Как обычно, он ее крепко пожал.

— Привет, Анджело, — и повернулся к Джанно. — Рад снова видеть тебя, Джанно.

Тот поклонился.

— И я рад, eccellenza, — он направился к двери и скрылся за ней.

Дядя Джек подождал, пока за ним закроется дверь.

Пододвинул к кровати стул, сел.

— Ты всегда путешествуешь в таком виде? — он улыбнулся.

— Нет, — рассмеялся я. — Лишь когда слишком устаю и не в силах вылезти из постели.

— Отец говорил, что тебе крепко досталось, — он продолжал улыбаться. — Тебе следовало научиться уворачиваться.

— Я попытался. Но напоролся на другой кулак.

Улыбка сползла с его лица. Выражение изменилось, стало суровым, даже хищным.

— Кто это сделал?

— Не знаю, — тут я выдержал паузу. — Но могу догадаться.

— Я тебя слушаю.

Я рассказал обо всем, с самого начала. От первого телефонного звонка Номера Один почти три года назад. Не опуская никаких подробностей, личных или профессиональных, зная, что он все равно спросит о них. Через полчаса я дошел до утреннего разговора с отцом.

Он умел слушать, и если прервал меня, то раз или два, когда возникала какая-то неясность. Когда я замолчал, он встал, потянулся. Выглядел он прекрасно, на сорок с небольшим, хотя до седьмого десятка оставалось совсем немного.

— Я бы чего-нибудь выпил.

— Я тоже.

— Заказывай.

— Канадское виски со льдом.

Дядя Джек рассмеялся.

— Отец так и сказал, но мне разрешено налить тебе две капли коньяка.

— Ему виднее, — согласился я.

Он нажал кнопку на столе, и часть стены сдвинулась, открывая бар. Налил коньяк в два маленьких стаканчика, один передал мне.

— За ваше здоровье, — коньяк обжег мне горло. Я закашлялся и скривился от боли.

— Коньяк надо пить маленькими глотками, а не залпом, — и дядя Джек продемонстрировал, как это делается. — Твою историю я выслушал. Теперь говори, что тебе от меня нужно.

— Помощь, — коротко ответил я.

— В чем именно?

— Во-первых, необходимо выяснить, где Симпсон брал деньги на кампанию, развернутую против нас.

Если он получал их законным путем, вопросов у меня не будет. Если от кого-либо в нашей компании, я должен знать об этом. Во-вторых, мне нужна предсмертная записка, которую Лорен Третий хранит в сейфе у себя дома.

— Какая тебе от нее польза?

— Еще не знаю. Но предчувствую, что она — ключ ко всему, если она действительно существует.

— Ты просишь не так уж и много, — он задумался. — Чтобы я поработал детективом и медвежатником.

Я промолчал.

— Сколько у нас есть времени?

— Вечер понедельника — крайний срок. Вся информация должна быть у меня до заседания держателей акций компании. Оно намечено на утро во вторник. Это наш последний шанс.

— Ты понимаешь, что предлагаешь мне принять участие в противозаконном действе, полностью отдавая себе в этом отчет. Такого со мной еще не случалось. Всю жизнь я был адвокатом и защищал клиентов после того, как они что-то сделали.

— Я это знаю.

— И все равно обращаешься ко мне с этой просьбой?

— Да.

— Почему?

— Вы — адвокат и не должны задавать таких вопросов, — я смотрел ему в глаза. — Вы заключили пожизненный контракт с дедом на ведение всех моих дел. Это одно из них.

Пусть не сразу, но он кивнул.

— Ты прав. Посмотрим, что я смогу сделать. Ничего не обещаю. Мои связи в Детройте, возможно, не так надежны, как прежде.

— Меня это вполне устраивает, дядя Джек, — ответил я. — Благодарю.

Он глянул на часы.

— Пора отправлять тебя обратно на самолет. Уже восьмой час, а я обещал отцу, что в это время ты уедешь.

— Со мной все в порядке, — солгал я. Боль пульсировала во всем теле.

— Где ты будешь в девять вечера в понедельник? — спросил дядя Джек.

— В больнице или дома. В зависимости от того, что скажет отец.

— Ясно. В девять вечера, где бы ты ни был, к тебе придет человек. Или отдаст то, что тебе нужно, или скажет, что дело не выгорело.

Дядя Джек прошел к двери, открыл ее. Джанно стоял в шаге от нее.

— Джанно, можешь везти его домой.

— Si, eccellenza, — Джанно достал металлическую коробочку из нагрудного кармана. Сорвал бумажную оболочку с одноразового шприца, начал наполнять его из ампулы.

— Я понимаю, почему твой отец позволил тебе прилететь сюда в таком состоянии, — промолвил дядя Джек. — Неясно мне другое: зачем ты это делаешь, какой тебе от этого прок?

— Деньги прежде всего. Эти акции будут стоить никак не меньше десяти миллионов долларов.

— Это не ответ, — он покачал головой. — У тебя уже в пять раз больше денег, но ты никогда не обращал на них никакого внимания. Должна быть другая причина.

— Может быть, потому, что я дал старику слово построить новый автомобиль. И не могу считать свою работу законченной, пока он не сойдет с конвейера.

Дядя Джек посмотрел на меня. В его голосе слышалось одобрение.

— Вот это больше похоже на правду.

Тут и я задал ему вопрос.

— Вы сказали, что знаете, почему папа позволил мне приехать сюда. Почему?

— Я думал, ты в курсе, — ответил он. — Старик Хардеман устроил его на работу в больницу после того, как все ему отказали, не желая иметь дело с сыном твоего деда.

— Повернись чуть на бок, — попросил Джанно.

Автоматически я повернулся, не отрывая взгляда от дяди Джека. Почувствовал укол в ягодицу.

— Добро не пропадает, не так ли? — и тут же дядя Джек расплылся у меня перед глазами.

Папа снабдил Джанно прекрасным лекарством. Проснулся я лишь в девять утра следующего дня в своей палате в Детройте.

В субботу днем я уже не находил себе места. Боль стихла настолько, что я вполне обходился аспирином. И кружил по палате, словно посаженный в клетку дикий зверь. Переключал телевизионные программы, без конца крутил диск настройки радиоприемника, пока тот не отвалился. Тут уж медицинская сестра не выдержала и побежала за моим отцом.

Он явился десять минут спустя. Оглядел меня с головы до ног.

— В чем дело?

— Я хочу на волю!

— Хорошо.

— Хватит меня тут держать, — я его не слушал. — Я свое отсидел.

— Если б ты слушал меня, а не себя, то заметил бы, что я сказал «хорошо».

Я вылупился на него.

— Ты серьезно?

— Одевайся. Я зайду за тобой через четверть часа.

— А как же повязки?

— Ребра останутся стянутыми еще несколько недель, а бинты на голове и лице мы заменим пластырем, — он улыбнулся. — Все хорошо. Сегодня утром я посмотрел рентгеновские снимки. Ты идешь на поправку. А мамино чудо-лекарство, макароны, окончательно поставит тебя на ноги.

Разумеется, мама заплакала, когда я вошел в дом Джанно и папа последовали ее примеру. Я посмотрел на Синди, стоявшую за маминой спиной. И у нее на глазах блестели слезы.

Я широко улыбнулся, подмигнул ей.

— Вижу, мама учила тебя, как в подобных ситуациях должно вести себя итальянке.

Синди скорчила гримаску и отвернулась. Когда же она вновь посмотрела на меня, слезы исчезли.

— Она также показала мне, как готовить соус для спагетти. Мы с утра на кухне. После того, как твой отец позвонил и предупредил, что сегодня ты приедешь домой.

Я повернулся к отцу.

— Мог бы сказать и мне, папа.

Он улыбнулся.

— Сначала я хотел убедиться. Что тебя можно отпустить.

— Джанно, помоги ему подняться наверх, — распорядилась мама.

— Si, signora.

— Раздень его и уложи в постель. Пусть он отдыхает до обеда.

— Мама, я же не ребенок, — запротестовал я. — И управлюсь сам.

Мама и слушать не стала.

— Джанно, не обращай внимания на его слова. Иди с ним.

Я двинулся к лестнице, Джанно — за мной.

— И не разрешай ему курить в постели, — добавила мама. — Он спалит весь дом.

Уже на первых ступеньках я понял, что сил у меня не так уж и много. Так что помощь Джанно принял с благодарностью. И заснул, как только оказался в кровати.