаточно того, что она носит его имя, — это позволяло купаться в лучах ее славы.

Однако впоследствии Дане захотелось перемен. Как-то ей показалось, что ее замечательный голос начинает стареть, и ее охватил страх: талант уйдет без остатка, и всю оставшуюся жизнь ей придется грустно сидеть у очага рядом с состарившимся нелюбимым мужем.

Тогда-то они и встретились с Марселем. В Марселе, добившемся положения и богатства собственными руками, Даня увидела как бы саму себя — те же помыслы, те же желания. И неважно, что он был женат и от брака остались дети, — она артистка, она выше этого. Важным было то, что он, как и все, оказался во власти ее таланта: огонь и страсть, которые бушевали в ней на сцене, он по ошибке приписал природным свойствам ее натуры.

Она терпеливо ждала. Как и предполагалось, Марсель получил развод, и тут все пошло наперекосяк. Он так и не попросил Даню развестись с мужем и выйти замуж за него. Похоже было, что ему вполне хватало сложившихся между ними отношений. Поразмыслив, Даня поняла, что Марселю сейчас нелегко, что перед ним множество проблем, которые требуют своего решения, и она настроила себя на бдительную долгую осаду. У нее не было и тени сомнения в том, что рано или поздно они поженятся. В любом случае она ничего не потеряет — ведь в запасе у нее оставался законный муж.

Посматривая через голову Марселя, она видела, как Дакс и Сью-Энн болтают и смеются. Внезапно она почувствовала утомление от однообразных движений своего партнера. Легонько похлопав его по плечу, она сказала:

— Пойдем посидим. Я устала.

— Очень жаль, — извинился Дакс, — но мне уже пора. Рано утром я лечу в Бостон.

— Но ведь сейчас всего три часа, — попытался было протестовать Марсель.

— Знаю, но я договаривался о встрече с Джеймсом Хэдли.

— А я устала, — вдруг подала голос Даня. — У меня сегодня получился такой длинный день. Пойдем и мы, Марсель.

Однако Марселем овладело упрямство.

— Нет, я хочу остаться.

Даня бросила на него короткий взгляд. Ей-то было ясно, что это не что иное, как приступ самоутверждения. Что ж, в этой игре они вполне могли помериться силами.

— Тогда оставайся, — сказала она поднимаясь. — Не рухнет же мир от того, что у тебя бессонница.

— Мне тоже нужно уходить, — произнесла Сью-Энн. Марсель обвел их всех взглядом полуприкрытых затуманенных глаз.

— Ладно, — неожиданно мягко согласился он. — Возьмите мой лимузин. Только скажите шоферу, чтобы он потом вернулся сюда.

Дакс устроился на заднем сиденье между двумя женщинами. Обернувшись, водитель посмотрел на них вопросительно.

— Подвезите сначала меня, — обратился к нему Дакс, — консульство здесь неподалеку.

Шофер кивнул и поднял отделявшее его от пассажиров стекло.

— Вы не против? — поинтересовался Дакс у своих спутниц.

Обе покачали головами.

Он полез в карман за сигаретами и тут же почувствовал, как справа в него вцепилась Даня, а слева — Сью-Энн. Улыбнувшись в темноте, Дакс запустил руки женщинам под платья. Сью-Энн уже исходила любовной влагой, у Дани же плоть была сухой и горячей, шелковистые волосы щекотали ему пальцы. Почти одновременно женщины коснулись его брюк, вставших бугром. И друг друга.

В изумлении они уставились на него. Дакс был в полной боевой готовности. Соперницы обменялись взглядами.

Не выдержав, Дакс громко расхохотался. Выпростав руки, он возложил их на головы Дани и Сью-Энн и серьезно, как Папа, молвил:

— Благословляю вас, дети мои!

Джеймс Хэдли откинулся на спинку кресла.

— Ты уже говорил с Джереми об этом? Дакс кивнул.

— Он обещал мне сделать все, что в его силах. И ту т же заметил, что ты можешь сделать гораздо больше. Поэтому-то я и пришел к тебе.