Она села на диван, стала медленно, тщательно свертывать самокрутку, потом лизнула папиросную бумагу, заклеила и полюбовалась делом рук своих.

Косячок получился гладким и аккуратным, концы тщательно закручены. Она зажгла спичку и прикурила.

Первая затяжка. Она втянула дым как можно глубже в легкие и задержала дыхание. Было что-то успокаивающее в том изысканном удовольствии, которое дает первая затяжка. Она затянулась еще раз и почувствовала, как напряжение отпускает ее. Так-то оно лучше. Она опять бросила взгляд на часы. Три сорок пять. Ничего страшного.

И тут она почувствовала, что в горле все пересохло, и ей хочется пить. Травка всегда оказывает на нее именно такой эффект. Она пошла к холодильнику, открыла дверцу, достала бутылку вина, налила себе стакан, выпила. И сразу же взлетела к небу...

Фред удивится, когда придет и увидит ее в таком состоянии. Обычно к его приходу она либо уже спала крепким сном, либо сидела, сгорбившись, за пишущей машинкой. Конечно, для него это было не самым лучшим, но он никогда не жаловался. Только однажды сказал ей:

— Крошка, похоже на то, что ты совсем забыла, что можно и получать удовольствие. Не можешь же ты вечно жить в таком напряжении.

Тот день был не самым удачным, и она закричала в ответ:

— Да что ты можешь знать об этом, черт бы тебя побрал? У тебя все просто: ты получаешь ангажемент или не получаешь ангажемент. И когда у тебя нет ангажемента, тебе не надо выдавливать из себя, из своего нутра что-то, что стоит того, чтобы быть услышанным другими. Хотя ты не знаешь, стоит ли оно того, плохо ли это или хорошо. Ты идешь работать, если ты получаешь работу. Если нет, — ты сидишь тут, болтаешься по комнатам, пьешь пиво, куришь травку и смотришь на меня днем и ночью. Лишь бы перепихнуться. Ничто тебя не тревожит.

Он тогда уставился на нее и смотрел, ни слова не говоря, целую минуту, затем пошел в ванную комнату и закрылся. Через некоторое время она услышала шум душа. Когда он вошел, все ее раздражение уже прошло и она готова была к покаянию.

— Я виновата, — сказала она. — Я вовсе не хотела кричать на тебя так.

Он кивнул и молча пошел в спальню. Вернулся уже со скрученным косячком. Прикурил и подал ей:

— Ты придешь в себя, как только закончишь пьесу, — сказал он.

Что ж, теперь она закончена, и Джери-Ли действительно пришла в себя и даже чувствует себя замечательно. Она еще раз затянулась, а потом запила затяжку глотком вина, смыла сухость в горле. Впервые за долгое время почувствовала себя совершенно свободно. Внутри нее разливалось тепло, обнимало ее. Проснулось возбуждение. Потом она почувствовала, что в промежности стало мокро. Этого с ней не случалось уже давным-давно. Боже, да она изнывает от желания. Она не смогла его дождаться... Глупый, он этого не знает, но он мог бы иметь ее сейчас так, что голова бы взорвалась и разлетелась, так, как никогда еще в жизни он не имел ни одной женщины...

В четыре утра бар закрылся. Через десять минут исчезли все посетители и большинство девиц. Бармены не тратили лишних слов — любой клиент, желающий еще посидеть над пивом, внезапно обнаруживал, что оно куда-то исчезло у него из-под носа.

Фред устало сложил свои ноты, сунул в кожаную папку и пошел к кассе получать деньги. Бармен стоял к нему спиной и считал наличность. Фред терпеливо стоял, ожидая, когда тот закончит считать. Он знал, что прерывать его — себе дороже станет.

Рядом с ним возникла Лисия.

— Хозяин хочет поставить тебе выпивку, — сказала она.

— Блеск! Тогда бурбон и содовая, — сказал с благодарностью Фред.

— Один «Джек Даниэл» с содовой — крикнула Лисия и пояснила:

— В баре разливное виски все равно, что моча. Разбавляют ровно пополам.

— Спасибо.

Бармен отвлекся от денег, налил стакан и вернулся в кассу.

— Будем! — сказал Фред, сделав небольшой глоток.

— Ты ему понравился, — сказала Лисия. — Он говорит, что ты знаешь свою музыку.

— Поблагодари его от моего имени, — церемонно сказал Фред.

Давно уже никто не говорил ничего хорошего о его музыке.

— Что ты собираешься делать? — спросила неожиданно Лисия.

— В каком смысле?

— В смысле работы, — сказала она.

— Найти еще один разовый ангажемент.

— А днем у тебя нет никакой работы?

— Нет. Только моя музыка. Ничего другого я не знаю.

— Чем же ты занимаешься все время?

— Ищу ангажементы, — сказал он. — И еще есть несколько песен, над которыми я работаю.

— Ты пишешь песни?

Он кивнул.

— Единственная сложность в том" что я никого не могу заставить прослушать их. Издатели заняты крупными именами, и, кроме того, единственное, что их сейчас интересует — это рок. Нацепи гитару на юнца, одень его в хипповые обноски, да если он еще и с бородой — тут же вывернутся наизнанку, чтобы законтрачить его.

— Может быть, хозяин может помочь тебе? — спросила она. — У него есть контакты с некоторыми музыкальными компаниями.

— Я был бы очень обязан.

— Позволь, я пойду, поговорю с ним, — сказала она. Он задумчиво смотрел, как она шла в глубину бара и потом исчезла в офисе, расположенном между дамским и мужским туалетами, и думал, что ничего путного из этого не выйдет. Но все равно, он благодарен ей за то, что она проявила интерес. За все то время, пока он был с Джери-Ли, разговор о его сочинениях даже не возникал. Она была слишком погружена в свою работу. В ее мозгах просто не оставалось места для мыслей о чем-либо другом, кроме ее работы, ее пьесы.

Вернулась Лисия и сказала:

— Он сказал мне, что у него дома есть пианино. Если ты согласен зайти к нему, он послушает твои песни.

— Сейчас? — удивился Фред. — Уже четыре часа утра.

— Хозяин ночной человек, — сказала она. — Для него сейчас что-то вроде середины дня. Он не встает раньше семи вечера.

Фред недолго думал, — Джери-Ли безусловно уже спит. Он не ожидал ничего особенного от показа, но лучше использовать хоть какой-то шанс, чем сидеть и ничего не делать.

— О'кей, — сказал он.

— Идем, идем, — поторопила она. — Моя машина припаркована у гаража Радио Сити. Хозяин велел мне доставить тебя к нему домой.

Машина оказалась серебристым кадиллаком с откидным черным верхом и сиденьями, обтянутыми черной кожей. Фред утонул в кресле рядом с Лисией и глубоко вздохнул. Две вещи на свете волновали его неизменно — запах новой машины и запах новой бабы. Странным образом, видимо, по ассоциации, один запах всегда вызывал в памяти и второй. А эта машина пахла, как новая!

Лисия включила автомагнитофон, когда они выехали на Сорок вторую стрит. Пел Нат Кинг Коул. Одну из своих лучших и популярнейших песен — «Слишком молод».

— Никогда никто из музыкантов не сможет встать вровень с Кингом, — сказал он.

— Кинг умер, — ответила она спокойно.

— Она лихо свернула на Авеню Америкас и поехала к центру.

Безошибочно вписалась в «зеленую улицу», и он не заметил, как они оказались в парке.

— Хорошая машина, — сказал он.

— Мне нравится, — сказала она безо всякого выражения.

Она выехала из парка на Семьдесят вторую у перекрестка с Пятой авеню и свернула на Йорк-авеню. Там обогнула одно из зданий новой постройки и съехала к цокольному гаражу. Затормозила и стала ждать служащего.

— Здесь мы поднимаемся на лифте, — сказала Фреду.

Лифтер хорошо знал ее. Он прикоснулся двумя пальцами ко лбу и сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила она.

Лифтер знал, куда она едет, и остановил лифт с машиной, не задавая лишних вопросов, на седьмом этаже. Фред пошел за ней по коридору, устланному пушистым ковром. Вероятно, она очень близка с этим человеком.

Служитель и лифтер даже не позвонили наверх, как это обычно делается в подобных домах, чтобы сообщить о приходе гостя. Она остановилась у одной из дверей, достала из сумочки ключи. Он мысленно кивнул сам себе — точно, она с этим человеком близка. Очень близка. У нее даже свой собственный ключ.