Джордана не шелохнулась.

— Посмотри на меня! — с неожиданной настойчивостью потребовал Бейдр.

Она заглянула ему в глаза и увидела в них печаль.

— Джордана.

— Да?

— Что с нами случилось? Почему мы стали чужими?

Ее глаза наполнились слезами.

— Не знаю.

Бейдр притянул ее к себе и положил ее голову себе на плечо.

— Все пошло наперекосяк. Просто не представляю, как это исправить.

Джордана хотела что-то сказать, но не нашла слов. Они существовали как бы в разных мирах. Если попытаться объяснить, что у нее точно такие же, как у него, общественные и сексуальные потребности, он воспримет это как покушение насвои мужские привилегии, решит, что она никудышня жена. А ведь именно этот одинаково жадный интерес к жизни в самом начале толкнул их друг к другу.

Она уткнулась лицом в плечо мужа и начала тихонько всхлипывать. Бейдр ласково погладил ее по волосам.

— Я по тебе соскучился, — он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него. — Никто не может тебя заменить.

«Тогда зачем разлуки? Зачем другие женщины?» — подумала Джордана, и Бейдр словно прочитал ее мысли.

— Все остальное ничего не значит. Просто, чтобы убить время.

Она молчала.

— С тобой тоже так? — спросил Бейдр.

Глаза Джорданы расширились. Он знал! Знал все это время! И ни разу не дал понять.

Она кивнула. Губы Бейдра сомкнулись в жесткую линию, но лишь на, мгновение. Он тяжело вздохнул.

— Мужчина творит свой рай или ад на земле. Вот и я сотворил свой.

— Ты на меня не сердишься? — прошептала она.

— Какое я имею право? Предоставим судить Аллаху — когда придет время читать в Книге Судеб. Я склоняюсь под бременем собственных грехов. К тому же ты — не одна из нас, поэтому к тебе нельзя применять те же правила. Я прошу только об одном.

— Да?

— Пусть это не будет еврей. На всех остальных я стану смотреть сквозь пальцы: так же, как ты.

Джордана опустила глаза.

— Разве обязательно должны быть другие?

— Я не могу отвечать за тебя, — сказал Бейдр. — Что до Меня, то я — мужчина.

Джордана почувствовала, как в нее перетекает его тепло. Его мужское естество пробудилось от ее прикосновения. Она обхватила член пальцами. Бейдр взял ее под мышки и приподнял в воздухе. Она автоматически развела ноги и обхватила ими талию мужа. Он немного опустил ее. Джордана слегка ахнула, почувствовав его проникновение: словно в сердце ей вонзился горячий клинок. Крепко держажену в объятиях, Бейдр начал медленно, ритмично двигаться внутри нее.

По всему телу Джорданы разлилось желанное тепло Она больше не могла сдерживаться. Прильнув к Бейдру точно обезьянка, она тоже начала судорожно двигаться. В голове проносились сумасшедшие мысли. Что-то было не так, противоречило реальному положению вещей. Ее огромная вина требовала наказания.

Джордана широко открыла глаза и, как безумная, посмотрела на мужа.

— Сделай мне больно! — выдохнула она.

— Что?

— Сделай мне больно! Пожалуйста! Как в прошлый раз! Я не заслуживаю ничего другого.

Бейдр замер, потом медленно опустил ее на пол и разжал руки. Внезапно его голос сделался ледяным.

— Оденься, или мы опоздаем на банкет.

Он резко отвернулся и пошел в свою комнату. После минутного шока Джордана начала дрожать всем телом, проклиная себя. За что бы она ни бралась, все у нее выходит не так, как надо!

Казалось, зубчатые скалы и пески пустыни плавятся в знойных лучах добела раскаленного солнца. Скудная растительность пожухла, кустарники припали к земле. Даже автоматные очереди — и те смолкли.

Лейла залегла в узком, как щель, окопе. Одежда под мышками, между грудей и между ног взмокла от пота. Девушка осторожно перевернулась на спину и облегченно вздохнула. Боль в груди, слишком долгое время прижатой к земле, начала проходить. Лейла посмотрела на небо и подумала: сколько же ей еще здесь лежать? Руководивший обучением сирийский наемник не велел двигаться, пока не подтянутся остальные. Лейла бросила взгляд на свой тяжелый мужской хронометр. Им следовало подойти еще, по меньшей мере, десять минут назад.

Стоическим усилием воли она принудила себя ждать дальше. Хотя это и были учебные действия, но стреляли настоящими пулями, и одна женщина уже погибла, а еще три получили ранения. По окончании предыдущих учений по лагерю гуляла мрачная шутка о том, кому принадлежит большая заслуга в уничтожении федаинов — израильтянам или же им самим?

Девушке захотелось курить, но она не посмела пошевельнуться. Дым сигареты в прозрачном воздухе мог навлечь на нее огонь.

Сзади послышался шорох.

Лейла бесшумно перекатилась на живот и, слегка выставив винтовку, приподнялась и осторожно выглянула из окопа. В тот же миг чья-то тяжелая лапа опустилась ей на голову, надвигая на уши стальную каску. Сквозь пронзительную боль она услышала резкий голос наемника:

— Ты, идиотка! Говорили тебе не высовываться! Я бы уделал тебя на расстоянии ста ярдов.

Он, тяжело дыша, подполз ближе — коренастый, плотный мужчина, задыхающийся от злости и нетерпения.

— Что там наверху?

— Откуда мне, к черту, знать? Сам не дал поднять голову!

— Ты на передовой!

— Каким же это образом я выгляну из окопа, не поднимая головы?

Сириец молчал. Потом достал пачку сигарет и протянул Лейле. Она закурила две — себе и ему.

— Нам, кажется, запрещено курить?

— Мать их! — выругался он. — Осточертело играть в эти идиотские игры!

— Когда подойдет взвод?

— Не раньше, чем стемнеет. В конечном счете решили, что так безопаснее.

— Тогда зачем ты явился?

Хамид невесело посмотрел на нее.

— Кто-то же должен был сказать тебе об изменениях в плане.

Лейла ответила пристальным взглядом. Он мог выслать Кого-нибудь другого. Но, в общем, она догадывалась, почему он пришел сам. На данный момент она единственная с кем он еще не спал.

В сущности, ей было наплевать. Она вполне могла пойти навстречу, если бы так сложились обстоятельства. Или если бы сама захотела. Здесь, в лагере, все упрощалось. Исчезли традиционные мусульманские табу. Женщинам даже вменялось в обязанность утешать солдат — во имя борьбы за свободу. В новом, свободном обществе никто не посмеет упрекнуть их, показать на них пальцем. Таким образом женщины помогали выиграть войну.

Сириец вытащил из-за пояса фляжку и, открутив пробку, запрокинул голову и вылил себе в глотку немного воды. Затем протянул фляжку Лейле. Девушка капнула себе на пальцы и слегка смочила лицо.

— Ну и печет! — вздохнул он.

Лейла кивнула и отдала назад фляжку.

— Хорошо тебе, а я здесь уже битых два часа.

Она вновь перекатилась на спину и сдвинула пониже козырек каски, чтобы уберечь глаза от солнца. Надо бы устроиться поудобнее, подумалось ей. Внезапно она поймала его взгляд сквозь прищуренные ресницы и отдала себе отчет в мокрых пятнах под мышками, на груди и между ногами. Как будто она нарочно пометила самые интимные места.

— Попробую уснуть, — произнесла Лейла. — Эта духота совсем вывела меня из строя.

Сириец не ответил. Девушка подняла глаза к небу. Оно было того особенного оттенка, какой характерен для конца августа. Странно. До сих пор конец лета ассоциировался с концом школьных каникул. В памяти Лейлы встал день, похожий на этот, под таким же синим небом, когда мама сказала, что отец дает ей развод—из-за американской шлюхи. И из-за того, что после выкидыша у нее больше не будет детей.

Лейла со старшей сестрой играли на пляже, когда появилась страшно взволнованная экономка.

— Сейчас же бегите домой. Ваш отец уезжает и хочет проститься с вами.

— Хорошо, — ответили девочки. — Сейчас только снимем мокрые купальники.

— Некогда! — отрезала Фарида. — Ваш отец очень торопится.

И она поковыляла к дому. Сестры вприпрыжку последовали за ней.

— Я думала, папа еще задержится, — протянула Амалия. — Почему он вдруг уезжает?