Второй значительный минус дальтонизм, картинка только зелёная. Причём у источников света окраска более насыщенная, чем у отражающих поверхностей. Я понял, почему звери не обращают внимание на зеркала. Источниками света мне стало всё, где вырабатывается тепло. То есть я стал видеть в инфракрасном диапазоне.

Теперь я догадываюсь, что кошки тоже плохо видят в темноте, они просто многое могут разглядеть, прикладывая определённые усилия. Шторки раздвигаются, конечно, рефлекторно, но это всё-таки ощущается. Вот по этим ощущениям я и понимаю, что света стало маловато, а так почти без разницы. Просто более отчётливо вижу контуры теплокровных.

Забавно, что сны все цветные. Истинное пространство продолжает считать меня человеком, знает, что я мысленно различаю цвета, и всю информацию передаёт цветными картинками.

Спать я могу сколько угодно и засыпаю всегда легко, особенно днём, хотя сна мне стало требоваться намного меньше. Может, так на меня повлиял волшебный эликсир или таково общее изменение моей природы, но я совсем перестал о чём-нибудь думать без толку. Если нет срочных дел, впадаю в полудрёму, бездумно щурясь на изменчивый мир. Я всегда насторожен, как настоящая кошка.

Сижу себе на лавочке в парке, греюсь под солнышком и жмурюсь на людей. Я уже не иду к шахматам, это они иногда ко мне с ними подходят. Смешные. Вот для меня перестала существовать проблема лишнего времени, его просто не стало. Я могу сидеть и жмуриться сколько угодно, пока не приходит пора важных дел — уколов или кормёжки.

Колют мне витамины и другие общеукрепляющие препараты, а кормление тем более никак не могу пропустить. Я и раньше не жаловался на аппетит, а сейчас, кажется, весь мир бы сожрал.

Изменились мои гастрономические предпочтения. Мясо и рыбу обожаю в любом виде, молоко пью, сколько ни нальют, а к овощам, фруктам и кашам стал равнодушен.

Главное, что передвигаюсь спокойно, в пространстве чувствую себя уверенно. Голова перестала кружиться совсем, контузия никак не ощущается.

Мне уже не надо мусолить в голове мыслишки, чтобы понять, что всё это значит. Я и так всё знаю. Родился я человеком, но люди убили мою человеческую природу, и остался кот, какой и был всегда. У кошки девять жизней, одну уже потратил.

Впереди у меня долгая война, но для победы я готов расстаться со всеми кошачьими жизнями. Да, я вот такой собираюсь воевать, и пусть врачи попробуют мне доказать, что я не могу этого делать. Я ж практически выздоровел, впереди медицинская комиссия и приказ Совета обороны.

Кирилл Петрович подошёл ко мне в парке и сказал, что пока не может меня выписать. Он заявил:

— Мы решаем не только то, сможет ли человек держать оружие, но и насколько опасно человеку оружие доверять. Мы считаем, что тебя следует обследовать подробнее.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что говоришь это боярину? — спросил я холодно.

— Да, — кивнул Кирилл. — Я же говорю это, прежде всего, человеку, — он мне грустно улыбнулся. — Неужели ты хочешь вернуться туда опять? — я смотрел неприступно, и доктор воскликнул. — Господи, Тёма! Ты разве мало там пережил? Никто не посмеет сомневаться в тебе!

— А кем я буду считать себя, уже неважно? — уточнил я вкрадчиво.

— Как не важно? — не понял Кирилл. — Разве неправильно избегать опасности? Ты же просто не пойдёшь на войну! Это же естественно хотеть жить и не убивать!

Я поинтересовался:

— А ты кто такой, считать, что для кого нормально?

Он сказал:

— Я врач.

— А я солдат и боярин, — ответил я. — Кто на что учился, — я жёстко продолжил. — Уже завтра начнётся проверка твоей квалификации. И я так в тебе уверен, что поспорю с князем Москвы на десять миллионов, что ты её пройдёшь, — я сложил губы в улыбку. — Только боюсь, что я всё-таки проиграю.

Доктор побледнел, а я проговорил:

— Про солдатский долг тебе говорить бесполезно. Я просто не останусь здесь подопытным животным… — Кирилл попробовал что-то вставить, но я лишь повысил голос. — И мне наплевать на все слова. Или ты пишешь, что я годен для продолжения службы, или проверять будут весь госпиталь, — доктор закашлялся, а я спросил. — Итак?

— Ну, хочешь воевать, иди и воюй, — проворчал он. — Как врач я в этом не вижу ничего нормального, но как спорить с боярином? Завтра тебе приготовят все бумаги для выписки.

Я кивнул и отвернулся, мне больше не нужно его видеть. Кирилл Петрович ушёл по делам, обычный день продолжился далее. Я спокойно переночевал, а утром после завтрака добродушная полноватая баб Тома принесла бумаги. Я с ней душевно попрощался и пошёл в ординаторскую вызывать машину.

С Валерой приехал Гена Гудков. С интересом на меня посмотрел, внимательно прочитал бумаги и предъявил мне полномочия. Оказывается, он приказом Совета обороны уполномочен формировать отряд магов для защиты Москвы. Он может привлекать любых москвичей и подданных других княжеств, но лишь с их согласия.

— Я танкист, майор, — напомнил я.

— Ты маг и москвич, — сказал Гена. — Я отныне решаю, где тебе воевать, — он положил на мою кровать объёмный пакет. — Одевайся.

Внутри оказалась офицерская форма моего размера. Я снял больничную пижаму, мужики уставились на моё плотно покрытое пятнистой шерстью тело.

— Я думал, только уши, — пробормотал Гена.

— Я ж не гулял тут голышом, — ответил я, надевая брюки. — Вот тебе и не докладывали.

Гена молча поджал губы, а я надел и застегнул гимнастёрку. Далее китель… блин! Многовато одежды для кота средней пушистости. Особенно летом. Ещё и уши пришлось поджать, чтоб не спадала фуражка. Точно перейду на пилотки.

Без слов прошли в чёрный «москвич», уселся с Геной на заднее сиденье.

— Угадай, куда мы сейчас едем, — весело сказал майор Гудков.

— Ага, заняться больше нечем, — проурчал я благодушно. — Сейчас всё брошу и буду угадывать.

— А чем ты занят? — удивился Гена.

— Тебя слушаю, — легко ответил я и спросил. — Давай я на твой вопрос отвечу позже?

— Тебе надо время подумать? — хмыкнул он.

— Не, — сказал я. — Отвечу, когда приедем, а пока посплю.

— Тебе совсем неинтересно, куда тебя везут? — удивился Гена.

— Ну, куда ещё едут из госпиталя? На войну, вестимо, — проговорил я спокойно и насмешливо посмотрел на него. — Что тебе про неё рассказать?

— Едем мы в танковый Центр, — сказал майор Гена Гудков. — Приказом Совета обороны его немного перепрофилировали.

— И когда? — уточнил я.

— Да вас отправили на фронт, и почти сразу, — проговорил Гена. — Ваши батальоны были последними танковыми.

— Мдя… — проворчал я. — Складывая фрагменты, получим, что уже тогда Москву стали готовить к уличным боям.

— К уличным боям она готовится ещё с прошлого года, — возразил Гена. — Просто готовились к худшему. Но с недавних пор уличные бои в Москве стали частью планов Совета обороны.

— Почему Москва⁈ — спросил я.

— Не, я с некоторых удивляюсь! — воскликнул Гена. — Ты сам сказал печенегу про возможное наступление европейцев на его древнюю столицу Сталинград! Именно ты поставил его во главе Совета! И ты по его приказу на московском направлении весной жёг европейские танки!

— Но я же там воевал, чтобы европейцу отбить хотелку лезть к Москве! — возразил я.

— Твои мысли в Европе не читают, — ответил Гена. — Всё равно выбор был за Европой, она выбирала направление. Да, хан очень постарался помочь ей выбрать, но выбирала она сама. Уже выбрала, исходи из этого.

Я загрустил. Мне ведь очень не хотелось повторения в этом мире разгрома 1942-го года и прорыва врага к Сталинграду? Пожалуйста, всего этого не будет. Только ничто не бывает бесплатным…

— Европа изо всех своих сил рвётся к Москве, — продолжал Гена. — У Гардарики нет возможностей, чтобы её остановить. Да это и не нужно. Европейцы захотели Москву? Они это получат. Европа сама тащит сюда войска, все свои танки и пушки. Здесь они и останутся.

— А потеря Москвы не станет концом Гардарики? — осторожно я уточнил.