В танке, конечно, уютнее, но Дымов по-хорошему попросил магов сдать должности командиров машин и даже переодеться в простую форму, типа нас ещё не распределили. И нельзя же просто так жечь соляр, а в землянке топят железную печку.

В Гардарике пролетарской революции не случилось, и здесь такие печки называют не «буржуйками», а «солдатками». Тоже железные и горячие. Если без лирики, на топчане я ждал приказ, за столом, например, Павлик работал с новыми командирами над картой, в небе шли яростные схватки истребителей, а европеец палил из пушек и шёл в атаку.

В обед меня будили, и я отправлялся к кухне. После обеда снова укладывался на топчан ждать приказ, и за столом новым командирам бубнил уже другой маг. В остальном же все оставалось без изменений: самолёты гонялись за самолётами, пушки палили, одни солдаты шли в атаку, а другие отражали…

Тоже заметил, что спать могу сколько угодно, особенно днём. Зато когда садилось солнце, я разминался, обливался принесённой Серёгой водой из ручья и снова шёл к кухне. Но это неглавное. Наступало время магического эксперимента.

Маги собирались вместе. Кто-то выигрывал жребий. Я кровью рисовал на стали руны, мы отдавали эфиру всю силу, мир со мной вместе сгорал за мгновенье, и меня уносило сумасшедшей радостью!

После колдовского обряда приезжал на грузовике Лёша Дымов. Тоже, наверное, спал днём урывками. Маги, тотемные воины, партизаны и мой Серёжа очень плотно размещались в грузовике, и трофейный «Опель Блиц» с явной натугой, осторожно, чтоб не вывалились, пёр нас в город.

Там группы расходились по маршрутам. Тимофей Александрович водил по галереям других парней, а я заявил, что мне надоело маяться дурью. Наш маршрут лежал только в моей голове.

Заблудиться в подземелье больше никто не боялся, так мне стало интересно, на каком расстоянии я смогу почувствовать другую группу. Когда я определяю её численность, а когда положение. С какой дистанции другие маги могут почувствовать моё присутствие.

Я искал свои группы, пытался их вести и устраивать учебные засады. Парни, очень неслабые маги, конечно, все заранее предупреждались, что я вышел на учебную охоту, и были настороже.

Все ощущали моё присутствие, но понять мои намерения или указать примерное направление не могли. На мою группу тоже старались устраивать засады, но мы не попадались.

Мои маневры не давали парням расслабиться, делали обычные прогулки азартными. Лично мне этого хватало, я всерьёз и не надеялся поймать кого-то из магов. Мы тоже по большей части просто гуляли по галереям, и Лёша даже находил время для разговоров на общие темы.

Положение наше было очень грустное. В город отошли четыре с половиной тысячи солдат и тысяча партизан, все сейчас сдерживают натиск с запада. Силы самообороны, ничему не обученные горожане, прикрывают другие направления, но максимум, что они смогут, когда на них пойдут — выстрелить куда-нибудь, громко пёрнуть и помереть. Там надежда лишь на деблокирующий удар войск Гардарики. Что европеец к нему готовится и не дёргается.

Город сравнительно небольшой и вытянутый по железной дороге, протяжённость западного фронта около пяти километров. Тысяча человек на километр — жить можно.

Фронт прошёл через частный сектор, там почти нет надобности в окопах. Руины каждого домика маленькая крепость. У наших солдат много трофейных ручных пулемётов, противника укладывают на землю. У наших солдат хватает трофейных миномётов, врагу не позволяют разлёживаться. Среди наших солдат достаточно снайперов, активно выбивают вражеских офицеров.

Но все преимущества перекрывает артиллерия. Европеец методично стреляет в крепости, теряет десяток на одного и упорно продвигается вперёд. Враг явно готов платить любую цену за эту землю и платит. Он думает истребить всех защитников на окраине? Надеется, что в каменном городе ему станет проще?

Капитан запретил цепляться за каждую пядь, приказал сохранить солдат. Ведь нет никаких резервов, и глубина лежит на необученных горожанах. И так будет очень хорошо, если через частный сектор, эти несчастные три километра пройдёт половина наших бойцов.

На третий вечер капитан изменил программу. После магического опыта он сказал, что у врага серьёзные изменения, против нас пошли французы. Самое неприятное, идут лягушатники со своими танками.

Противотанковых ружей у немца не было, и нам не достались трофеи. Из большого боя с европейскими танками вышли наши части, но живых бронебойщиков, понятно, среди них оставалось мало — до двух десятков. Парни из-за укрытий могут убить водителей и остановить отдельные машины, но у француза очень много танков.

Ещё их можно подпустить поближе, поразить гранатой или бутылкой с зажигательной смесью и тут же погибнуть. Однако капитан строго запретил так делать. Темпы наступления европейцев возросли, и завтра они выйдут к большим домам. Лёша меня попросил назвать количество танков и отправить в город на передовую. Без возврата. Машины там останутся навсегда.

Давно подозреваю, что Лёша немного поэт. Для меня и моих парней всё намного проще. Солдаты обязаны гибнуть на войне, это просто наш солдатский долг.

С начштаба Павликом и ротными определили задачи, прикинули, сколько нужно машин, и назначили экипажи. Правда, под сотню танков на такой город маловато, и сорок экипажей может на все танки не хватить. Я сказал Дымову деловым тоном:

— А где сейчас твои танкисты?

— Послал в постоянные гарнизоны домов, будут прикрывать автоматами девчонок, — ответил Дымов.

— А есть и не постоянные гарнизоны? — уточнил командир третьей роты Володя.

— Да, бойцы, что выйдут из частного сектора, — сказал капитан. — Вы ж поймите, что самооборона может только держать из окна сектор, мои танкисты дадут бой на этаже. А по-настоящему обученные бойцы сами ставят себе задачи и способны их решать. Их командиры по ходу боя видят, где враг наваливается всеми силами, когда пора отойти, а когда нужно держаться.

— Ага, — покивал Вова.

— Так если вы боитесь, что не хватит танкистов, может, уберём из экипажей командиров? — предложил Лёша. — В обороне много думать не надо.

— Всегда надо думать, — решительно отрезал я. — Кто примет решение и будет за него отвечать? Наводчик или водитель? У них своя работа, — и добавил деловым тоном. — Значит, на первое время двенадцать машин. Шесть двоек, чтоб друг друга прикрывали.

— Пусть пока будет двенадцать, — согласился капитан.

Я вызвал командиров машин и отдал приказ. Парни вникли, сказали:

— Слушаю, — и через несколько минут их танки выехали из рощи.

Они уехали к городу. Проводив машины глазами, мы полезли в «Опель Блиц». Дальше всё пошло по старому распорядку: прогулка в подземелье на всю ночь, утром побрился ножом, завтрак, и ждать приказ.

Вечером Лёша новых танков не попросил, старые ещё в строю. Европейцы в тихой истерике от их действий. Стоит танк между домами на защищённой позиции и стреляет по врагу. С дистанции до километра его бронебойные снаряды пробивают французские танки с любой стороны.

Примерно, десяток сжёг, пока его не обнаружили. Только в лоб к нему никак не подступиться. Умные французы поехали через сквер, поворачивают, а там второй. Успел он сжечь пять машин, и франкам всё надоело — вызвали огонь артиллерии. Наши танки успели перебраться на другой участок.

А пушками ведь все вопросы не решаются. Если, допустим, на такой городишко без особой точности упадёт двадцать килотонн, ему конец? Да нефига подобного!

Хиросиму уничтожил пожар, а кирпичные города это вам не гектары хижин из бамбука. В эпицентре взрыва всех убьёт гамма-излучение, но большинство проживут ещё долго и успеют удавить своего европейца, а то и двух.

И нет у Европы атомной бомбы, нужно высыпать двадцать тысяч тон снарядов. А ведь пушки далеко не всё, снаряды ещё надо как-то притащить автотранспортом — конец железной дороги взорвали.

При всём горячем желании европейцы стереть город не могли. Их артиллерия даже не могла полностью уничтожить один большой кирпичный дом. Большая часть снарядов всё равно падает рядом и только выбивает стёкла. Обстрел сделает большой дом непригодным для комфортной жизни, но не для обороны. Пушки могли лишь поддерживать пехоту.