— Я хочу сказать, что мы с дядей Питером собираемся пожениться.

Неожиданно Мария вскочила.

Коробка перевернулась, конфеты посыпались на пол.

— Нет!

В этом крике было столько боли, что опешившие взрослые молча уставились друг на друга. Девочка заплакала, и мать попыталась ее успокоить:

— Мария, ты не знаешь, как трудно женщине жить одной. Когда-нибудь ты поймешь, что рядом всегда должен быть мужчина, который возьмет на себя все заботы.

Мария захлебывалась слезами:

— Не надо, мамочка. Прошу тебя. Разве нам плохо вдвоем? Ведь мы справляемся.

Она вытерла руками мокрое лицо и горестно выдохнула:

— Никто не сможет занять папино место.

Кэтти ласково погладила Марию по растрепавшимся волосам:

— Никто и не собирается его занимать, глупышка. Просто дядя Питер очень любит нас и хочет заботиться о тебе и обо мне.

Лицо девочки передернула гримаса ожесточения:

— Неправда! Неужели ты поверила этому жалкому, грязному, потному... этому ничтожному человечку? Он обманул тебя! Посмотри, какой он черный! Отец был другим!

В голосе Кэтти зазвенел металл:

— Мария, не смей грубить своему новому отцу!

— Он мне не отец! И никогда им не будет.

Мария повернулась и, хлопнув дверью, выбежала из кухни.

Питер и Кэтти остались молча сидеть за столом.

Он подумал: да-а, штучка! Дикарка. Ну, ничего, пара трепок, и станет шелковой. Придется заняться ее воспитанием сразу после свадьбы. Хорошая дрессировка и не таких обламывала.

Кэтти обошла стол, положила руку на его плечо:

— Не расстраивайся, Питер. Мария плохо себя чувствует. Вчера у нее начались первые месячные. Ты ведь знаешь, какими нервными бывают в это время девочки. Вот увидишь, все будет хорошо.

Прохладные утренние лучи прорвались в узкую щель между домами и осветили убогую обстановку небольшой квартирки.

Тихонько отворив дверь, Кэтти заглянула в детскую. Личико спящей Марии казалось мягким и беспомощным, как у маленького ребенка, а тихое дыхание — почти незаметным. Кэтти знала свою дочь именно такой — прелестной доброй девочкой. И вот теперь... что-то разрушилось, что-то сломалось.

Она на цыпочках подошла к колыбельке сына, осторожно ощупала ребенка. К удивлению, пеленки были сухими, но от прикосновения малыш зашевелился и несколько раз пискнул. Кэтти быстро посмотрела на дочь — так и есть, Мария проснулась.

— Доброе утро, мама.

Кэтти обиженно поджала губы. Вчера дочка заставила ее поволноваться, явившись домой в одиннадцатом часу ночи.

Мария отбросила одеяло и потянулась. Оказалось, что она спала совершенно голой. Некоторое время Кэтти завороженно рассматривала удивительно белую кожу на груди дочери, неестественно белую в сравнении с густым загаром плеч, потом стыдливо отвернулась:

— Мария! Сейчас же оденься! Сколько раз говорила, чтобы ты не ложилась в постель без одежды! Это безнравственно!

— Но, мама, сейчас даже без одежды жарко спать! Как в пекле. Да и кто меня может увидеть?

— Может увидеть или нет — какая разница? Запомни, спать голой просто неприлично. Так ведут себя только животные.

Девушка молча поднялась, достала из комода и нехотя надела пижамную куртку. Наряд едва доставал ей до бедер, однако Марию это совершенно не смущало. Она подошла к матери и чмокнула ее в щеку.

— Не сердись, мамочка.

Кэтти попыталась сурово нахмурить брови, но в конце концов не выдержала и улыбнулась:

— Не подлизывайся, лиса. Я знаю твои фокусы.

Беззаботно рассмеявшись, Мария потерлась щекой о материнское плечо.

— А я вчера ездила на пляж. Видишь, какой загар.

— Вижу-вижу.

Кэтти открыла рот, чтобы выспросить подробности, но дочь ее опередила.

— Представляешь, у друзей Фрэнси дом в Кони-Айленде, в Морских Воротах.

Эти слова буквально потрясли Кэтти. Она всплеснула руками:

— О! Морские Ворота! Такой богатый район! Родители этой подружки, видать, очень богатые.

— Да, у них куча денег. А в Нью-Йорке они живут на Парк Авеню.

Мария предпочла не уточнять, кто именно живет в Кони-Айленде: подружка или друг. К счастью, в этот момент заплакал ребенок, и разговор сам собой прервался. Вынув малыша из колыбельки, Кэтти прижала его к груди и поверх пушистой головки строго посмотрела на дочь:

— Все равно ты поступила скверно. Прежде чем куда-нибудь ехать, девочка твоего возраста должна зайти домой и предупредить родителей. Я ужасно волновалась.

— Не было ни секунды, мам. Мы рванули сразу после школы.

— Ну хорошо... А почему ты явилась так поздно?

Кэтти положила младенца в постель, перепеленала.

— Пришлось остаться на ужин...

Кэтти скользнула взглядом по оживленному лицу Марии:

— Больше никогда не делай так. Отец так волновался. Мы оба...

Девушка перестала улыбаться, в глазах появился недобрый блеск:

— Зачем это я ему понадобилась? Пиво кончилось, что ли?

— Мария! Разве можно говорить такие гадости о своем отце?

Девушка спокойно подошла к шкафу, достала вытертый халатик, накинула на плечи, потом повернулась к матери и отчеканила:

— Он — не мой отец. Запомни.

Кэтти тяжело вздохнула:

— Ну что ты все время твердишь: не мой отец, не мой отец. Питер любит нас и мечтает подружиться с тобой. Разве он виноват в том, что ты ни разу не захотела с ним поговорить по-человечески?

Мария словно оглохла. Она молча взяла с комода зубную щетку и на ходу бросила матери:

— Отдохни. Я сама приготовлю Питеру еду.

На кухне девушка налила в кастрюльку воды, поставила туда бутылочку с молоком и водрузила все это на плиту. За несколько минут умылась и с теплой бутылочкой вернулась в детскую.

Мать поднялась с постели.

— Покорми Питера, ладно? И быстрее иди завтракать, а то опоздаешь в школу.

Кэтти вышла. Мария наклонилась к малышу, показала ему бутылочку и ласково пропела:

— Ну, хочешь кушать, Питер? Хочешь? Конечно, хочешь.

В темных глазенках вспыхнул огонек осмысленного выражения. Пухлые ручки потянулись к бутылочке, слюнявый ротик растянулся в беззубой улыбке.

— Ты мой хорошенький...

Надев на бутылочку соску, она сунула ее ребенку. Маленький Питер радостно хрюкнул, сжал резинку голыми деснами и сосредоточенно зачмокал.

Мария внимательно оглядела малыша:

— А ну-ка скажи, свалишься ты отсюда или нет, пока сестра будет одеваться? Я думаю, не свалишься.

Девушка погладила младенца по мягкому животику, достала из шкафа одежду, скинула пижамную куртку. Мурлыча под нос модную песенку, натянула трусики и уже взяла лифчик, но тут почувствовала на себе чей-то липкий взгляд и опустила руку. Медленно подняла глаза к висящему перед ней зеркалу. В тусклом стекле отражалась открытая дверь детской, часть кухни и сидящий возле стола отчим. Он жадно разглядывал девушку. Мария презрительно ухмыльнулась, не торопясь надела лифчик, потом подошла к двери и смерила отчима ненавидящим взглядом. Захлопнула дверь.

Брат и сестра закончили свои дела одновременно: девушка оделась, а младенец высосал положенное ему на завтрак молоко. С малышом на руках Мария вышла из детской. Отчима на кухне уже не было. Девушка отдала ребенка матери и села за стол. Перед ней стояла мисочка с неаппетитной слизистой массой.

— Опять овсянка?

— Между прочим, тебе овсянка очень полезна. Ешь.

Мария уныло сунула ложку в липкое варево. Больше всего ей сейчас хотелось курить, но при матери она этого делать не решалась. Придется потерпеть.

— Спасибо, я не голодна.

На кухню ввалился отчим — обрюзгший и раздраженный. Еще с порога он принялся отчитывать падчерицу:

— Что, овсянка слишком проста для твоего изысканного вкуса? Еще бы — плебейская еда. Может быть, ты предпочла бы яичницу с ветчиной?

Мария бросила на него враждебный взгляд.

— Честно говоря, я предпочла бы именно это.

Отчим неуклюже плюхнулся на стул, повернулся к Кэтти и прорычал: