Сэм вздрогнул и открыл глаза. Предводитель подошел к Канехе и снял с пояса охотничий нож. Его спутники наблюдали за его действиями. Он разрезал веревки и приказал:
— Вставай!
Канеха молча встала. За спиной Канехи мелькнуло лезвие, и разрезанное платье упало на пол. Молодой жадно облизнулся. Он протянул руку к бутылке и сделал большой глоток, не отрывая от нее глаз.
Предводитель схватил ее за волосы, приставил нож к ее спине и подтолкнул к Сэму.
— Последний раз я свежевал индейца лет пятнадцать назад, но не забыл, как это делается.
Он быстро встал перед ней и стремительно взмахнул ножом. Тонкая полоска крови прошла от горла, между грудей, вниз по животу — и остановилась у волос лобка.
Сэм заплакал, забыв про собственную боль. Его тело сотрясалось от горьких рыданий.
— Отпустите ее! — взмолился он. — Пожалуйста, отпустите! Нет никакого золота.
Канеха протянула руку и нежно коснулась лица мужа.
— Мне не страшно, муж мой, — произнесла она на языке кайова. — Духи вернут зло тем, кто его приносит.
— Прости меня, любимая, — сказал Сэм на ее родном языке. По его окровавленным щекам текли слезы.
— Привяжите ей руки к ножкам стола, — распорядился старший.
Это было сделано быстро, и гангстер опустился рядом с ней на колени, приставив нож ей к горлу. Он снова посмотрел на Сэма.
— Золото?
Сэм покачал головой. Говорить он больше не мог.
— О, Боже, у меня встал! — изумленно объявил молодой.
— А это идея, — сказал старший, глядя на Сэма. — Думаю, он не будет возражать, если мы немного попользуемся его скво, прежде чем порежем ее на ремни.
Положив нож на стол, он расстегнул брюки. Канеха подобрала ноги и лягнула его. Он тихо выругался.
— Держите ей ноги. Я первый.
* * *
Ближе к семи Макс подъехал к дому на гнедой лошадке, которую одолжил ему Ольсен. Было тихо, а из трубы не шел дым. Это было странно. Обычно мать в это время готовила.
Соскочив с лошади, он направился к дому и вдруг замер, увидев, что дверь открыта. Охваченный страхом, он перешел на бег.
В дверях он остановился в шоке. У привязанного к столбу мертвого отца были открыты рот и глаза, затылок разнесло выстрелом из засунутого в рот пистолета.
Взгляд Макса медленно переместился на пол. Там в луже крове лежала бесформенная масса, сохранившая очертания того, что прежде было его матерью.
В ту же секунду его оцепенение прошло, и он закричал, но крик захлебнулся в поднявшейся к горлу рвоте. Его выворачивало снова и снова, пока в желудке ничего не осталось.
Шатаясь, он вышел из дома, упал на землю и заплакал. Спустя какое-то время слезы кончились. Он с трудом встал, подошел к бочке и окунул голову в воду. Потом смыл блевотину с лица и одежды и, не вытираясь, осмотрелся.
Отцовский конь исчез, но шесть мулов и повозка были на месте, равно как четыре овцы и с десяток кур — гордость матери.
Он подумал, что надо что-то сделать, однако не мог заставить себя похоронить то, что было в доме. Это были не его родители: отец и мать не могли так выглядеть. Оставалось только одно.
Он взял охапку хвороста и положил их в доме на пол. Ему понадобилось почти полчаса, чтобы покрыть весь пол растопкой.
Секунду постояв в центре дома, он подошел к полке, на которой отец хранил ружье и пистолет, но их там не оказалось. Пытаясь их нашарить, он наткнулся на что-то мягкое. Это оказался новый костюм из оленьей кожи. Глаза его снова наполнились слезами. Спрятав костюм под мышкой, он пошел к двери.
Чиркнув спичкой, он поднес ее к промазанной дегтем палке, и она ярко запылала. Он бросил ее в центр комнаты и отступил от двери.
Оказалось, что на улице уже наступила ночь, и звезды злобно смотрели на него с неба. Из двери повалили тяжелые клубы дыма. Потом вдруг раздался низкий звук, похожий на раскаты грома, и в дверном проеме плеснуло пламя. Макс сел в повозку и поехал в сторону города. Оглянулся он только через три мили, когда оказался на небольшом холме.
Там, где был его дом, высоко в небо поднималось ярко-оранжевое пламя.
5
Он поставил повозку на конный двор Ольсена, прошел к стоящему рядом дому и постучал в заднюю дверь.
— Мистер Ольсен! — позвал он.
Окно затенила чья-то фигура, и через секунду на пороге появился Ольсен.
— Макс?! Почему ты вернулся?
— Они убили маму и папу.
— Убили? Кто убил?
На голос мужа пришла миссис Ольсен.
— Трое мужчин. Я сказал им, как проехать к дому. А они их убили. — Его голос сорвался. — И они украли папиного коня и забрали его ружье и пистолет.
Миссис Ольсен увидела, что за внешним спокойствием мальчика прячется глубокое потрясение. Отстранив мужа, она потянулась к Максу.
— Заходи в дом, я дам тебе выпить чего-нибудь горячего.
— Нет времени, мэм! Мне надо за ними. — Он повернулся к Ольсену. — Там, у вас во дворе, повозка с мулами, а в ней четыре овцы и шестнадцать кур. Не купите ли вы все это у меня за сто долларов и не дадите ли мне пеструю лошадь?
— Ну, конечно, парень, — кивнул Ольсен. Одна только повозка с мулами стоила втрое больше. — Я даже дам тебе гнедого — он лучше. И седло в придачу.
— Нет, спасибо, мистер Ольсен. Мне нужна лошадка, на которой я мог бы ехать без седла, привычная к нашим равнинам. Она не будет уставать, и я смогу ехать быстрее.
— Ну как хочешь.
— Вы дадите мне деньги прямо сейчас?
— Конечно, парень, — ответил Ольсен и направился в дом.
Голос жены заставил его остановиться.
— Ну уж нет! — Она решительно затащила Макса в дом. — Сначала он поест. Потом он отправится спать, а утром уже можно ехать.
— Но к этому времени они уже будут далеко, — запротестовал Макс.
— А вот и нет, — возразила она с женской мудростью. — Им тоже нужно будет спать. Утром они будут от тебя не дальше, чем сейчас.
Она закрыла за ним дверь, подвела к столу и почти насильно усадила. Через минуту перед ним появилась миска супа. Макс начал механически есть.
— Я пойду распрягу мулов, — сказал мистер Ольсен.
Когда он вернулся, Макс спал, уронив голову на стол.
Миссис Ольсен предостерегающе поднесла палец к губам.
— Нельзя отпускать его одного, — прошептала она.
— Но мне пора ехать, мэм, — раздался голос Макса у нее за спиной.
Она повернулась к нему.
— Да что ты! — воскликнула она. — Они же взрослые мужчины, а ты всего лишь парнишка. Тебе придется плохо.
Он посмотрел на нее, и она впервые заметила, как гордо горят его темно-синие глаза.
— Хуже уже не будет. Мне почти шестнадцать, а в племени моей матери в шестнадцать мальчик уже становится мужчиной.
* * *
На второй день погони Макс перевел лошадку на шаг и принялся внимательно рассматривать обочину.
Здесь останавливались четыре лошади. Они немного потоптались здесь, а потом две из них отделились и поскакали обратно в сторону Виргинии. Вторая пара следов шла на восток.
Двигаясь дальше, Макс внимательно выискивал следы. Один конь был отцовским. След был менее глубоким, чем второй: на коне никто не ехал. И это означало, что след принадлежит главарю, иначе ему не досталась бы самая ценная добыча.
Еще через несколько миль Макс заметил конский помет. Спешившись, он поддел его ногой и определил, что он лежит не больше семи часов. Они ехали медленнее, чем он опасался.
Макс скакал всю ночь при свете полной луны. К вечеру следующего дня он отставал от преследуемых меньше, чем на час.
Взглянув на небо, Макс убедился, что скоро начнет темнеть. Бандит скоро остановится и разведет костер, если уже не сделал этого. Макс спешился и стал ждать темноты. Дожидаясь, он срезал рогатину, кожаными ремешками закрепил в ней булыжник. Получилась боевая дубинка — такую его научили делать кайова тем летом, когда он гостил у них.
Тем временем стемнело. Макс встал, закрепив дубинку у пояса. Взяв коня под уздцы, он осторожно зашагал вперед.