Понятно, что сидим не просто так, а в полной готовности. Я больше ждал появления истребителей-бомбардировщиков врага. Однако они не появлялись.

Англосаксы, к сожалению, не идиоты. В поезде нам некуда было деться, и защищали нас, кроме пулемётов на башнях, четыре зенитные пушки 57-мм. А на фронте мы можем ездить, как нравится, и защищают позиции более серьёзные противовоздушные силы.

Немецкие зенитки 85-мм точно есть, да в Гардарике забрали в долг схожие установки. Прибавим радарное наведение — дурачков, чтобы атаковать кого-то с воздуха, на фронте больше нет. Всех посбивали нахрен.

Тут поможет только разведка боем, вот англосаксы и погнали солдатиков в атаку. Пушки врага ударили на позиции поляков, орудия немцев продолжают контрбатарейную борьбу.

Но вот смолкла артиллерия противника, его солдатики побежали к позициям врага. Немцы, понятно, поставили артиллерией заградительный огонь. Здорово было нападать, когда немцы не могли ответить, но сейчас им хватает снарядов, атакующий враг залёг под плотным огнём, выжившие отползают.

Это всё повторялось ещё целых два раза, как только англосаксам солдатиков не жалко? Каждая такая попытка — три сотни убитых в среднем, плюс пятьсот раненых разной тяжести.

А раненые очень стараются вернуться в Америки, даже если ни дня там не прожили. Англосаксы мечтают оказаться как можно дальше от этого кошмара, они ехали совсем на другую войну! Им обещали сплошные победы и доступных красавиц с большими дойками, а не это вот всё!

Не, массовых самострелов или дезертирства у противника немцами не фиксируется, англосаксы хорошие солдаты. Просто это действительно другая война.

Мне вспомнился исторический ролик, там колонна американских танков пыталась прорваться в Италии поверху узкой дамбы. Её защищала одна пушка pak-40. Командиры американцев посылали на прорыв танки, а немцы их жгли. Они подбили более сорока «шерманов».

На той войне американцы прошли потому, что у немцев кончились снаряды. Расчёт той пушки спокойно сдался американцам в плен. Представляете? Офицеры посылали и посылали свои танки вперёд, американские танкисты всё видели, всё понимали и ехали в свою очередь, а немцы их расстреливали, как в тире!

Так вот на этой войне всё то же самое, те же американские командиры и солдаты, только у союзников нет господства в воздухе. Снаряды для немецких пушек не заканчиваются. Всего-то и разницы, но как она меняет картину!

Такое трудно себе представить, а увидев наяву, не понять, что тут, чёрт всё побери, творится! Я смотрел в оптику танка и по-поподански краснел. Вот так же в моём мире красноармейцы шли на пулемёты и гибли, выполняя чей-то неумный приказ. И это кем-то до сих пор считается подвигом!

Мои танкисты только затейливо матерились, эти опытные военные не могли понять, где может быть героизм в бессмысленной гибели! Действительно, в чём тут героизм? В готовности выполнить любой приказ⁈

А командиры могут дать себе труд немного подумать и не отдавать эти пресловутые «любые» приказы? А если не могут, почему они стали командирами, и их не поставили к стенке, мразей⁈

Мы наблюдали три такие пехотные атаки, и офицеры англосаксов поняли, что так им «слона не продать», ничего не получается. В четвёртый раз солдатики пошли при поддержке полусотни «шерманов».

У этих странных людей «шерман» является основным танком. Не! Есть у англосаксов машины намного хуже, но их в Европу, наверное, тащить постеснялись. У англосаксов имеются танки с неприлично тонкой бронёй, как «стюарты» и «крусайдеры». Им забыли сделать фугасные снаряды, да потом сняли вопрос вместе с танком. Или у них были танки со второй пушкой в боковом спонсоне, как «ли». Или «матильды», что в горочку могли подняться только на буксире. И, конечно, тяжёлые «чёрчи», о которых премьер Чёрч говорил, что у них даже больше недостатков, чем у него.

Вот все эти чудеса техники можно впарить русским варварам и применять в Африке против итальянских творений. Они неплохо показали себя в Азии против таких же продвинутых японских поделок.

А нас удостоили «шерманы». Я подождал, когда танки англосаксов преодолеют первую линию окопов, и сказал в рацию:

— Вперёд, ребята. Охватываем, огонь по моей команде. Чтоб никто отсюда не уполз.

Чувствуется деловой, холодный настрой парней, но и никакого азарта. «Шерманы» — это, конечно, тоже работа, но это всего лишь «шерманы». Вепрь Толик не поменял кассету, играла та же отечественная эстрада.

Ушлые поляки пропустили вражеские танки и принялись отсекать пехоту. Отдельные танки противника попытались пройти вдоль окопов и зачистить их пулемётами и орудиями.

Но ведь окопы никогда не роют по одной линии, из-за поворотов таким оригиналам прилетели гранаты под гусеницы, а потом в броню выстрелы из «фаустпатронов».

Мои «лютые рыси» в грозном молчании сближаются с противником. Американцы, как нас увидели, наверное, обрадовались, аж стреляют. Даже попадают, корпус загудел от разрыва снаряда. Но мои парни знают, что «шерману» надо уткнуться нам в борт, тогда у его пушки появятся какие-то шансы.

Смешно смотримся со стороны — двадцать танков охватывают пятьдесят! Идём осторожно, чтобы под гусеницами не пищало. Кругом взрывы стеной, а самим смешно. Всё, до всех машин врага критическая дистанция уверенного поражения, я весёлым голосом командую в рацию:

— Огонь!

Ещё не договорил, мой танк тряхнуло выстрелом. Расстояние меньше километра, у части «шерманов» наши снаряды срывают башни. В первом залпе двадцать выстрелов — двадцать танков противника вспыхнули факелами.

Серёга ведёт танк так, чтобы наводчику не пришлось поворачивать башню. Две минуты, три выстрела, и танки врагов закончились. У половины башни лежат рядышком, все горят.

Попутавшие от таких дел американские танкисты, если остались в живых, стоят у горящих машин с поднятыми руками и пытаются понять, что это было.

Они — добыча пехоты, пусть поляки с ними разбираются. Но не ради же трёх минут мы сюда приехали! Я на пехотной волне говорю по-русски:

— Эй, поляки! Кто живой? Куда тут ещё пострелять.

Мне ответили тоже по-русски с заметным акцентом:

— Говорит обер-лейтенат Ежи Ковальский! Спасибо вам! Мы тут дальше лучше сами, езжайте отдыхать.

— Ну, как скажешь, — проговорил я и переключил рацию на волну роты. — Едем на исходную позицию. Только осторожно, не давим пехоту.

Степенно вернулись на рубежи. Развернулись, встали, ан опять эти европейцы идут с маскировочными сетями. Спрашиваю спокойно, чего им неймётся. Говорят, полковник Сосновский приказал. Ну, думаю, раз полковник приказал, пусть будут сети.

Ближе к полудню пришёл польский солдат и позвал к полевой кухне. Взяли посуду, пошли с ним за кормом. Дали на первое суп из фасоли, на второе тушёную капусту с мясом, и на каждого по кусочку хлеба. Хорошо, что не под роспись. Почти как в учебном Центре, нормальное немецкое питание.

То, что тут называлось чаем, брать не стали. Серёга на броне установил керосинку и сварил кофе. Сидим на земле, питаемся, первое прикончили, и приходит полковник Сосновский с бутылкой шнапса мириться.

Как будто я с ним ругался! Да я в любых обстоятельствах не могу поругаться с поляками. Они же для меня вне любых эмоций, практически неодушевлённые существа.

Само собой, Сосновскому я это говорить не стал. Хочет он мириться с русским полковником, так я с интересом его выслушаю. Знать, есть у него важные причины.

Экипаж у меня офицерский, бер Вася мигом сообразил пять кружек. Поляк застенчиво проговорил:

— А кофе угостите?

Я невозмутимо кивнул, Серёга отдал ему свою порцию и поставил вариться ещё. Полковник отхлебнул из кружки и промычал, качая головой:

— Ошизеть! Он ещё и сладкий! — поляк спохватился. — Кстати, меня звать Владислав.

— Артём, — сказал я.

— Ну, за здоровье, — он поднял свою порцию шнапса. Выпил, скривившись, и запил кофе. Проговорил ворчливо. — Я честно думал, что в Германии настоящий кофе положен только генералам. Где берёте порошок и сахар?