Когда взошло солнце, главарь открыл глаза и ошалело посмотрел вокруг. Постепенно взгляд его стал более осознанным; он попытался было встать, но тут же с ужасом осознал, что намертво пригвождён к земле. Повернув голову, он злобно посмотрел па Макса.

— Что это ты надумал, парень?

Макс смерил его презрительным взглядом, продолжая поигрывать ножом. И тут ему представилась ужасная картина того, что этот негодяй со своими дружками сотворил с его родителями. Он подавил нахлынувший приступ тошноты, а вместе с ним и всякое чувство жалости.

— Я Макс Сэнд. Тебе это о чём-нибудь говорит? — Жилистый испуганно вытаращил глаза. — Зачем вы убили моих родителей?

— Я не сделал им ничего дурного, клянусь Богом и пресвятой девой Марией.

— Заткнись, ублюдок. Вон пасётся конь моего отца.

— Он его мне продал.

— Отец бы никогда не продал своего единственного друга, лживая гнида.

— Развяжи меня, индейский ублюдок, — истерично заорал жилистый, бешено дёргаясь, как попавший в силки кролик.

Макс хладнокровно поднёс нож к его горлу, с выступающим адамовым яблоком.

— Сначала ты расскажешь мне, что произошло у меня дома.

— Их убили двое других! Я пытался удержать их, но они прямо озверели, требуя показать, где спрятано золото! — Он продолжал верещать и дёргаться, а потом обмочился от страха. — Отпусти меня, чокнутый недоносок. Дай мне только освободиться, индейский гадёныш, щас я оторву тебе яйца и засуну их в твою поганую глотку, выродок, шакал, ублюдок…

Макс прыгнул на него, как гепард. Если раньше у него и оставались какие-то сомнения, то теперь они исчезли. Он был сыном Рыжей Бороды и Канехи, и в нём взыграли непримиримость к врагам и жажда мести, таившиеся в его индейской крови. Блеснул на солнце страшный нож, и поток оскорблений прекратился. Макс бесстрастно посмотрел вниз на поверженного врага. Жилистый был жив — он лишь потерял сознание от страха и боли. Он уставился невидящими глазами на восходящее солнце. Макс подрезал ему веки таким образом, что больше он уже никогда не сможет их закрыть. Лохмотья кожи и полосы мяса свисали у него от плеч до пояса, образовывая вокруг чресл кровавую набедренную повязку.

Макс отыскал термитник, набрал полные пригоршни огромных красных муравьёв и, вернувшись к врагу, высыпал их ему на член. Озверевшие от запаха насекомые мигом расползлись по обескоженной плоти и принялись её пожирать. Они заползала в рот, нос, уши, глаза и другие отверстия, вызывая нестерпимые страдания.

Человек застонал, закашлялся, пытаясь выплюнуть безжалостных тварей изо рта. Макс молча наблюдал за мучениями врага. На его лице не дрогнул ни один мускул. Это было древнее индейское наказание за воровство, изнасилование и убийство. Лежавший перед ним человек был виновен по всем трём статьям. Три дня он будет мучительно медленно умирать от жажды, три ночи его будут заживо сжирать москиты и прочие твари, любители свежатинки.

К концу третьего дня жилистый сошёл с ума. Когда же на следующее утро Макс вернулся на место казни, от него остался дочиста обглоданный скелет. Согнав довершавших дело грифов, Макс наклонился и снял с трупа скальп. Вернувшись к лошадям, он вскочил на своего пони и, ведя двух других на поводу, поскакал на север к землям племени кайова.

Приветствовать его из вигвама вышел старый вождь, его дед. Положив перекрещенные руки на плечи, он ждал, пока внук подойдёт к нему и преклонит колено.

Поднявшись по жесту вождя, Макс бесстрашно посмотрел ему в глаза.

— Я пришёл к вигвамам моих предков с печальным известием, — проговорил он на языке кайова.

Вождь бесстрастно смотрел на внука. Его изборождённое глубокими морщинами лицо в обрамлении седых косм было похоже на маску.

— Мои отец и мать мертвы.

Лицо вождя слегка дрогнуло и потемнело ещё больше.

Макс снял с пояса скальп и бросил его к ногам вождя.

— Я снял скальп с одного из убийц и не успокоюсь до тех пор, пока не достану два других.

Вождь посмотрел на скальп, на Макса.

— Мы больше не вольны разбивать наши вигвамы, где захотим на нашей земле, — горестно произнёс он. — Теперь мы обязаны жить только в местах, отведённых нам белоглазыми. Надеюсь, они не видели, когда ты скакал к нам?

— Нет, я приехал с той стороны, где их ещё нет.

Старик опять задумчиво посмотрел на лежащий у его ног скальп. Его сердце преисполнилось гордостью. Давно скальп врага не свисал с шеста над его вигвамом. Он одобрительно посмотрел на внука. Белоглазые могут заключить в тюрьму их тела, но им никогда не покорить свободолюбивый дух племени кайова. Он поднял скальп и торжественно водрузил его на шест. Потом повернулся к Максу.

— У дерева много веток, — речитативом произнёс он. — И если некоторые из них обламываются или их отрезают, на их месте должны вырасти другие, ещё более сильные и крепкие.

Он вытащил орлиное перо из головного наряда и протянул его внуку:

— Есть одна молодица. Её муж, храбрый воин кайова, был убит в стычке с белоглазыми две луны назад. Она уже опробовала брачный корень и согласно обычаю предков должна теперь жить одна в вигваме у реки до тех пор, пока его дух не заместится в ней. Пойди и возьми её.

— Прямо сейчас? — ошеломлённо воскликнул Макс.

— Да, — сказал вождь, сунув ему перо в руку. — Сейчас самый подходящий момент взять женщину, пока ещё дух войны и мщения бродит в твоей крови.

В улыбке, которой он проводил внука, отразилась мудрость многих поколений.

Гордо подняв голову, Макс твёрдой поступью направился к вигваму, одиноко стоявшему на берегу реки. Подойдя, откинул полог и заглянул внутрь: вигвам был пуст. Не долго думая, он вошёл внутрь и устроился на ложе из оленьих шкур.

Вскоре в хижину безбоязненно вошла красивая стройная девушка. Мокрое платье прилипло к её изящному телу, с волос стекала вода. Увидев Макса, она округлила глаза и приготовилась бежать. Она была ещё совсем ребёнок — лет четырнадцать, самое большее пятнадцать. И тут Макс понял, зачем старый вождь послал его сюда. Он протянул ей перо.

— Не бойся, — мягко проговорил он. — Могучий вождь прислал меня сюда, чтобы мы помогли друг другу изгнать дьяволов, поселившихся в наших душах.

Ловко маневрируя на своей лошадке и умело орудуя бичом, Макс, наконец, загнал последнюю партию скота в огромный железнодорожный вагон и закрыл шарнирную дверь. Рукавом стёр пот со лба и посмотрел вверх на нещадно палящее солнце. «Как бы не было потерь на долгом пути из Техаса до Канзас-Сити», — подумал он и, пришпорив пони, подскакал к тому месту, где в тени сидел его босс мистер Фэррар, ведя неторопливый торг со скупщиками скота.

— Ну, что, всё на месте? — спросил мистер Фэррар, пожилой ковбой с седыми висками и побитым оспой и непогодой волевым лицом.

— Да, мистер Фэррар. Вот только жарковато…

— Вот и хорошо, — поспешно сказал Фэррар и выразительно взглянул на своего помощника, давая понять, что дальше это уже не их головная боль. — У меня получилось одиннадцать сотен и десять голов, — повернулся Фэррар к скупщику, — а у тебя?

— То же самое. Можешь не волноваться, десятком больше, десятком меньше, разница небольшая…

Фэррар встал с центральной перекладины невысокого загона.

— Сегодня после сиесты я зайду к тебе в офис за чеком.

— Конечно, я его приготовлю.

Несмотря на годы Фэррар легко вскочил в седло.

— Поехали, малыш, — бросил он через плечо. — Сейчас примем в гостинице ванну. Пора уже смыть с себя эту месячную вонь, а потом немного развлечёмся. Мы это заслужили.

— О, какое блаженство? Всё-таки горячая вода — это вещь, — проговорил вышедший из ванной мистер Фэррар. — У меня такое ощущение, как будто я сбросил фунтов двадцать веса и столько же лет.

Макс, натягивавший мягкие сапоги на высоком каблуке, выпрямился и откинул назад длинные мокрые волосы.

— Я тоже, мистер Фэррар, — улыбнулся от.

— В таком случае ты должен родиться года через два, — расхохотался Фэррар и одобрительно посмотрел на статного широкоплечего юношу.