«Я подожду, — просто ответила Рут. — Он должен использовать этот шанс». — Она посадила меня рядом и положила мою голову к себе на плечо, где я слышал ее тихое дыхание. — «Понимаешь, — задумчиво проговорила сестра. — У него никогда не было шанса быть молодым. Ему слишком много приходилось работать и бороться. Он никогда не был юношей в буквальном смысле этого слова. У Фрэнки не было юности, он сразу стал взрослым. Поэтому он и казался нам, детям, таким взрослым. Поэтому одни из нас так любили его, а другие ненавидели. Но в душе — Фрэнки всегда оставался обычным мальчишкой, который особенно нуждается в любви». Я посмотрел на Рут.

«Но если он сейчас уйдет, он может никогда уже не вернуться».

Рут смотрела куда-то поверх моей головы. «Я должна рискнуть. — Она слабо улыбнулась, словно что-то скрывая. — Думаю, он вернется. Когда Фрэнки вернется, я выйду за него замуж, сотру с его лица морщинки одиночества и разрушу ту стену и построю свою собственную из любви, а не подозрительности».

«Но могут пройти долгие годы», — стоял я на своем. Рут уверенно посмотрела на меня сверху вниз. «Можно подождать. Мы молоды и можем позволить себе ожидание. А пока я буду помогать другим. В этом мире слишком много мальчишек, таких, как Фрэнсис Кейн, которым приходится перепрыгивать через юность, чтобы выжить. Каждый ребенок заслуживает лучшей участи. И я бы хотела помочь им в этом».

«Значит, мы не поедем сейчас в больницу?» «Нет, Мартин. Пусть Фрэнки отдыхает. Ему сейчас особенно необходим отдых».

Следующим утром мы поехали в больницу, но не застали его, как и говорила Рут.

Летели годы. Я закончил учебу и стал психиатром. Вы поженились, и Джерри начал работать у окружного прокурора. Рут возглавила отдел по делам благотворительности. Все мы выросли, но мы росли друг у друга на глазах. Я знал, где вы и чем занимаетесь, и вы знали то же обо мне.

Но никто из нас ничего не знал о Фрэнки даже после того, как он вернулся в наши жизни, даже после того, как он женился на Рут. Может, он рассказал Рут, а может, и нет. Во всяком случае Рут мне ничего не рассказывала. Фрэнсис прошел через то, что я бы назвал «потерянными годами». «Потерянные годы»... Интересно, какими они были у него, те годы, когда мы росли? Знает ли это кто-нибудь? Сомневаюсь.

Мартин допил коктейль, встал и подошел к окну. На его лице появилось выражение подавленности, вечер для него потерял свое очарование.

— Мартин, — позвал его Джерри Коуэн.

Кэбелл повернулся. Лицо Джерри посветлело, и он уверенно посмотрел на него.

— Может, я смогу рассказать вам об этих годах, — сказал Джерри Коуэн.

Часть 5

Сэм бросил школу и пошел работать помощником водителя грузовика. Он зарабатывал двенадцать долларов в неделю и жил у каких-то родственников в Гарлеме. К середине лета я окончательно втянулся в работу. Хотя Гарри и ничего не говорил, по его поведению и по поведению покупателей я видел, что у меня все в порядке. Большую часть времени занимала работа, а в воскресенье, единственный выходной, я слонялся по городу или ходил в кино.

Я ни с кем не подружился, потому что моя жизнь вне работы была ограничена до минимума. Меня не беспокоило отсутствие друзей, я давно привык к одиночеству. Несколько раз пытался найти дядю Морриса через его магазин, но он, как в воду канул.

Летом покупателей стало меньше, и Гарри пообещал осенью повысить мне жалованье. Сейчас я получал десять долларов плюс два доллара от Кроштейна, да чаевыми набиралось доллара три. Так что в неделю набегала вполне приличная сумма — пятнадцать баков. Конечно, лишние деньги еще никому не приносили вреда. Несмотря на то, что сейчас я зарабатывал намного меньше, чем много лет назад, когда работал у Кеуфа, к старому возвращаться не хотелось. Мне казалось, что я постепенно доработаюсь до приличного жалованья.

В июле Отто, владелец кафе «Мороженое», предложил мне помогать ему по воскресеньям после обеда за два доллара. Так как делать мне все равно было нечего, я согласился. Через несколько недель я уже вполне прилично научился разливать содовую. Мне нравилось болтать с молодежью, которая постоянно околачивалась в кафе.

Меня всегда интересовал клуб, находившийся над нашим магазином. Надписи на окнах гласили «Рабочий союз», но мне казалось, что рабочими там и не пахнет, и что все члены клуба живут на пособие по безработице. По субботам, когда мы работали допоздна, сверху доносился громкий шум.

Как-то в субботу после закрытия я решил подняться к ним. Члены клуба меня часто приглашали, но я все не шел. Наверное, в ту ночь стало особенно одиноко и захотелось человеческого общения.

Клуб располагался в квартире без внутренних перегородок. В углу играл ансамбль из четырех инструментов, в другом — стоял стол, заставленный холодными закусками, хлебом и пуншем. Рядом находилась пивная бочка и галлоновые бутылки с красным вином. Ансамбль играл что-то незнакомое и совсем немелодичное. Молодежь танцевала, а люди постарше стояли маленькими группками и что-то обсуждали, держа в руках сэндвичи.

Я переступил через порог и сразу заметил знакомого. Его звали Джои, и он часто покупал у нас в магазине продукты. Джои подошел ко мне.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — удивился он. Я пожал ему руку и рассмеялся.

— Да вот решил посмотреть на вашу лавочку.

— Пойдем. Я тебе все покажу.

Он представил меня нескольким парням и девушкам. Кое-кого я знал по магазину. Затем Джои подвел меня к столу, сунул в руку сэндвич, сказал:

— Развлекайся, — и бросился к двери с кем-то здороваться.

Я понял, что он является каким-то официальным лицом и, похоже, всех здесь знает.

Через несколько минут я увидел знакомую девушку, болтающую с каким-то парнем. Мы с ней часто шутили в магазине. Она постоянно приходила за бутылкой кетчупа и быстро делала заказ, смешно шепелявя. Я подошел к ней, откусил сэндвич и пробормотал с набитым ртом:

— Ты купила сегодня свой катшип?

Она обернулась и удивленно взглянула на меня.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Да вот, пришел, — ответил я, проглатывая кусок. — Я член клуба.

— Черта с два!

— Ладно. Тогда я пришел бесплатно поесть.

— Это ближе к правде, — насмешливо проговорила она. — Мы все сюда ходим за этим.

Ее собеседник отошел к другой девушке.

— Потанцуем?

— О'кей, — кивнула она. — Рискну.

Я положил сэндвич на стул, и мы начали танцевать.

— Прекрасное у вас тут заведение, — заметил я.

— Зато бесплатно.

Пока мы танцевали, народ все прибывал, несмотря на позднее время. Я продолжал регулярно наступать ей на ноги из-за отсутствия практики.

— Может, ты и умеешь резать сыр, — рассердилась моя партнерша после того, как я в шестой раз наступил ей на ногу, — но провалиться мне на этом месте, если ты умеешь танцевать!

— Это только предлог! — заявил я, притягивая ее к себе.

— Вот оно что! — девчонка оттолкнула меня. Когда музыка стихла, она сообщила: — Сейчас будет речь.

— Может, смоемся? — У меня были другие планы на вечер.

Девушка хотела остаться, поэтому мы вернулись к стулу за моим сэндвичем. Я взял его, и мы уселись.

— Не уходи, — предупредила она меня. — Можешь услышать кое-что интересное.

Я оглядел большую комнату. Джои взобрался на стол, который вытащил в центр комнаты, и поднял руку.

— Ребята, внимание! — закричал он. — Насколько вам известно, сегодня мы пригласили оратора, которого все вы слышали раньше и прекрасно знаете. Поэтому я не буду его представлять. Работа этого человека говорит сама за себя. Его усилия, направленные на пользу нам и партии, широко известны. Итак, я представляю слово Джерро Браунингу.

Он спрыгнул на пол, а его место, к моему удивлению, занял высокий молодой негр. В комнате подобралась разношерстная компания: ирландцы, итальянцы, испанцы, поляки и куча остальных. Несмотря на то, что Браунинг оказался единственным негром, ему устроили оглушительную овацию. Все радостно топали ногами, пока он оглядывал помещение и слабо улыбался.