Время изменило ее. Время, три неудачных замужества, алкоголь, наркотики… Она дошла почти до самоубийства. Складывалось впечатление, что судьба как-то вдруг отвернулась от нее: раз у тебя все так хорошо, получи-ка немного дерьма. И Жанна получила его сполна.

Фильмы забылись. Появились новые девятнадцатилетние девушки. Но, несмотря ни на что, голос у нее остался. Иногда она выступала в ночных клубах; публика все еще любила ее, и люди валили толпами, чтобы посмотреть на нее живьем. Но потом что-то случалось, все разлетелось в прах, и газеты пестрели аршинными заголовками. Она накачивалась и отказывалась выступать, а если и соглашалась, то просто падала на сцене и была не в состоянии петь. Заголовки продолжали появляться. Ведь Жанна до сих пор была звездой. Даже сообщение о ее банкротстве появилось на первых страницах.

Я смотрел на экран. Она все еще была звездой. Я еще не осознал, что собираюсь сделать, когда моя рука потянулась к телефону. Звезда. Не об этом ли я просил Джека?

— Теперь я точно знаю, что ты сумасшедший! — заорал он.

— Кто ее агент?

— У нее нет агента, — ответил он. — С ней никто не хочет связываться. Она подала в суд на всех, с кем работала.

— Ты хочешь сказать, что за десять тысяч долларов в неделю ты не сможешь с ней справиться?

На том конце провода помолчали.

— Считай, что она у тебя, — наконец сказал он. — За десять тысяч в неделю я достану тебе хоть Адольфа Гитлера.

Это были слова настоящего агента. Если бы не все остальное, ему бы просто цены не было. Я так и не попал на ужин, который приготовила Барбара. Вместо этого я тем же вечером вылетел на Западное побережье.

С того дня прошло три месяца. Я подошел к театру на Вайн-стрит, откуда шоу должно было передаваться в эфир. Было без пяти пять по тихоокеанскому времени. Через пять минут в Нью-Йорке будет восемь, и трансляция начнется.

Внутри был самый настоящий сумасшедший дом. От напряжения в воздухе прямо-таки слышались разряды, как удары хлыста жокея на финишной прямой. Я пропустил рабочих сцены, которые несли декорации, и направился за кулисы. Повсюду были расставлены камеры, сновали люди, весь пол был опутан проводами. Режиссер-постановщик что-то шептал в микрофон, прикрепленный к груди.

Я посмотрел в зрительный зал. Он был полон. Занавес еще не поднимали, но все с нетерпеньем смотрели на сцену.

Я наблюдал за зрителями, когда раздался голос из громкоговорителя:

— Три минуты до трансляции. Все по местам!

Я пошел обратно за кулисы. Рабочие установили декорации и спешили покинуть сцену. Камеры занимали свои места.

Продюсер вышел из своей кабинки, проверяя готовность. Он кивнул, но я даже не знаю, заметил ли меня. Вдруг он остановился как вкопанный.

— Где Жанна?

Режиссер-постановщик посмотрел на него, затем оглянулся по сторонам.

— Она же еще минуту назад была здесь!

— Идиот! — завизжал директор. — Теперь ее здесь нет. Ищи ее!

Мимо проходил один из рабочих сцены.

— Я только что видел, как она вернулась в артистическую уборную.

— Приведите ее сюда! Приведите ее сюда! — Продюсер прямо-таки бился в истерике.

— Две минуты до эфира, — раздался голос из динамика.

Режиссер-постановщик сорвал с головы наушники, бросил их на пол и помчался в сторону артистической уборной. Некоторые из его помощников бросились следом за ним, и я тоже.

Режиссер постучал в дверь.

— Мисс Рейнольдс, до эфира две минуты!

Ему никто не ответил.

Он постучал снова.

— Две минуты…

Я протиснулся сквозь толпу и встал перед дверью.

— Ну-ка открывай! — рявкнул я.

Режиссер попытался открыть, затем с виноватым выражением лица повернулся ко мне:

— Я… я не могу, заперто.

Я оттолкнул его в сторону и, отступив чуть назад, ударил ногой в замок. Дверь упала, и я вошел в комнату.

Она стояла, глядя на меня, с полным стаканом в одной руке и бутылкой в другой.

— Вон отсюда! — заорала она. — Я никуда не пойду!

Я выбил стакан из ее руки, когда она подносила его к губам, и бутылку из другой, когда она попыталась спрятать ее за спину.

Перехватив ее руку, я притянул Жанну к себе.

— Отпусти меня, сукин сын! — орала она, пиная меня ногами и злобно вырываясь. — Я хочу выпить!

Я не отпускал ее.

— Никакой выпивки! Мы же с тобой договорились. Ты должна выйти на сцену.

— Никуда я не пойду. — Она плюнула мне в лицо. — Я никуда не собираюсь идти! Ты обманул меня! Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, как я пою, они пришли, чтобы съесть меня живьем. Они хотят посмотреть, до какой степени я опустилась.

Ну что ж! Я дал ей пощечину. В маленькой комнате этот звук произвел эффект грома, и Жанна, отлетев, упала на диван возле стены.

— Одна минута до эфира! — захрипело в динамике.

Я подошел и поднял ее с дивана. Она смотрела на меня с ужасом в глазах.

— Нет, ты пойдешь, сука! Я вытащил тебя из сточной канавы не для того, чтобы ты здесь выкидывала свои фокусы! Если ты меня подведешь, тебе придется говорить не со своим адвокатом, а обратиться сразу к гробовщику!

Я еще раз ударил ее по лицу, чтобы она поняла, что я не шучу. Развернувшись, я потащил ее за собой к сцене. Толпа у дверей молча расступилась, пропуская нас.

Когда мы подошли к ступенькам, на экранах мониторов уже появилась заставка, а диктор объявлял:

— «Синклер Телевижн» представляет: Жанна Рейнольдс в прямом эфире!

Она повернулась ко мне, голос ее дрожал.

— Я не могу! Я не могу! Я боюсь!

— Я тоже, — я повернул ее к сцене и дал ей такого пинка под зад, что она вылетела прямо на середину сцены.

Она чудом не упала. Ей хватило времени только выпрямиться и оглянуться. Я ухмыльнулся и поднял вверх большой палец. Она повернулась к зрительному залу, и в этот момент занавес стал подниматься.

Оркестр заиграл мелодию одной из ее песен, но голос Жанны сначала был почти не слышен из-за оглушительной овации. Все знали эту песню «Песня, идущая из сердца». Она пела ее, когда ей было только пятнадцать лет.

Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Что бы там с ней ни было, но голос остался прежним. Может, не такой молодой, как раньше, может, не такой сильный, но в нем было очарованье. Красота и боль, грусть и радость. Четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика, она стояла и пела. Когда она вернулась за кулисы, лицо ее блестело от пота, и она почти упала в мои объятия. Я чувствовал, что она вся дрожит, а зал неистовствовал.

— Я им понравилась, — прошептала она, будто не веря этому.

— Они просто обожают тебя. — Я повернул ее к сцене. — Иди и поклонись им.

Она посмотрела на меня.

— Но ведь это увеличит время?

— К черту! — сказал я, подталкивая ее к сцене. — Название нашего шоу «Жанна Рейнольдс в прямом эфире».

Она вернулась на сцену и поклонилась зрителям. Когда она снова подошла ко мне, ее лицо сияло.

— А теперь иди к себе и переоденься, — велел я.

Она быстро чмокнула меня в щеку и поспешила в артистическую уборную. Я посмотрел ей вслед. Я не стал говорить ей, что последний выход не пошел в эфир. Единственное, что телевидение никогда не перебивает, так это рекламные ролики.

Я пошел отыскивать ту парочку, что мы наняли для присмотра за Жанной. Наконец я обнаружил их вдвоем в маленьком просмотровом зале. Она подпрыгивала у него на коленях, и они были так заняты своим делом, что не услышали, как я вошел.

Я быстро подошел к ним, взял ее под руки и поднял.

— Какого черта… — начал было мужчина.

Девушка растянулась на полу. Я стоял и смотрел, как он судорожно пытается застегнуть брюки.

— Где вы были, когда она должна была выходить на сцену? — спросил я.

— Но мы ведь привезли ее в театр, — глупо сказал он.

Девушка поднялась с пола.

— Вы не должны были оставлять ее одну ни на минуту! — рявкнул я.

— Она была в порядке, когда мы привели ее в артистическую, — сказала девушка.