Такими же ракетами расчистили и вражеский берег Нарвы, а затем по наведенным переправам в северной части «эстонского» фронта на тот берег перешла целиком Первая танковая дивизия товарища Рыбалко в сопровождении двух дивизий мотопехоты КГБ. Причем сотня танков перешла на другой берег по Николаевскому мосту в Нарве: немцы, очевидно, имели его в виду в своем наступлении использовать и взрывать не стали. А когда началось — уже не успели…

Вечером на очередном совещании, на котором Шапошников и Берия доложили о результатах за день, Иосиф Виссарионович спросил:

— Вы тут сейчас сказали, что весь день пушки наши вообще не умолкали. А сколько мы потратили за этот день снарядов? И во сколько нам это наступление уже обошлось?

— Расход снарядов был умеренный, нормативный. За день всех калибров — не считая орудия особой мощности, которые пока вообще не использовались — выпустили около полумиллиона, еще порядка двухсот тысяч мин, в основном восьмидесятидвухмиллиметровых, и около пяти тысяч УПСов. И в пределах десяти тысяч термобарических ракет всех калибров, а вот по стоимости всего этого… пусть нам Валентин Ильич расскажет, мы такие данные… то есть сегодня такие данные Генштаб не подготовил.

— А что сразу Валентин Ильич? Я теперь отношения к НТК, можно сказать, вообще не имею, а о боеприпасах вообще все вопросы нужно Вере переадресовывать…

— Я примерно подсчитал, — прервал возмущение товарища Тихонова Берия, — расходы только на боеприпасы составили около тридцати миллионов рублей, это все боеприпасы если считать, от патронов для пистолетов до тяжелых термобарических ракет. Еще миллионов примерно десять — это бомбы, которые самолеты на голову врага сбросили. Бензина сожгли до десяти тысяч тонн, потери техники укладываются в миллион, столько же на ремонт поврежденной потратить придется — а в сумме, если все считать, получается миллионов пятьдесят, ну, шестьдесят от силы. Но это — только прямые материальные затраты.

— Пятьдесят миллионов в день на фронте в сто километров… — как-то задумчиво произнес Сталин. — То есть вся операция «Колывань» обойдется нам…

— В Золотую Звезду товарищу Кагановичу, — продолжил высказывание Сталина Валентин Ильич. — Мы в сутки потратили на этом участке фронта примерно двадцать пять тысяч тонн всего необходимого, а НКПС обеспечил доставку только в Ленинградскую область уже более сорока пяти тысяч тонн нужных военных грузов.

— Меня вообще-то волнует вопрос о том, сможем ли мы такие расходы обеспечить силами тыла…

— Сможем, — уверенно ответил Лаврентий Павлович. — По нашим наблюдениям, у немцев уже началась паника, многие части оставляют позиции, причем иногда даже бросая тяжелое оружие. Рота «Терминаторов», по непроверенным пока данным, уже дошла до населенного пункта Выру, вообще не встретив по дороге врага и, соответственно, не израсходовав боекомплект… если за ночь им успеют подвезти бензин, то завтра там уже будут бойцы дивизии товарища Пэрна и железнодорожная станция Выру превратится в новый узел снабжения наших войск… так как колея там русская, надеюсь у Лазаря Моисеевича с организацией движения от Пскова туда не будет.

— У Лазаря Моисеевича рожалка для локомотивов еще не отрасла, — сварливо огрызнулся Каганович.

— А как насчет рожалки для машинистов паровозов? Рыбалко своим вечерним маршем взял в депо Выру несколько паровозов… плохо слышно было, и я точно не понял, то ли десяток, то ли десятки.

— Даже десяток — уже хлеб, а машинистов… ВВС выделят пару самолетов, чтобы их быстро перебросить из Перми и с Урала?

— Я сам выделю, — хихикнул Лаврентий Павлович. — Вчера Старуху во дворе встретил, она сказала, что раз своими самолетами не пользуется, поскольку нельзя ей, то я могу пока их по своему усмотрению использовать. И служебный, и личный. ВМ-12 её на Ходынке стоит, тридцать шестой в Монино. Могу хоть через час за машинистами их отправить куда скажете, вот только Старуха предупредила: пользоваться можно, а вот царапать нельзя. Вы там машинистов предупредите…

— Вы после совещания эти вопросы решите, давайте к делу вернемся, — прервал веселье Сталин. — Борис Михайлович, вы сказали, что операция идет с опережение графика, а что у нас следующим будет?

— Товарищ Берия верно заметил насчет паники у фашистов, и мы считаем, что нужно ей максимально воспользоваться. А с учетом того, что… если товарищ Рыбалко действительно уже занял Выру, то уже завтра можно будет приступать к операции «Клуня». С рубежа Остров-Опочка-Себеж силами восьми дивизий…

Возвращаясь уже поздней ночью домой Лаврентий Павлович увидел свет на первом этаже у соседки, и решил зайти: знал, что Вера очень ждет новостей с фронта и сильно переживает за то, как ее химпром этот фронт всем обеспечивает.

— Ты чего не спишь?

— Днем выспалась, что-то у меня режим совсем сбился: днем сплю, ночью пляшу. Ну, как дела с Эстонией?

— Даже лучше, чем ожидалось, за Нарву на двадцать с лишним километров уже зашли и закрепились, а на юге и Выру взяли, причем с депо, полными паровозов. Я твои самолеты пока Лазарю Моисеевичу поносить дал, он срочно машинистов с Урала в Прибалтику перетащить хочет.

— Это радует… чаю хотите? Правда, у меня сейчас только цейлонский, зато с бергамотом: мне Марта прислала. А с бергамотом можно хоть веник заваривать, все равно приятно пить будет.

— Ну наливай. В общем, фашист явно не ожидал, что мы ему за день миллион снарядов на голову вывалим, у него паника началась и местами целые части позиции бросают и убегают. Борис Михайлович по этому поводу решил свою «Клуню» на неделю раньше начать. Дивизии КГБ готовы, РККА тоже на позициях копытом землю роет: прослышали, как у нас дела в Эстонии пошли.

— Ну, рыть-то они роют, а вот как в работе себя покажут…

— Хорошо покажут, там корпус, которым Буденный покомандовать успел во время переобучения стоит — а Семен Михайлович сама знаешь как народ дрючить умеет. Там у него каждого второго за руль сажать можно!

— На «Савраске» и «Горбунке», на которые и школьников сажать не особо страшно.

— Старуха, ну что ты такая печальная? Я понимаю: война, всё такое — но мы же уже побеждаем! Причем, заметь, благодаря те… в том числе и тебе. Честно говоря, я до сих пор понять не могу, как ты втихую организовала производства химпрома так, что они по свистку стали выпускать по полмиллиона снарядов в сутки? Не отвечай, я все равно не пойму: такого вообще ни один человек понять не в состоянии. Кстати, сейчас руководству некогда, поэтому сама сделай: этому Саше твоему Савельеву с барабанной фабрики орден Ленина лично я не пожалел бы — но я права не имею сам его присваивать, а ты имеешь. Намек понятен?

— Знаменем обойдется, он же не один там работает. Да и Знамя… вот возьмут наши Пруссию, тогда и начну награды раздавать.

— Насчет Пруссии у нас с Шапошниковым пока разговора не было…

— Ну так поговорите! Да, спросить хотела: кто там у него такие дурацкие названия операциям придумывает?

— Не дурацкие, а говорящие! Борис Михайлович-то у нас человек с образованием…

— И что? Я тоже разные слова знаю, например слово «афедрон».

— Ну это-то слово и я знаю… от тебя, кстати, набрался. А про операции: Колывань — это древнее название города, который эстонцы Таллином обозвали, причем название не просто древнее, а балтское, то есть местные племена, которые его основали, так назвали, в честь какого-то вождя своего. А клуня… ну кто из нас русский по рождению? Клуня — это овин… не переживай, я и сам на знал, мне Борис Михайлович позавчера объяснил.

— Понятно, а овин — это рига… хитро, но что, у немцев знатоков русского языке что ли нет?

— Может и есть, только мы немцам про свои планируемые операции как-то забываем сообщить.

— А еще южнее?

— А это ты все же у Шапошникова спрашивай, я пока так далеко на юг не смотрел. То есть когда фашист с Украины войска потащит наш прибалтийский прорыв затыкать, он там что-то эдакое намечает, но я в детали не вникал, да и по срокам не угадать. А совсем на юге — Толбухин утром в Одессу прибыл.