— У вас скоро день рождения, поздравляю! — торжественно молвил Джонсон.

— Спасибо, — ответил он равнодушно.

— Но эти знаки… — заметил журналист. — Вы хотели бы, чтоб в Гардарике ввели ордена?

— А что не так в знаках? — не понял Тёма.

— Да вы всем показываете, сколько убили человек! — воскликнул Джон.

— Подбил машин, — поправил его Артём. — Европейцев я убил гораздо больше.

— Вот-вот! Вы бы носили табличку «я убил больше ста человек»? — вкрадчиво проговорил англичанин.

— Снайперы же носят, — равнодушно сказал Тёма.

— Ладно, — проговорил Джон. — Вы примете английский орден?

— По приказу приму, — ответил старший лейтенант.

— А без приказа? — спросил газетчик с надеждой.

— Не приму, — коротко сказал Тёма.

Англичанин пытливо всмотрелся в его спокойное лицо. Он не хочет всего говорить при капитане? Или этому боярину действительно настолько на всё плевать? Артём молча ждал новых вопросов, равнодушно глядя в его глаза.

— Хорошо, — опустил Джон взор. — Более ста танков — это почти немецкая танковая дивизия. За два с половиной месяца. Да, я помню, что в Гардарике звания значат больше, но у нас вы бы точно стали национальным героем и генералом!

— Генералов везде как нерезаных собак, — спокойно ответствовал Тёма. — А я и так московский боярин.

— Тем более! — важно изрёк Джон. — И что дала Гардарика боярину?

— Отдельный танковый батальон, — ровным тоном проговорил старший лейтенант.

— О! — воскликнул журналист. — Майорская должность!

— У вас майорская, — сказал Тёма. — А у нас на всех батальонах старлеи.

— Но отдельный же! И танковый! — насмешливо заметил журналист. — Целых три роты?

— Да, по 21-му танку «Рысь-2» каждая, — проговорил Артём. — Много в Англии генералов, у кого есть столько средних танков?

— А… э… — заело газетчика. — Вторая «Матильда» вполне средний танк!

— Вы лично готовы на «Матильде» выйти против «Рыси»? — спросил Артём. — И сколько всего «Матильд» у Англии?

Джон почувствовал, что коснулся скользкой темы, отшутился и спешно перевёл разговор на боевые будни Большова. Его интересовало, почему батальон отдельный и чем занимается. Сведения не являлись секретными, и Артём учтиво отвечал на вопросы.

В определённый момент Джонсон почувствовал, что его охватывает безнадёга с каждым спокойным ответом старшего лейтенанта. Он будто говорил с чем-то неодушевлённым… у кого нет человеческих слабостей. Оно осознаёт своё могущество, но ему приказали.

Джону стало казаться, что ему вежливо отвечает средний танк «Рысь-2». Но в кресле ведь сидит 18-летний парень! Просто в форме, со зловещим знаком и погонами! Джонсон решил вызвать хоть какую-то его реакцию.

— Вот вы офицер, понимаете в военном деле, — спросил он. — Можете себе представить нападение Гардарики на Европу?

— Представить могу, — спокойно сказал Артём.

— Ага! — воскликнул Джон. — Чего же тогда Гардарика ждала целый год⁈

— Какой год? — уточнил старлей.

— Ну, почти год Англия воюет с Европейским Союзом! — горячо пояснил журналист.

— Вы слишком много значения придаёте Англии, — холодно проговорил Тёма.

Джонсон покраснел и уставился на парня с открытым ртом. Тот вежливо объяснил:

— Для жителей Гардарики Англия не значит так много, как для вас, сэр Джонсон. Англия для нас это часть Европы. Маленькая часть где-то сбоку.

— Ладно, — хрипло сказал Джон. — Почему просто раньше не напала? Гардарика ведь веками нависала над Европой!

— То есть вы думали веками, что нависает, — ответил Артём. — А не напала Гардарика просто потому, что не всякая представимая глупость должна случиться.

Джон помотал лицом и проговорил:

— А сейчас происходит разве не глупость? Вы отдали половину страны!

— Вы вообще видели карту Гардарики? — спросил Артём. — Какая половина? — он насмешливо сказал. — Впрочем, для всех островитян территория фетиш.

— Пусть фетиш, — упрямо проговорил журналист. — Но что сейчас, чёрт побери, происходит умного? Просветите тёмного островитянина!

— Война фигня, когда маневры, — ответил старлей. — Враг теряет больше сил, пока не изучит нашу оборону. Когда у него что-то начинает получаться, мы прибегаем к маневрам — отходим на неизвестные ему позиции, — он вдруг спросил. — Вы думали когда-нибудь, как я вообще смог сжечь столько вражеских танков⁈

— Но если бы Гардарика напала, вы бы сейчас воевали на чужой территории! — возразил Джон. — И той же малой кровью!

— Мы, в отличие от европейцев, не считаем себя самыми умными, — холодно сказал Тёма. — И не думаем, что нам в Европе будет лучше, чем Европе у нас. Кроме маневров в войне важна подготовка. Обороноспособность можно усиливать открыто и заниматься ею всегда, по мере роста хозяйства. А для успешного нападения нужно приготовиться очень быстро и выложиться полностью. И действовать следует скрытно, ведь на любом этапе планы нападения может открыть противник, — старлей вежливо спросил. — Сэр Джонс, что из всего перечисленного отвечает национальным интересам Гардарики?

— Ну-ну, — проворчал Джон. — Вы предпочли нависать всё время и воевать у себя в стране.

— Ну, куда нам до умных европейцев! — скупо улыбнулся боярин Тёма.

— Хорошо, — вымучил бодрую улыбку Джон. — И в завершение интервью, что передать от вас английским читателям?

— Ничего, — сказал Артём.

— То есть? — не понял журналист.

— От меня англичанам лучше ничего не передавать, — вежливо пояснил боярин Большов.

Беседа с боярином журналисту очень не понравилась. Он честно себе признавался, что не смог «пробить» Артёма. От резких высказываний Джона удерживало лишь понимание, что этот мальчик запросто его придавит, и за оскорбления в Гардарике иностранцев вешают.

Однако, несмотря на холодность, Артём ответил на все вопросы. Джонсон исписал мелким почерком четыре блокнотных листа, разговор продлился целых два часа.

После окончания беседы Большов сам ушёл, а Джона капитан провёл на вокзал. Сутки в купе поезда, военный на московском вокзале сказал, что ждёт от Джона плодотворной работы над статьёй и новых заявок в Совет обороны. И просто ушёл по своим делам!

Джонсон приехал в свою гостиницу на такси. Он целых три дня писал большую статью. Нужно было с тонким английским юмором описать своё путешествие и невзначай обосрать тупых и диких русских — так просто положено демократу.

Обязательно следует воткнуть через одно или два предложения саморекламу, описать Большова в развитии от предыдущей встречи, тоже его обосрать — сэр просто не мог ничего ему больше сделать — и, наконец, привести в конце текст беседы.

Вот написал Джон, отнёс её представителям военного министерства Англии в её же посольство и написал в Совет новую заявку. В этот раз Джонсону захотелось поговорить с асом Ефимом Сидоренко. Шутка ли — целых сто девять сбитых самолётов! Приехал тот же капитан. Сказал Джонсону одеться потеплее, предстоит перелёт, и отвёз его в пальто и шапке на лётное поле.

Через три часа самолёт приземлился, и другой военный встретил Джона у трапа. Он предложил следовать за собой и привёл к чёрной машине. По пути Джонсону казались виды в окне странно знакомыми… или он просто не хотел себе верить.

Машина приехала в Мурманский порт. Когда остановились, капитан вынул «Парабеллум» и сказал Джону выходить. Прямо перед ним оказался трап на британский сухогруз. У трапа стояли бойцы с винтовками. Русский указал на лестницу стволом пистолета и пожелал Джону счастливого пути.

Приехали почти к самому отплытию, пароход отошёл через час. Джону отвели койку в каюте на трёх человек, и кормёжка оставляла желать много лучшего. А содрали моряки с журналиста, как за люкс!

Через две недели намёрзшийся и разочарованный в жизни Джонсон с новым насморком подходил к британскому порту. И в момент особенно громкого его чихания британский пароход поймал случайную, свободноплавающую морскую мину, что во множестве отправляли дрейфовать военные Европейского Союза.