Дженни подняла чашку и отхлебнула кофе.

— Может быть, ты пойдешь немного отдохнешь? — спросил я.

— Я, пожалуй, подожду прихода доктора.

— Ложись спать, я тебя разбужу, когда он придет.

— Хорошо, — сказала Дженни и направилась в спальню, но потом вернулась и взяла с дивана норковое манто.

— Оно тебе не понадобится, — сказал я, — я нагрел тебе постель.

Дженни уткнулась лицом в мех.

— Как здорово.

Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Я налил себе еще чашку кофе и вдруг почувствовал, что голоден. Сняв телефонную трубку, я заказал двойную порцию ветчины с яичницей и кофейник кофе.

Когда я завтракал, в комнату вошел Эймос. На нем было одеяло, в которое он завернулся, словно в тогу. Он подошел к столу и посмотрел на меня.

— Кто украл мою одежду?

При дневном свете он выглядел не так плохо, как вчера вечером.

— Я ее выкинул, — ответил я. — Садись завтракать.

Он продолжал стоять и молчал, потом через некоторое время осмотрелся.

— А где девушка?

— Спит. Она всю ночь просидела возле тебя.

Эймос задумался.

— Я вырубился? — это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос, поэтому я промолчал. — Похоже, что так, — сказал он, кивая головой. Потом тяжело вздохнул и поднял руку к лицу, при этом одеяло почти слетело на пол.

— Кто-то подсыпал мне наркотик, — в его голосе прозвучали обвинительные нотки.

— Поешь немного, в этой пище много полезного.

— Я хочу выпить, — сказал он.

— Наливай, бар вон там.

Эймос прошлепал к бару, налил себе порцию и резко опрокинул ее в горло.

— Ох, — крякнул он и налил себе еще. Его серое лицо слегка порозовело. Он вернулся к столу с бутылкой виски и сел в кресло напротив меня. — Как ты меня разыскал?

— Это было легко, мы просто проследили за фиктивными чеками.

Эймос налил себе очередную порцию виски, но оставил стакан на столе. Внезапно глаза его наполнились слезами.

— Было бы не так страшно, если бы это был кто-нибудь другой, а не ты, — произнес он, беря стакан. Я промолчал, занятый едой. — Ты не знаешь, что такое состариться, теряется чутье.

— Но ты не потерял его, — сказал я, — ты его выбросил, как хлам. Ты даже не поинтересовался моим предложением. Так что можешь и дальше пить.

Эймос посмотрел на меня, потом на стакан, наполненный янтарной жидкостью. Рука его дрожала, и несколько капель виски пролилось на скатерть.

— А с чего это вдруг ты превратился в моего доброжелателя?

— Ошибся, — ответил я, беря чашку с кофе и улыбаясь. — Я совсем не изменился и по-прежнему считаю тебя первым в мире засранцем. Что касается меня, то я и близко бы к тебе не подошел, но Форрестер хочет, чтобы ты управлял нашим канадским заводом. Этот дурень не знает тебя так, как знаю я, и все еще считает тебя величайшим инженером.

— Роджер Форрестер? — спросил Эймос и снова поставил виски на стол. — Он испытывал мой «Либерти-5», который я сконструировал сразу после войны. Он сказал, что это лучший самолет, на котором ему приходилось летать.

Я молча смотрел на Эймоса. С тех пор прошло более двадцати лет и было создано множество отличных самолетов, но он помнил свой «Либерти-5». Это был самолет, с которым он вошел в дело. В лице его появилось что-то от того Эймоса Уинтропа, каким я знал его раньше.

— И каковы условия контракта? — заинтересованно спросил он.

Я пожал плечами.

— Это вы обговорите с Роджером.

— Отлично! — Эймос поднялся. Весь его облик говорил о проснувшемся в нем чувстве собственного достоинства. — Иметь дело с тобой я бы не согласился ни за какие деньги. — Он ушел в спальню, но через минуту вернулся и спросил: — д как насчет одежды?

— Внизу есть мужской магазин, позвони и закажи все что хочешь.

Дверь за Уинтропом закрылась, и я достал сигарету. Слушая, как он воркует по телефону, я откинулся в кресле, глубоко затянулся и выпустил дым через нос. Когда принесли одежду, я велел отнести ее в спальню. Затем снова раздался звонок. Я выругался про себя и направился к двери. Можно было подумать, что я здесь служил дворецким. Я открыл дверь.

— Здравствуйте, мистер Корд, — прозвучал детский голос. Я удивленно опустил голову и увидел Джо-Энн, стоящую рядом с Моникой. В одной руке она держала куклу, которую я ей подарил, а другой вцепилась в материнское пальто.

— Макаллистер прислал мне телеграмму, — объяснила Моника. — Он сообщил, что ты, возможно, здесь. Ты нашел Эймоса?

Я тупо смотрел на нее. Макаллистер, должно быть, выжил из ума. Он ведь знал, что по пути Монике предстоит трехчасовая остановка в Чикаго и она сможет заехать в отель. А что, если мне не хотелось ее видеть?

— Ты нашел Эймоса? — переспросила Моника.

— Да, я нашел его.

— Как здорово, — воскликнула Джо-Энн, увидев накрытый стол. — Я так проголодалась. — Она пробежала мимо меня, уселась в кресло и взяла тост. Я с удивлением проследил за ней взглядом.

Моника с виноватым видом посмотрела на меня.

— Прости, Джонас, но ты же знаешь, как ведут себя дети.

— Мама, но ты ведь сама сказала, что мы будем завтракать с мистером Кордом.

— Джо-Энн! — воскликнула Моника, и краска залила ее лицо.

— Все в порядке, — сказал я. — Почему ты не проходишь? Моника вошла в комнату, и я закрыл дверь.

— Я закажу вам завтрак, — сказал я, направляясь к телефону.

Моника улыбнулась.

— Мне только кофе, — сказала она, снимая пальто.

— Доктор пришел, Джонас? — раздался голос Дженни, и мы с Моникой одновременно повернулись.

Дженни стояла в дверях спальни, ее длинные белокурые волосы спадали на темное норковое манто, которое она надела вместо халата. Обнаженные шея и ноги не оставляли сомнения в том, что под манто у нее не было никакой одежды. Улыбка исчезла с лица Моники. Когда он повернулась ко мне, глаза ее излучали холод.

— Извини, Джонас, — резко сказала она. — Мне бы по собственному опыту надо знать, что перед приходом к тебе следует заранее позвонить. Она подошла к девочке и взяла ее за руку.

— Пошли, Джо-Энн.

Они были уже у дверей, когда у меня прорезался голос.

— Подожди минутку, Моника, — хрипло произнес я.

Меня оборвал Эймос.

— Как раз вовремя, дитя мое. Мы можем уйти отсюда вместе.

Я повернулся и посмотрел на него. Больной, грязный старик, которого мы разыскали вчера вечером в баре, исчез. Передо мной стоял прежний Эймос, в сером с иголочки двубортном костюме, через руку у него было переброшено темное пальто. Он выглядел как руководитель высшего ранга. Когда он подошел к двери, на лице его промелькнула зловещая улыбка:

— Мы с дочерью не желаем никому навязываться, — сказал он, отвесив поклон в сторону Дженни, и вышел. Я в бешенстве шагнул к двери, открыл ее, но услышал звук закрываемого лифта. Потом наступила тишина.

— Прости, Джонас, — сказала Дженни, — мне не хотелось бы, чтобы ты что-то терял из-за меня.

Я посмотрел на нее. Ее большие глаза светились сочувствием.

— Ты тут ни при чем, все потеряно уже много лет назад.

Подойдя к бару, я налил себе виски. Хорошее настроение улетучилось. Это был последний раз, когда я выступал в роли доброго дядюшки. Я отхлебнул виски и, повернувшись к Дженни, сердито спросил:

— Ты когда-нибудь трахалась в норковом пальто?

На ее лице появилось выражение печали и понимания.

— Нет.

Я плеснул себе еще виски и выпил. Мы стояли друг против друга и молчали. Наконец я произнес:

— Ну?

Не спуская с меня глаз, она медленно кивнула, подняла руки и протянула их ко мне. Манто распахнулось, и я увидел ее обнаженное тело. Когда она заговорила, голос ее прозвучал так, словно она всегда знала, что именно так все и должно произойти.

— Иди к маме, малыш, — ласково прошептала она.

Дженни вышла из-за занавески, закрывавшей дверь, и прошла перед камерой.