— Я как-то не задумывался об этом, миссис Хоулм, — быстро ответил я. — Прошу прощения, если у вас создалось такое впечателние.
Она улыбнулась.
— Я сужу об этом не по вашим словам, мистер Корд. Просто я почувствовала, как вы напряглись, когда я сказала вам, кто я. Думаю, что Эймос вам все доложил обо мне: как я сбежала с другим, оставив его одного с маленьким ребенком.
— Мы никогда не были настолько дружны с Уинтропом, чтобы говорить о вас.
— Вы должны поверить мне, мистер Корд, — прошептала миссис Хоулм с настойчивостью. — Я не бросала свою дочь, я хочу, чтобы она знала об этом и поняла меня. Эймос Уинтроп был бабником и обманщиком, — тихо, без раздражения сказала она. — Десять лет нашей супружеской жизни были адом. Я застала его с другой женщиной уже во время медового месяца. И когда я полюбила честного, благородного человека, Эймос стал шантажировать меня тем, что не отдаст мне дочь и испортит карьеру человеку, которого я полюбила.
Я посмотрел на нее. Это было похоже на правду. Эймос был способен на такие штуки, уж я-то знал.
— А вы когда-нибудь писали об этом Монике?
— Разве можно написать о таком собственной дочери? — я промолчал. — Лет десять назад Эймос сообщил мне, что собирается отправить Монику ко мне. Тогда я подумала, что, когда она узнает меня, я все объясню ей, и она поймет. Но вскоре я прочитала в газете о вашей свадьбе. Словом, Моника не приехала.
Подошел дворецкий и убрал пустые тарелки, другой слуга расставил чашки. Когда они удалились, я спросил:
— Что бы вы хотели, чтобы я сделал, миссис Хоулм?
Ее глаза снова внимательно смотрели на меня, но теперь они слегка затуманились от слез, хотя голос по-прежнему остался твердым.
— Если вам случится говорить с ней, мистер Корд, передайте, что я спрашивала о ней, думаю о ней и надеюсь получить от нее весточку.
Я медленно наклонил голову.
— Я так и сделаю, миссис Хоулм.
Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.
* * *
Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.
— Сколько я проспал? — спросил я.
— Около четырех часов.
— Надо дать Роджеру немного отдохнуть, — сказал я, поднимаясь.
— Наверное ты здорово устал, — сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. — Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.
Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:
— Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, — и добавил: — Где мы?
— Примерно здесь, — ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами. Я взглянул на карту, мы пролетели над океаном около тысячи миль.
— Медленно летим.
Форрестер кивнул.
— Сильный встречный ветер.
— Хорошо, беру управление на себя, — сказал я, положив руки на штурвал.
Роджер встал с кресла, потянулся.
— Постараюсь немного вздремнуть.
— Отлично, — я бросил взгляд на козырек кабины. Начинал накрапывать дождь.
— Надеюсь, ты сможешь выдержать несколько часов с открытыми глазами? — спросил Форрестер.
— Постараюсь.
— Или ты посильнее меня будешь или я начинаю стареть, — рассмеялся Роджер. — Там, в Лондоне, я подумал, что ты собираешься перетрахать всех англичанок.
— Просто я подумал, что при таких бомбежках надо успеть, как можно больше, — улыбнулся в ответ я.
Роджер засмеялся и вышел из кабины. Я повернулся к приборам. Очевидно, не я один так думал, должно быть, девушки думали так же. Было что-то безумное в том, с какой настойчивостью они требовали, чтобы я оценил их прелести.
Начал падать снег, ложась тяжелыми хлопьями на козырек кабины. Я включил противообледенительную систему и стал смотреть, как снежные хлопья превращаются в воду. Скорость встречного ветра была двести, значит, он усилился. Я потянул штурвал на себя, и большой самолет стал медленно набирать высоту. На высоте тринадцать тысяч футов мы вышли из облаков, и в лицо мне ударили яркие лучи солнца.
Весь остаток пути до дома полет был приятным и спокойным.
2
Робер стоял у открытой двери, когда я вышел из лифта. Хотя было четыре часа утра, он выглядел свежим, как будто только что проснулся после хорошего сна. Его смуглое лицо расплылось в гостеприимной улыбке. Одет он был в белую рубашку и безукоризненно сшитую форменную куртку.
— Доброе утро, мистер Корд. Хорошо долетели?
— Отлично. Спасибо, Робер.
Он закрыл за мной дверь.
— Мистер Макаллистер в гостиной, ждет с восьми вечера вчерашнего дня.
— Я поговорю с ним, — сказал я, проходя через прихожую.
— Я приготовлю сэндвичи с мясом и кофе, мастер Корд.
Обернувшись, я посмотрел на Робера. Казалось, что он совершенно не стареет — большая шапка черных волос, большая, сильная фигура.
— Эй, Робер, а знаешь что? Я скучал без тебя.
Он улыбнулся. В этой улыбке не было подобострастия, это была улыбка друга.
— Я тоже скучал без вас, мистер Корд.
Я отправился в гостиную. Робер был для меня больше чем друг, он был для меня ангелом-хранителем. Не знаю, что бы я делал без Робера после смерти Рины.
Тогда я вернулся в Рино из Нью-Йорка совершенно разбитым. Я ничего не хотел делать, только пить и забываться. Я устал от людей. Меня все время преследовала мысль об отце. Ведь это его женщина, которую я хотел, ведь это его женщина, которая умерла. Так почему я плачу? Почему я так опустошен?
Однажды утром я проснулся на грязном дворе позади домика для слуг, в котором жил раньше Невада, и увидел склонившегося надо мной Робера. Прислонившись к стене, я с трудом вспомнил, что сидел здесь вчера вечером с бутылкой виски. Повернув голову, я увидел рядом с собой пустую бутылку. Пытаясь поддержать тело, я уперся руками в грязь. Голова трещала, рот пересох. Когда я сделал попытку подняться, то обнаружил, что у меня совсем нет сил.
Я почувствовал, как Робер обхватил меня и поставил на ноги. Мы медленно побрели через двор.
— Спасибо, — сказал я, облокачиваясь на него. — Мне надо выпить, и я буду в порядке.
Его слова прозвучали настолько тихо, что в первый момент я подумал, что они мне просто послышались:
— Больше ни капли виски, мистер Корд.
— Что ты сказал? — спросил я, заглядывая ему в лицо.
Его большие глаза ничего не выражали.
— Больше ни капли виски, мистер Корд, — повторил он. — Думаю, что вам пора остановиться.
Во мне поднялась злоба, придавшая мне силы. Я отстранился от Робера.
— Да кто ты такой, черт возьми, — закричал я. — Если мне хочется выпить, то я выпью.
Он покачал головой.
— Больше ни капли виски. Вы уже не маленький мальчик и не смеете прятать голову в бутылку каждый раз, когда у вас бывают неприятности.
Некоторое время я смотрел на него не в силах выговорить ни слова. Злоба поднималась во мне холодными волнами.
— Ты уволен, — заорал я. — Ни один черномазый сукин сын не будет командовать мной.
Я повернулся и побрел к дому, но остановился, почувствовав на плече его руку. Лицо его было печальным.
— Извините, мистер Корд, — сказал он.
— Не надо извиняться, Робер.
— Я извиняюсь не за свои слова, мистер Корд, — проговорил он тихо. Я увидел, что его громадный, похожий на молот кулак приближается ко мне. Я попытался уклониться, но тело не слушалось меня, и я погрузился в темноту.
Когда я снова очнулся, то обнаружил, что лежу в кровати, накрытый чистыми простынями. В камине горел огонь. Повернув голову, я увидел Робера, сидящего в кресле рядом с кроватью. На столике перед ним стояла небольшая тарелка.
— Я принес вам горячий суп, — сказал он, встретившись со мной взглядом.
— Почему ты привез меня сюда?
— Горный воздух будет вам полезен.