На фронте нам не особенно обрадовались. Немецкий оберст суховато меня приветствовал и сообщил, что мои танки поддерживают действия его полка. Выдал мне комплекты карт, обозначил наши рубежи, и далее я должен отчитаться и ждать его приказа.

Подтянутый мужик носил форму немецкого офицера, но по-немецки говорил со странным сильным акцентом. Может в Германии стать офицером иностранец? Ну, не знаю, может, это какой-нибудь больной иностранец.

Только не надо мне говорить, чтоб на себя посмотрел! Пусть я ношу немецкую форму, но комбез-то русский! И плевать на знаки различия, или что немцы обзывают меня оберстом — я всегда буду простым русским полковником.

Немецкий офицер на общее не отвлекался, держался неприступно, и я не стал лезть к этому не-магу с отвлечёнными вопросами. Поехали на рубежи, встали. Я созвал флажками командиров машин, выдал им карты и отправил бера Васю с донесением. Тот сходил без приключений.

Вода оставалась своя, но водитель Серёжа пошёл к пехотинцам спросить свежей. Ходил примерно полчаса. Вернулся с двумя немецкими солдатами, которые несли большой бак. На лицах их красовались свежие побои. Они поставили бак возле танка и вытянулись, преданно глядя заплывающими глазками на Сергея.

— Пошли вон, — небрежно бросил им по-русски Серёжа.

— Слушаем, господин обер-лейтенант! — почти без акцента хором истово ответили те тоже по-русски и строевым шагом направились прочь.

Серёга же нырнул к себе за примусом и, устанавливая его на броне, пояснил:

— Поляки. Тут везде они.

Он включил примус, набрал из бака воды в манерку, насыпал кофе и установил на огонь. Пока напиток варился, Сергей вкратце поведал, что пришёл он в окопы. Спросил по-немецки первого же солдатика, где набрать воды, а он заявил, что здесь с русскими собаками не разговаривают.

— А я ведь с погонами обер-лейтенанта! — ухмыльнулся Серёжа. — Заехал ему в морду. Тот в драку полез, заголосил, ему на помощь прибежали… — он весело помотал головой.

Мы тоже улыбнулись. Серёга тотемный вепрь, тут помочь нечем.

— Ну, провёл воспитательную беседу, — лениво продолжил он. — Отвели к ручью. Чтоб не плюнули, при мне наполнили бак, и пошли за мной.

Стало более-менее понятно, что попали мы к врагам. Стоим у танка, задумчиво пьём кофе. Надо как-то дальше с этим жить. Фиксирую приближение негативно настроенной группы людей — давешний оберст и с ним трое незнакомцев.

Подошли к нам, откозыряли, и оберст, сдерживая себя, заговорил:

— Мне доложили, что твои танкисты устроили множество драк…

— Прекращай издеваться над немецким языком, — снисходительно прервал я. — Попробуй говорить по-русски, должно получиться лучше.

— Я в немецкой армии! — воскликнул оберст по-немецки.

— И что-то хочешь от русского полковника, — договорил я за него по-русски. — Ко мне поляки будут обращаться по-русски, или пусть идут себе молча, — я ухмыльнулся. — Фирштейн?

— Мы одного звания, и ты не можешь мне приказывать! — лицо поляка покрылось красными пятнами.

— Твоя страна в Европейском Союзе, а моя Гардарика только что его победила, — я добавил. — И не надо мне говорить, что мир паритетный. Никогда не поверю, что даже поляки могут быть настолько тупыми!

— И это говоришь мне ты! Русский! — воскликнул оберст по-русски. — Твоя Гардарика могла вырвать Польшу из Европейского Союза! Вы должны были спасти восставших в Варшаве!

— Должны⁈ — удивился я. — Русские что-то должны полякам?

— А на кого нам ещё было рассчитывать! — выкрикнул офицер из свиты оберста.

— Мне наплевать, на кого вы рассчитывали, — процедил я презрительно. — Забейте в бошки — русские никогда ничего никому не должны, — мою ужасную рожу исказила кривая улыбка. — Особенно вам.

— Особенно полякам? — холодно спросил другой офицер.

— А кто называл русских животными? — участливо уточнил я. — И да — мы злопамятные, очень плохие создания. Так что бесполезно обращаться к нашей жалости. Но бог с Польшей, я имел в виду конкретно вас. Кто убивал в Варшаве поляков? Русские или немцы? Вы после этого надели немецкую форму и вопите, что виноваты отчего-то русские! Ау! Поляки! Вас убивали немцы, почему вы, — я выделил интонацией это слово. — Вы таскаете немецкую форму⁈

— А кто заключил с Европейским Союзом мир! — воскликнул поляк из свиты оберста. — Мы твёрдо рассчитывали, что нас освободят!

— Так ещё не всё потеряно! — улыбнулся я душевно. — Надевайте форму англичан или американцев!

— Да всё потеряно, — махнул рукой оберст. — Когда Гардарика заключила мир, это стало ясно даже многим полякам. — А нам надо как-то жить и содержать семьи, немцы стали хорошо платить солдатам, — сказал офицер из компании оберста.

— Форма же просто объясняется, — добавил другой поляк. — Мы пошли в войска Европейского Союза, но немцы не любят польские мундиры — могут сразу пристрелить.

— Вот и включили нас в польские части немецкой армии, — проговорил третий. — Нам ещё положена буква «P» на рукава, да мы её спороли, чтоб не было особого отношения.

— Всё равно относятся к нам так себе, — угрюмо вставил оберст.

Я засмеялся ему в лицо и насмешливо заявил:

— А как к вам ещё относиться⁈ Вы воюете не за свою страну, не за её будущее, у вас свои, шкурные интересы! Вы простые наёмники!

— А ты⁈ — выпалил польский офицер.

— А я здесь, чтобы убивать англосаксов. Злые русские всегда должны убивать людей запада, — пояснил я. — Моей Гардарике пока невыгодно воевать с ними открыто.

Я снова усмехнулся, и оберст вернулся к первой теме:

— С этим более-менее ясно. Мне доложили, что твои танкисты избивают моих пехотинцев. Я требую это прекратить!

— Да просто скажи своим, чтоб засунули польский гонор в дупу и говорили с офицерами, как положено, — ответил я. — И добавь, что все мои танкисты сильные маги. Есть и тотемные воины, если вы в курсе, кто они такие.

Поляки явно были в курсе, смотрели на меня во все глаза. Один, самый молодой испуганно вякнул:

— А ты?

— Без комментариев, — ответил я. — Более не задерживаю.

Поляки мне чётко по-европейски откозыряли двумя пальцами, я небрежно махнул ладошкой у шлемофона, и они развернулись восвояси. А я подумал, что нам нашить на рукава буквы «R» не предлагали. Наверное, никто не рискнул, да и по «лютым рысям» с рунами и Григорием Победоносцем всё ясно.

Спали рядом с танком на своих комбезах, расстеленных прямо на траве, укрывались немецкими шинельками. Как меня выручает рысий мех! И не мёрзну, и лапы можно вытянуть. Пацаны все сжались калачиками.

Всё-таки не хватает трофейных комбинезонов, но это дело на войне наживное. Проснулись до рассвета. Натянули комбезы, санитарные процедуры, зарядка, водные процедуры в урезанном варианте. Развели в ямке маленький костерок, разогрели банки консервированной гречки с мясом, Серёга сварил кофе, а Вася накрошил бутербродов.

Завтракаем, а тем временем светает и просыпается война. Загрохотали пушки, принялись палить из стрелкового оружия, затарахтели короткими очередями пулемёты.

Конкретно нас в виду не имели, но мы от греха прошли за корму танка. Для нас ничего нового, только не хватает треска бипланов. Сидим себе на корточках, никого не трогаем, пьём кофе с бутербродами, и приходит поляк в форме немецкого сержанта. Спросил разрешения обратиться. Я ему кивнул, и он сказал по-русски с акцентом:

— Полковник Сосновский вам приказал на атаки пехоты не отвлекаться, себя не обнаруживать. Но мы все надеемся, что вы перестреляете танки врага.

Я снова кивнул, проглотил и молвил:

— Понятно, свободен, боец.

Тот откозырял и ушёл. Я подождал, когда ребята доедят бутерброды и допьют кофе да послал их передать приказ полковника по машинам роты. Дождался я их возвращения, и мы полезли в танк по постам.

Сидим спокойно, в оптику любуемся, как поляки воюют, а заряжающий бер Вася потребовал поймать на магнитоле хотя бы немецкое радио, а то ему скучно.