— Откуда знаешь?

— Это дом моих родителей Карла и Клары Ридеров, — ответил тот с достоинством. — Очень приличные люди.

Отряд остался за оградой, для переговоров я позвал с собой пацанов своего экипажа. Курт постучал в калитку добротных деревянных ворот, выкрашенных в зелёный цвет.

Во дворе тоскливо завыла псина. Один я уже слишком для собачки, а тут пришли сразу четыре тотемных зверя. Глупые животные не видят разницы между нами и нашими тотемными покровителями.

Калитку открыл пожилой немец. Голова седая, лицо добродушное, улыбчивое, одет в клетчатую рубашку, рукава по локоть закатаны, синие штаны на помочах.

— Это ты, Курт, мой мальчик! — воскликнул немец баритоном. — Странно, что Франц тебя не узнал. Проходите, молодые люди!

А Франц это, наверное, здоровенная немецкая овчарка на цепи. Бедняга упал на брюхо и смотрел на нас полными собачьей грусти ореховыми глазами. Хоть перестал выть.

Дед провёл нас на веранду, представил своей хозяйке, полноватой женщине в годах, одетую в простое платье и с чепчиком на пепельных волосах. Нам сказали присаживаться к столу, но не предложили даже чаю.

Курт поведал, что мы русские военнопленные, а со вчерашнего дня туристы. Я вообще целый оберст. Вот мы ищем дом, чтобы остановиться, так, по мнению Курта, дом его родителей подойдёт лучше всего.

Карл важно покивал и сказал, что четыре отдельные койки у них найдутся. Только нельзя приглашать девушек. Карл долго служил в магистрате, и у них есть телефон, что очень важно для господина оберста.

Электричество вообще есть, а практически они уже забыли, когда его давали. Но мы люди военные, нам свет без особой надобности. Проживание вместе со стиркой и кормёжкой, как у хозяев, на всех будет стоить полторы тысячи марок в месяц…

Я в уме перевёл деньги по курсу четырнадцать к одному и решил, что цены вполне терпимые, я и в Гардарике платил за постой экипажа в среднем по сто рублей в месяц, если без чаевых.

— И я понимаю, что вы русские, — глубокомысленно проговорил Карл. — Но попрошу вас не пить дома водку и пьяными не приходить.

Мы хором заржали, Карл такой реакции даже слегка обиделся. Я ему объяснил, что немцы придумали много смешных для русских штампов, и наше повальное пьянство одно из самых распространенных заблуждений.

Карл проворчал, что только рад, если заблуждается. Он назвал номер телефона, а я заявил, что нас условия устраивают, вручил Карлу полторы тысячи марок и сказал Курту, что пора идти устраивать парней отряда.

Пацаны моего экипажа остались обживаться, а я и Курт вышли из дома, и отправились устраивать ребят. Лейтенант, похоже, знал свой город, вёл уверенно, пустых визитов не было. Я заставлял ребят записывать номер своего телефона.

Курт Ридер по дороге попросил объяснить, почему мы селимся по четыре человека. Это как-то связано с нашей религией?

— Можно и так сказать, — ответил я серьёзно. — Мы по основной профессии танкисты. Что ты знаешь о танковых экипажах?

— Почти ничего, — признался гарнизонный лейтенант Ридер.

— Мы за лето потеряли пятерых парней, — сказал я. — Один экипаж обгорел в танке полностью, другой потерял командира, он эвакуируется из машины последним. И ещё у нас трое новичков пока без своего танка, их тоже поселим вместе.

— Извини, не знал, — смущённо пробормотал Курт.

— Чего ты не знал? Что на войне убивают? — переспросил я холодно. — Или ты не знаешь, что происходило этим летом на восточном фронте? Мои парни танкисты, и каждый успел убить немцев на такой городишко.

Гарнизонный лейтенант Курт Ридер поджал губы, закаменел скулами. Вспомнил, значит, с кем болтает по-немецки. Наверное, думает, что уж он-то победил бы этих русских. Только у истории нет заднего хода, убитые погибли навсегда, я как попаданец в другой мир понял это очень быстро.

Последними поселили новичков. У них оказалось самое трудное положение. По идее вокруг соплеменники, но с этими людьми ребят связывает только язык, им постоянно приходилось себе об этом напоминать. Немцы им стали вдвойне чужими…

Да я ещё за них оплатил постой и выдал на руки тысячу марок на конфеты. Чтоб не ревели в отрыве от Гардарики. А то от этих немцев сухаря бесплатно не дождёшься — нас нигде даже чаем не поили.

Закончили расселять парней к полудню, и Курт сказал, что пойдёт домой обедать. Мне тоже лучше всего пройти по новому своему адресу и постучать в калитку, пёс залает, и папа Карл мне откроет.

Я пожелал ему приятного аппетита и пошёл к себе. Постучал в калитку, только Франц не лаял, а жалобно скулил. Карл вскоре всё-таки услышал и открыл мне.

Его смущало поведение собаки. Свирепый ранее Франц совершенно не лаял на чужаков, падал на брюхо и жалобно скулил. Я сказал Карлу, что это нормальная реакция немецкой овчарки на русских солдат.

Карл важно покивал, выразил надежду, что это скоро пройдёт, и пригласил в столовую. Время обеденное, собрались все, ждали только моего возвращения. Проходя мимо собаки, я подумал, что это вряд ли когда-нибудь пройдёт — Франц лежал на брюхе, закрыв голову лапами.

Сначала Карл подвёл меня к обычному деревенскому умывальнику, а потом мы вместе зашли в столовую. Карл предложил располагаться за столом, и мои парни дружно встали с диванчика и расселись на стульях у стола.

Клара пришла из кухни с большой кастрюлей супа. Карл не делал попыток ей помочь, и мы сидели с приличной скукой на лицах. Хозяйка разливала гороховый суп в глубокие глиняные миски, расписанные диковинными птицами и цветами.

К первому хлеба не дали, Клара каждому в чашку насыпала сухарей. Карл взялся за ложку, и мы за ним следом приступили. Суп показался очень вкусным, но хлеба всё равно не хватало.

На второе в других тарелках дали тушёную с курицей картошку. Выдали по маленькому кусочку хлеба. Мы его сразу употребили, однако новых кусочков не предлагали, а просить мы стеснялись.

Впрочем, второе и без хлеба всем зашло, а на третье хозяйка выдала кружки с неким напитком, который следовало называть кофе. Только кофе там точно не было. Мы без комментариев его выхлебали, замечания иностранцев в воюющей стране могут посчитать обидными.

Я неожиданно для себя почувствовал, что вполне наелся, и обеда мне хватит надолго. И только тогда отметил про себя, что Клара с нами не присела. Она приносила и раскладывала еду, собирала грязную посуду.

Наверное, ждёт бедняжка, когда мужики поедят и уйдут по делам. А ей ещё тарелки мыть! Я решил не затягивать и спросил у Карла, во сколько будет ужин.

Тот сказал, что в восемь, и я предложил пацанам пройтись к своей казарме. Устроим занятия по расписанию. Те согласно покивали, и мы отправились на выход. По пути никто не смотрел на собаку, Франц готов был зарыться под землю, уже откопал себе окопчик и вжимался в его края.

Закрыл за нами хозяин, да мы пошагали в казарму. И в который уже раз я убедился, что мысли сходятся не только у гениев — пришли все ребята. Для нормального пищеварения начали с теории, снова разбирали танковые побоища.

Далее обычные наши тренировки, сильно похожие на драки. Не-магу и не понять ничего. Пришли немецкие солдаты и любовались нашими упражнениями.

Я взял паузу для правежа в поперечном шпагате, и ко мне подошли двое. Один с погонами капрала почтительно сказал:

— А вот вы магические знаки наносили. Нанесёте нам на каски? Мы даже заплатим, по триста марок пойдёт?

— Это стоит намного дороже, но вы ж таких денег сроду в руках не держали, — сказал я насмешливо. — Не будем отбирать ваши гроши. Вам нанесём даром, давайте ваши каски.

Устроили перерыв для магического обряда. И никакой благотворительности, нам тоже надо тренировать способности. Тем более, когда приехал какой-то капитан с подачи Курта Ридера, так за руны на его ноже я затребовал тысячу рублей или марками по курсу. Сторговались на семи тысячах марок, у бедняги просто не было больше, а скоро он отправлялся со своей маршевой ротой на фронт.

Работали до половины восьмого и разошлись до завтра. Я громко постучал в калитку, не рассчитывая на лай Франца. Открыл хозяин, а псин отрыл для его роста окоп полного профиля, лежал на дне и старался не обращать на себя внимания.