И вот, получив от Москвы жалование, боярин Пермяков решил переходить на нелегальное положение. Пусть потерпевшие обращаются в суды. Скоро война, все споры решатся силой оружия, и он тут разведчик, а не аферист какой-то.

Подал Андрей подручным оговоренные заранее секретные сигналы, покинул свою большую берлинскую квартиру и занялся нелегальной деятельностью. Вернее только нелегальной, он ведь и раньше этим занимался наряду с легальными операциями.

Так не все марки боярин переправлял брату, только те, что оставались от скупки ворованного добра, особенно золота и оружия. И совсем не его вина, что брату пришлось отправить девять десятых средств — у этих немцев просто нет столько криминального имущества.

И вообще он затеял это не ради одного золота, а для налаживания контактов и укрепления доверия в определённых кругах. Так, уже перейдя в нелегалы, Андрей с двумя представителями этих кругов поехал к своему бывшему куратору от немецкой разведки.

Херр Кауфман тоже через эти круги скупал золотишко, с ними он пришёл в дом мага Штанмайера, и эти ребята напоследок развлекались с горячей женой-студенткой прямо на глазах избитого в хлам профессора, пока сам херр с ним общался, где спрятано золото. А потом взорвался газ.

На этого мутного херра давно в кругах положили глаз, но он сука являлся магом. И вот Андре сам вызвался помочь и назвал Кауфмана! Неприметный херр из разведки ничего толком не понял, он даже не представлял себе, что такое «обычный» русский боярин.

Под прикрытием его магии незаметно проникли в дом, зарезали всю семью, а с избитым в хлам бывшим куратором из разведки беседовал Андрей, где эта сука спрятала ценности. Ну и потом взорвался газовый баллон — это уже традиция.

А Дитрих в это время становился всё отрешённее. Трахал ли он свою Мари, читал ли стихи или молча лежал на кровати, он будто всегда о чём-нибудь думал.

Переписали в группе отчёт, но херр Кауфман за ним не приходил. Дитрих поставил новую задачу, чтоб ребята не простаивали. Пока парни думали над разными вариантами развития войны с Гардарикой, выдвигали версии о реакции Британии и Конфедерации, херр Шепард отрешённо трахал Мари, читал ей стихи и ждал Кауфмана.

В кондитерскую не пришёл русский шпион и не принёс конверт с марками. Дитрих понял, что не увидит его никогда, и обо всём рассказал Мари. Девушка плакала, ведь она тоже больше не шпионка, и большой зарплаты не будет.

В начале мая группе выдали получку за апрель, потом парни закончили с озвученной темой, и Дитрих начал раздумывать над следующей, как Мари доложила о приходе официального курьера.

Он расписался, получил два пакета и отпустил мужика. В первом конверте нашёлся приказ службы Охраны особых объектов о том, что группа херра Шепарда распускается, а её сотрудники увольняются. Во втором конверте лежала повестка херру Шепарду, дабы он явился в военный комиссариат в течение двух суток.

С обеими бумагами Дитрих пришёл к Мари. Она прочитала и расплакалась, ей очень не хотелось снова искать работу.

— Вытри слёзы, Мари, — отрешённо сказал страшный Дитрих. — Пойдём лучше в гражданскую канцелярию.

— Зачем? — всхлипывая, спросила она.

— Чтобы зарегистрировали наш брак. С повесткой без очереди, — молвил страшный Дитрих отрешённо. — Я уйду на войну, и тебе назначат какую-нибудь пенсию.

— И я стану фрау Шепард? — робко спросила девушка.

Дитрих торжественно кивнул своей уродливой головой.

— Тогда пошли прямо сейчас! — сказала Мари, порывисто вставая.

Наш календарь от европейского отстаёт на 13 дней, но дни недели одинаковые, чтоб не возникло путаницы. И это, по-моему, редкое свинство нападать в воскресенье. Напала Европа 31-го мая 1942-го года по-европейски или 18-го кресеня 7446-го года по-нашему.

Миланья после завтрака сказала, чтоб не портить аппетит, что напала Европа, как и ожидалось, вероломно и без объявления войны. Она всегда на кухне под радио готовит, вот и узнала первой.

Авдей и Мухаммед сходили в свою комнату, и пришли с сумками через плечо. Они сказали, что на этом их служба у меня закончилась, едут в клан ждать приказа.

Присели на дорожку, потом Мухаммед и Авдей встали, поклонились и попросили прощения, если что не так. Мы тоже им поклонились и попросили прощения, а потом проводили до дверей. Катя стояла со Светкой на руках, а Миланья мужиков вслед крестила и плакала.

Я решительно позвонил в Корпус на КПП и спросил дежурного, что мне делать. Офицер сказал, что я тридцать пятый. Пока выходной отдыхать, а завтра не опаздывать.

Перешли к отдыху. Тема политинформации устарела. Говорили по-немецки под Катиным началом о том, какой видят войну. Немного поспорили. С одной стороны европейцы не дураки, напали внезапно и должны продвинуться вглубь. С другой стороны в Гардарике от них нападения все ждали, и умные европейцы очень глубоко продвинуться не должны.

Все отмечали высокий уровень европейской техники, особенно в авиации, и считали, что теперь-то русские будут Европу догонять серьёзно, а не как раньше. И вообще раньше не считается, надо дождаться первых сводок.

На физкультуре я вполне ощутил отсутствие Авдея и Мухаммеда, мне их будет сильно не хватать! Клава и Надя со всей серьёзностью старались мужиков заменить, а я их привычно уже сильно не бил.

Обедали обычным составом, как всегда, без разговоров. После обеда доктор Павел Фёдорович осмотрел Свету, Катю и даже меня хотел посмотреть. Он сказал, что пока будет нас навещать, но уже сейчас нужно Кате записаться в поликлинику. Доктор ждёт повестку, а в частной клинике сделают госпиталь. Павел Фёдорович на всякий случай простился и ушёл.

Вместе с Катей переговорил с отцом Василием. Пока Совет финансов лишь остановил все банковские операции, кроме запланированной инкассации предприятий. Завтра думы признают войну общей, тогда объявят военное положение, и советы получат чрезвычайные полномочия.

Я могу сделать ручкой всем своим складам с товарами, а предприятия перейдут под прямое управления Совета обороны. Земли пока переходят думе Москвы, и она будет решать с оплатой аренды.

Деньги на счетах заморозят, их уже ни на что толком не потратить. Будут выдавать по письменному заявлению на самое необходимое. Но есть и хорошие новости! С началом большой войны не начисляются проценты по кредитам! Правда, по вкладам тоже проценты остановят.

А ему, отцу Василию, более у меня делать нечего. Будет он ждать повестки из военкомата и благословения от Церкви, но обещает за меня молиться. На этом он встал, осенил себя знамением, попросил прощения и поклонился.

Я и Катя тоже поднялись, поклонились батюшке и попросили прощения, после чего впервые проводили его до двери. Катя снова стояла со Светой на руках, а Миланья плакала и крестилась.

Вернулись в кабинет и занялись уроками, занятия никакая война не отменяет. Разобрали задачу, и в кабинет пришла Миланья. Мой новый водитель просит его выслушать. Я велел приглашать.

Парень застенчиво поздоровался и положил на стол прошение об отставке. Он не хочет ждать повестку и завтра пойдёт добровольцем — сейчас шофёры очень нужны.

Я подписал заявление, встал и прошёл к сейфу…

Парень заявление забрал и смущённо проговорил, что у него ещё сегодняшний день. Но он же всё равно ездит пассажиром. И ему бы побыть дома лишние часы.

Я вынул из сейфа тысячу рублей и протянул ему, сказав:

— Оставь семье. Беги к ним, боец, вернись только с войны.

— И тебе вернуться, — ответил он, принимая деньги. — Прощайте.

Он ушёл, и я вернулся на место. Катя, ласково на меня глядя, спросила добрым голосом:

— Один поедешь на футбол?

Ну, весна ведь уже началась!

— Дальше всё серьёзно, — проворчал я, листая учебник. — Лучше посмотри, как интересно…

В Корпус приехал с Надей. На КПП офицер предупреждал кадетов, чтоб занесли сумки в казарму и строились по курсам на плацу. Там я впервые увидел весь Корпус. Примерно двести пятьдесят пацанов.