— Прошла уже неделя?

— Да, одна неделя.

Что-то необычное слышалось ей в его голосе.

— Вам нравится, как я работаю?

— Пока ничего. Однако уже пора уделять побольше внимания и другой части вашей работы.

— Другой части работы? — Дениз была озадачена.

— Да. Сегодня вечером у нас будет важный клиент. Он хочет, чтобы вы пошли вместе с ним. Дениз повторила как попугай:

— Пошла с ним?

— Вы знаете, что я хочу сказать, — голос хозяина стал вдруг хриплым и так же неожиданно смягчился. — И ведь это не задаром. Вы получите сто франков плюс пять процентов комиссионных от суммы его заказа.

Дениз уставилась на хозяина. Она не была шокирована. Или, хуже того, оскорблена. Будучи настоящей француженкой и реалисткой — нисколько. В занятиях любовью сна не видела ничего необычного. Но до сих пор она сама всегда выбирала, с кем ей пойти. Удивление она испытала лишь потому, что при найме ей никто ни словом не обмолвился об этой «другой части».

— А если я не захочу?

— Тогда вряд ли есть смысл приходить завтра на работу. Я не могу позволить себе держать работницу, которая не желает выполнять свою часть общего дела.

Несколько мгновений Дениз просидела в полной неподвижности, затем подобрала собственный лифчик, лежавший на стуле.

— Нет, благодарю вас. Если дела тут обстоят таким образом, уж лучше я пойду в кокотки. Да и заработаю я там больше.

— В таком случае вам придется носить с собой разрешение от полиции, а вы должны знать, что это значит. Никто и никогда не даст вам впредь сколько-нибудь приличной работы. Подобные детали биографии проверяются в первую очередь.

Дениз ничего не ответила. Просто взяла с того же стула юбочку и влезла в нее.

— Вы поступаете очень неразумно. Надевая блузку, она улыбнулась:

— Вы хотите сказать, что я поступила очень неразумно.

После этого дня вопрос трудоустройства больше не беспокоил Дениз. В ее распоряжении был проницательный ум и ловкое, подвижное тело. Ей не потребовалось много времени, чтобы установить хорошие отношения с мадам Бланшетт. Получилось так, что к ней ее рекомендовал инспектор полиции. Перед тем, как отправить Дениз в тюрьму, он велел разыскать его, когда ее выпустят. Она так и сделала.

— Ты еще совсем молоденькая, хорошенькая девчонка, — с отеческой добротой обратился он к ней. — Я найду тебе приличный дом. Такой девушке, как ты, опасно шляться по ночам. Никогда не знаешь, кто попадется.

К действительности ее вернул запах подгорающего мяса. Она с испугом вскочила. На стуле напротив спал Роберт, так и не выпустив газеты из пальцев. Она бросилась к кастрюле на плите, схватила ее, обжигая пальцы, и тут же уронила в раковину. Крышка соскочила, кастрюля опрокинулась. В ужасе Дениз смотрела на вывалившуюся из нее еду. Это уже было чересчур.

— А! Дерьмо! — тут силы оставили ее, она безнадежно расплакалась.

— В чем дело? — Роберт стоял сзади. — Ты сожгла нага ужин! — Он не констатировал факт, он обвинял.

Она подняла на него глаза, из которых градом катились слезы, и бросилась в спальню.

— Да! — сквозь слезы крикнула она. — Я сожгла этот чертов ужин!

С размаху хлопнув дверью, она бросилась на постель, задыхаясь от слез. Дверь раскрылась, вошел Роберт, без звука сел рядом, наклонился, мягко положил руку на плечо.

Дениз бросилась ему в объятия, уткнулась лицом в грудь.

— Роберт, давай вернемся домой!

Он сидел и молчал, только руки его все крепче прижимали ее к себе.

— Неужели ты не видишь? Ведь эта земля — не моя, люди здесь — не такие, как я. Я — француженка, Роберт, я здесь чужая!

Он не отвечал.

Она вырвалась из его рук.

— И ты тоже здесь чужой! Ведь ты не беженец, тебя никто не вынуждал сюда ехать! Ты такой же француз, как я. Они нас сюда не звали, они даже против того, чтобы мы жили с ними рядом. Здесь мы только занимаем место, которое другим нужно гораздо больше, чем нам с тобой. Мы поедаем их пищу.

— Ты устала, — мягко сказал он. — Отдохнешь, и те5е станет лучше.

— Не хочу! Все, что я сказала, — правда, и ты знаешь об этом. Если бы ты им был действительно нужен, тебе бы нашли работу поважнее, чем сидеть каким-то клерком в конторе и переводить. Знаешь, что им нужно куда больше, чем мы с тобой? Деньги. Деньги, чтобы строить на них, чтобы покупать на них еду и одежду. Ты бы мог принести Израилю гораздо больше пользы, работая у отца в банке, а не здесь.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Я не могу вернуться.

— Почему? — требовательно спросила она. Он промолчал. — Потому что твой отец реалист и знает, что для того, чтобы выжить в этом мире, приходится делать то, что не очень-то хочется?

— Дело не в этом.

— Из-за меня? — Она не отвела взгляда. — Из-за того, что я не вписываюсь в твой мир?

Опять молчание.

— Об этом тебе можно не беспокоиться. Возвращайся домой, где тебя ждут. Мы разведемся. Тебе не придется стыдиться меня. — На глазах ее вновь появились слезы. — Прошу тебя, Роберт, я больше так не могу. Я хочу домой.

Она заплакала, снова спрятав лицо у него на груди. Сквозь всхлипы ухо ее уловило странный грудной голос, ласково произнесший:

— Я люблю тебя, Дениз. Не плачь, мы едем домой.

С того дня прошло меньше полугода. Дениз стояла в своей комнате в городском доме де Койна в Париже перед огромным трехстворчатым зеркалом и критическим взглядом рассматривала свое отражение. Поразительно, думала она, как все меняется в зависимости от того, по какую сторону прилавка ты стоишь. Когда она хотела стать манекенщицей, ей говорили, что ее бюст слишком велик. А теперь те же люди, принимая ее как клиентку, уверяют ее, что грудь у нее самой совершенной формы и как нельзя более соответствует замыслу художника. Дениз едва заметно улыбнулась самой себе.

Модельер в салоне князя Никовича чуть с ума не сошел. Актерским жестом прижав ладони ко лбу и закрыв глаза, он произнес:

— Мне видится это как очень простое темно-зеленое узкое платье, почти в обтяжку. Шея раскрыта до основания, а ниже — смелое декольте в форме полумесяца, чтобы приоткрыть эту восхитительную грудь. И юбка колоколом, с разрезом от пола почти до колена, как у китаянок. Это будет потрясающе!

Он открыл глаза, посмотрел на нее.

— Как вы думаете?

— Не знаю, я никогда не носила зеленое.

Платье вышло именно таким, каким его «видел» автор, но завершающую ноту внес в него Роберт: он преподнес ей известный всему миру изумруд барона, камень в пятьдесят каратов в форме сердечка, оправленный в мелкие прямоугольные бриллианты и свисающий с тонкой платиновой цепочки изысканной работы. Драгоценность загадочно поблескивала на ее чуть золотистой коже, покоясь в самом центре декольте, в ложбинке между грудями. Насыщенный зеленый цвет камня отражался в темно-карих глазах Дениз.

Внезапно Дениз охватило какое-то беспокойство. Она повернулась к сестре своего мужа, сидевшей в маленьком кресле у нее за спиной. Снизу доносились приглушенные звуки празднества, набиравшего силу.

— Не знаю, что такое со мной. Боюсь идти вниз.

— Не стоит беспокоиться, — улыбнулась Каролина. — Не съедят же они тебя.

Дениз посмотрела ей прямо в глаза.

— Ты не понимаешь. С некоторыми из присутствующих там мужчин я спала. Что я им скажу при встрече? Или их женам?

— Пошли их всех к черту! Я могла бы рассказать тебе такие вещи, что ты тут же почувствовала бы себя невинным ягненком.

— Возможно, но ведь я делала это за деньги. Каролина приблизилась к ней.

— Посмотри в зеркало. Знаешь, что означает изумруд? Дениз молча покачала головой.

— Его носила моя мать, — сказала Каролина. — И моя бабушка, а до нее — ее мать. То есть его носила либо сама баронесса де Койн, либо та, что вот-вот должна была стать ею. Когда отец передал камень Роберту, для того чтобы он подарил его тебе, это означало конец всей твоей прошлой жизни в той мере, в какой это касалось нашей семьи. Люди, которые сейчас находятся внизу, все до единого знают это.