Николай Дмитриевич так и не понял, почему он девочку послушался — но сделал все, о чем она его просила. Даже не так, сделал все, что она велела — но об использованных катализаторах она так ничего и не сказала. А спросить снова — профессор искал ее по аудиториям и лабораториям всю следующую неделю, но успеха в этом начинании не достиг: на учебу она просто не приходила.
А не приходила Вера учиться по очень серьезной причине: она как раз занималась «извлечением пользы для университета». С утра в понедельник она заявилась в партком, побеседовала с секретарем парторганизации университета — а затем на срочно собранном заседании уже комитета комсомола повторила сказанное в несколько «более расширенном формате»:
— Я целиком резолюцию профессора Зелинского зачитывать не буду, если кому интересно, то потом почитаете. А если вкратце, то у него на кафедре сделано серьезное такое открытие — но в промышленность мы его передавать не можем. Потому что десять грамм продукта — это вообще ничто, а по условиям конкурса нужно предоставить пару сотен килограммов. Но у нас нет нужного оборудования, и взять его негде. Да и заказать на стороне не выйдет: нет таких заводов, которые это сделать смогут.
— Старуха, ты так все здорово рассказываешь: мы сделали великое открытие, но оно никакой пользы не принесет. И что?
— И то. Вот, у меня есть, между прочим, список тех, кто это сделать на самом деле может. У нас же университет, и в нем учится довольно много студентов, у которых руки не из задницы растут. Например… сейчас, секундочку… вот, у нас только на физико-математическом рабочих-металлистов учится семьдесят два человека, причем — судя по тому, что им направления в университет выписали — работать они умели неплохо. Два потомственных часовщика… есть стекольщики, профессиональных каменщиков под сотню, даже печников пятеро.
— И что?
— Снова повторю: и то. Пусть мне комитет комсомола выпишет направление к товарищу Луначарскому, я ему лично все это расскажу, а еще расскажу, что возле заброшенного газового заводика в Лианозово простаивает большой такой пустырь. Газовый заводик мы — силами студентов, но за деньги наркомата — отремонтируем, рядом выстроим другие нужные нам помещения, и летом наладим для страны производство этого синтетического каучука, и делать его будем по две сотки килограммов… для разнообразия по две сотни в час. Государство заводику за каучук денежек отсыплет, мы на эти денежки общежитие отремонтируем… или даже новое построим, наладим централизованное снабжение студентов продуктами питания. Но даже не это главное…
— А что тогда главное? Нам просто интересно, что ты на самом-то деле предлагаешь.
— Что я предлагаю… сейчас мы только на кафедре профессора Зелинского много чего придумали — но придумали только на бумаге. Потому что химия — она здоровья не всегда прибавляет, и некоторые опыты проводить в центре Москвы категорически не рекомендуется. А там, в Лианозово, мы выстроим такую «удаленную лабораторию» — а же сказала, что вокруг пустырь огромный? И там мы получим возможность химичить от души: если кто и помрет, то только студент нерадивый, технику безопасности не соблюдавший — но так ему, дураку, и надо. Правда комсомол отдельно проследит, чтобы дураки в эту лабораторию не попали… я серьезно: есть довольно много химикатов, которые пользу могут принести огромную — но здесь с ними не то что работать, их даже хранить в этом здании нельзя!
— Почему? — удивился кто-то из комсомольцев.
— Потому что я живу тут неподалеку, и искренне считаю, что помирать мне рановато.
— А я, пожалуй, поддержу товарища Старуху, — хмыкнул секретарь парторганизации. — Пусть она к Луначарскому сходит: вреда нам от этого точно никакого не будет, а она так глазками полупает — и университету, возможно, что-то и перепадет.
— А я против, чтобы она в наркомат шла, — высказался секретарь комитета комсомола. — Ну придет она туда, ее спросят: девочка, ты кто? И ответит она что? Правильно: я, мол, член комитета комсомола — и куда ее такую пошлют?
— А ты верно говоришь, — заметил парторг, — но это дело поправимо. Вот прямо сейчас возьмем и выберем ее секретарем комитета комсомола…
— А я против! — взвилась вера. — Секретарь у нас освобожденный, а я учиться хочу!
— А мы тебя выберем неосвобожденным секретарем, вторым или — ведь второй у нас есть и тоже освобожденный — третьим. Будешь у нас третий секретарь по… научно-технической работе, и делать будешь что и раньше делала. А в наркомате тебя спросят — честно ответишь, что ты секретарь комитета комсомола Первого МГУ. Мне почему-то кажется, что там никто не станет уточнять, какой ты по счету секретарь… А как дело сделаешь — освободим тебя, по собственному желанию. Итак, кто за то, чтобы Старуху избрать секретарем комитета комсомола? Единогласно… Так, Старуха, вечером зайди в комитет, мы тебе мандат на переговоры с наркомом выпишем, только ты это…
— Что?
— Напомни, как тебя на самом-то деле зовут? А то, думаю, все уже и забыли как такая юная и шустрая Старуха в бумагах писаться должна…
Вера Андреевна о товарище Луначарском знала достаточно чтобы ни на секунду не сомневаться в полной бесполезности визита к нему даже секретаря комитета комсомола университета. Но ей, откровенно говоря, сам Луначарский был вообще неинтересен: в любом случае он был не в состоянии что-либо полезное сделать даже если бы и захотел. Но Старуха была уверена, что «не захочет» — и в ожиданиях своих не обманулась: на предписании, которое ей оформили в комитете комсомола, она все же смогла поставить резолюцию (за подписью всего лишь секретаря наркома) о том, что ее записали на аудиенцию на конец февраля. Ну сжалился секретарь, глядя на наливающиеся слезами глаза девочки, «отмазал» ее от суровых комсомольских руководителей…
Из наркомата Вера вышла довольная, хотя глаза и пощипывало: для полноты эффекта она перед тем, как войти в кабинет, палец, которым потом терла глаза, слегка измазала бромацетофеноном. Гадость попроще, чем пресловутый CN, не такая ядовитая — но слезу выжимает не хуже — зато воняет не так сильно. Платочек с нейтрализатором в нее заготовлен был заранее — и подготовка оказалась не напрасной, а с такой бумажкой…
С бумажкой она тут же, никуда не сворачивая, пошла в горком партии — а там все же нравы были попроще и уже через полчаса Вера разговаривала Николаем Александровичем Углановым, который был первым секретарем этого горкома. Правда, первый секретарь очень удивился при виде Веры, но та сразу «расставила точки над i»:
— Николай Александрович, только не надо шутить про то, как меня в детстве кормили. Я и сама знаю, что плохо — но меня направили не об этом беседовать. Вопрос очень простой, и я займу у вас буквально пять минут — а товарищ Луначарский, мне кажется, его намеренно саботирует… В общем, как вам, вероятно известно, ВСНХ объявил конкурс на разработку синтетического каучука — и в лаборатории процессора Зелинского этот каучук смогли получить. Но чтобы получить его достаточно для предоставления в комиссию ВСНХ, у университета просто нет…
— Я деньгами не распоряжаюсь.
— У университета просто нет места. Места нет, не возможностей — и мы хотим всего лишь попросить передать университету — или химическому институту при университете — простаивающего газового завода в Лианозово и пустыря вокруг него.
— Это, вероятно, можно сделать… а завод точно простаивает?
— Его еще в шестнадцатом закрыли, он уже развалился наполовину — но комсомольская организация университета его осмотрела, мы его силами студентов восстановим быстро. И на пустыре недостающее сами же и построим.
— А… а зачем вам этот газовый завод?
— Этот каучук синтетический как раз из газа и делается светильного, так что завод нам точно нужен. Просто одного этого завода мало, там еще кое-что выстроить потребуется… немного, мы, студенты, справимся. И летом, думаю, уже сможем запустить производство каучука, который сейчас за бешеные деньги за границей закупается.
