— Он больше никогда не войдет сюда.

Кровь начала медленно отливать от ее лица.

— Что ты имеешь в виду? — заикаясь, спросила она.

Наши глаза встретились. Впервые мне удалось заглянуть в них. Там был страх, страх перед неизвестным будущим.

— Миссис Корд, — медленно произнес я, — ваш муж умер.

Ее зрачки расширились, и она тихо опустилась в кресло.

Инстинктивно подняла полотенце и снова закуталась в него.

— Я не могу поверить в это, — вымученно пролепетала она.

— Во что ты не можешь поверить, Рина? — резко спросил я. — В то, что он мертв, или в то, что ты совершила ошибку, выйдя замуж за него, а не за меня?

Я не был уверен, слышит ли она мои слова. Глаза ее были сухими, но в них отражалась печаль и сострадание. Никогда не думал, что она способна на это.

— Он мучался? — спросила Рина.

— Нет, — ответил я. — Все произошло очень быстро. Мгновенный удар. Он был громадный, как сама жизнь, и рычал, как лев. И вдруг через минуту его не стало.

Она все еще смотрела на меня.

— Я рада за него, — мягко проговорила Рина. — Мне бы не хотелось, чтобы он страдал.

Она медленно поднялась с кресла. Непроницаемая вуаль вновь окутала ее взгляд.

— Я думаю, тебе лучше уйти сейчас.

Это снова была знакомая Рина, та, которую мне хотелось понять. Сдержанная, недосягаемая, расчетливая.

— Нет, — ответил я, — я еще не закончил.

— Что тут еще надо заканчивать?

Я схватил ее за руки и притянул к себе.

— Мы еще не закончили. Ты и я. Однажды ночью я привез тебя домой, потому что хотел тебя. Но ты предпочла моего отца, так как для тебя это был более быстрый вариант. Мне кажется, я ждал достаточно долго.

Она смотрела на меня уже без страха. Именно подобное поведение она выбрала для защиты.

— Ты не посмеешь.

Вместо ответа я сорвал с нее полотенце. Она попыталась выскочить из комнаты, но я поймал ее за руку и вновь притянул к себе. Другой рукой схватил за волосы и потянул их вниз. Голова ее запрокинулась, а лицо оказалось как раз напротив моего.

— Нет?

— Я закричу, — тяжело прохрипела она, — прибегут слуги.

— Не прибегут, — ухмыльнулся я. — Они подумают, что это крик горя. Робер отослал их в кухню, никто не придет, пока я не позову.

— Подожди, — умоляюще прошептала Рина. — Пожалуйста, подожди. Ради отца.

— Почему я должен ждать? Он-то ведь не ждал.

Я подхватил ее на руки и понес в спальню. Ее руки царапали мне лицо и колотили по груди.

Я бросил ее на кровать, накрытую белым сатиновым покрывалом. Она попыталась перекатиться на другой край кровати, но я схватил ее за плечи и вернул назад. Колотя меня по рукам, Рина пыталась вырваться. Я протиснул колени между ее ног и зло треснул ее по лицу. Удар отбросил голову Рины на подушку, на лице выступили белые полосы от моих пальцев.

На секунду она закрыла глаза, а когда вновь открыла, они затуманились и в них появилось какое-то дикое выражение, которого я никогда не видел. Ее губы прижались к моим, и я почувствовал, как ее тело заерзало подо мной.

— Возьми меня, Джонас, — жарко шептала она. — Сейчас. Я не могу больше ждать. Я так долго ждала этого.

Ее нетерпеливые руки, гладя мое тело, опускались все ниже, и наконец коснулись члена. Рина уткнулась лицом в подушку, движения ее становились все более нетерпеливыми. Я с трудом различал ее горячий шепот:

— Быстрее, Джонас. Быстрее.

Я стал подниматься, но у нее не было сил ждать, пока я разденусь. Она потянула меня вниз и приняла в себя. Мне показалось, что я лежу на кровати с горящими углями. Рина крепко прижала мою голову к себе.

— Сделай мне ребенка, Джонас, — шептала она мне в ухо. — Сделай мне ребенка, как тем трем девчонкам в Лос-Анджелесе. Пусти в меня свою жизнь.

Я заглянул ей в лицо. Ее глаза были ясными и светились каким-то торжеством. Они не отражали страсти, кипящей в теле, извивающимся подо мной. Руками и ногами она крепко обхватила меня. Улыбаясь, она смотрела на меня и шептала:

— Сделай мне ребенка, Джонас. Ведь твой отец никогда бы не сделал этого. Он боялся, что кто-то сможет отнять у тебя этот шанс.

— Что-что?

Я попытался подняться, но не было сил уйти из ее объятий.

— Да, Джонас.

Она улыбалась, и ее тело, казалось, полностью поглотило меня.

— Твой отец даже никогда и не пытался. Поэтому он и заставил меня перед свадьбой подписать этот контракт. Он все делал для своего любимого сына.

Я снова попытался подняться, но ее ноги выделывали какие-то фантастические пируэты, обвивая меня. Она торжествующе рассмеялась.

— Но ведь ты сделал мне ребенка? Правда, Джонас? Об этом будем знать только мы с тобой. Твой ребенок разделит твою судьбу, даже если весь мир будет считать, что это ребенок твоего отца.

Ее тело напряглось подо мной, выжимая из меня последние силы. Обессиленный, я рухнул на кровать рядом с ней.

Возбуждение прошло, и я открыл глаза. Она лежала, уткнувшись в подушку, и плакала. Тихонько встав, я вышел из комнаты.

Всю дорогу до своей комнаты я размышлял над тем, что отец любил меня, действительно любил. Даже если я не замечал этого — он любил меня. Он любил меня, но никогда не показывал этого.

Когда я входил в свою комнату, по моим щекам текли слезы.

Мне было десять лет и я галопом скакал через дюны на пегом индийском пони. Казалось, что я в панике убегал от кого-то, но не знал от кого. Я оглянулся.

Отец следовал за мной на большой чалой лошади. Его куртка была расстегнута и развевалась на ветру. Мне была видна тяжелая цепочка от часов, болтавшаяся на его груди. Ветер доносил его жуткий голос:

— Вернись, Джонас. Вернись, черт тебя подери!

Я отвернулся и поскакал еще быстрее. Мой стек немилосердно хлестал по бокам пони, и в местах ударов оставались тонкие красные полосы. Постепенно я стал отрываться от погони.

Внезапно, словно появившись из воздуха, рядом со мной оказался Невада, скачущий на своей большой черной лошади. Он спокойно посмотрел на меня и тихо сказал:

— Вернись, Джонас, ведь тебя зовет отец. Что же ты за сын?

Не отвечая, я продолжал гнать пони. Затем снова оглянулся.

Отец остановил лошадь. Лицо его было очень печальным. Между нами было приличное расстояние, и я только смог услышать:

— Присматривай за ним, Невада. Присматривай, потому что у меня нет времени.

Он развернул лошадь и помчался назад.

Я остановил пони и посмотрел ему вслед. Его силуэт становился все меньше и меньше, и когда он совсем скрылся вдали, на глаза у меня внезапно навернулись слезы. Мне захотелось крикнуть ему вслед:

— Не уходи, отец.

Но слова застряли в горле.

Я сидел на кровати весь в поту. Потряс головой, чтобы прогнать остатки сна. Сквозь открытое окно доносилось ржание лошадей, выходящих из загона во двор.

Я подошел к окну и выглянул. Было пять часов, и солнце отбрасывало длинные утренние тени. Внизу в загоне, прислонившись к изгороди, стояли несколько слуг, наблюдавших, как наездник объезжал норовистого жеребца. Я прищурился, глядя на солнце.

Спустя некоторое время я быстро отошел от окна. Именно такое лекарство мне и требовалось, чтобы освободиться от ощущения пустоты и привкуса горечи. Натянув джинсы и старую голубую рубашку, я вышел из комнаты.

Пройдя по коридору, я встретил у задней лестницы Робера. Он держал в руках поднос со стаканом апельсинового сока и дымящимся кофейником. В его взгляде не было удивления.

— Доброе утро, мистер Джонас.

— Доброе утро, Робер, — ответил я.

— К вам пришел мистер Макаллистер. Я проводил его в кабинет.

Я колебался всего секунду. Загон подождет. Есть более важные дела.

— Спасибо, Робер, — сказал я, поворачивая к парадной лестнице.

— Мистер Джонас, — окликнул меня дворецкий. Я остановился и посмотрел на него. — Если вы собираетесь говорить о делах, мистер Джонас, то я думаю, будет больше пользы, если делать это не на пустой желудок.