Принимаю нож и смотрю на него. Он молча отворачивает морду. Ну да, я опять сам не спросил. Решительно поворачиваюсь к бледненькой Кате и говорю:

— Отдай шинель и шапку Григорию Васильевичу. И иди с подружками к машинам.

— Я выдержу, — глухо отвечает она.

— Всё равно отдай, — сказал я.

К ней шагнул невозмутимый ректор, забрал мою одежду и поспешно отошёл. Вокруг Катюши образовалась санитарная зона радиусом в пять метров. Спокойно приступаю к разделке горностая…

Дома почти ничего толком не обсуждали. Потрепались лишь о том, что Катю хоть и заметно трясло, но она выдержала всё, вплоть до вознесения отрезанной головы на Перунов камень.

Прочими останками займётся охрана и секундант. Закопают, что осталось от незадачливого боярина, и поедут в Китай за новым и таким же доблестным. Горностаи сумеют хорошо помочь китайским товарищам по борьбе, пустят японским оккупантам озеро крови. Они очень хищные. Гм. Японцы хищные, конечно…

Ярко запомнились вкусный ужин от Миланьи и долгая любовь с Катей в тотемном воплощении. Она уже не так страстно стонет, становится требовательнее. Человек быстро привыкает к хорошему, сколько ни дай…

А потом начало радостной недели в любимейшем Корпусе. К наказаниям окопами добавили совместную работу. Наказывать меня стали редко, по разу в неделю, потому достаётся лишь то, что остаётся.

Чтобы стать первыми, раскручиваю ребят до талого, чертёжник же учит работать с людьми. Мы побеждаем, а они потом распространяют обо мне нехорошие слухи.

Ходят бедненькие, видите ли, целые сутки с трудом. Хотя мне-то их мнение без разницы, это им кадетский Корпус, а не санаторий. Главное, что за победы начисляются очки к успеваемости. Над этим стоит подумать…

Со второго курса усложняют полосу препятствий, минируют. Заряда там простой взрывпакет, но за каждый подрыв снимают баллы с успешности, и всё равно даже взрывпакет — это неприятно.

Самая пакость, что минируют свои же, вплоть до пятого курса. Ничего с этим не поделать, просто учимся замечать сюрпризы и страшно мстим — тоже минируем, сами не зная, кому достанется. Осваиваем отечественные противопехотные системы. Врагу в наступлении долго будет не до постановки мин.

Другие учебные прелести практически без изменений, хотя о Дементии Архиповиче такое сказать трудно. Не меняется лишь выражение его лица, а так он умеет удивить. Или это магия, она никогда не бывает однозначной.

Я так же с удовольствием применяю всё, что получается, на рыжих близнецах. Они по-прежнему стонут и требуют добавки, тоже пытаются что-то делать с магией. Но по-своему. Говорят, что развивают свой дух и степень тотемного усиления.

Насчёт степени они, и вправду, растут, но вот дух — это вряд ли. До нас, до второго курса, ещё не дошла очередь пересаживаться на «Рысь-1», совместные тренировки проходят пока на британцах. Так, когда близнецы командуют, кроют меня по-старому. Только пропускают слово «боярин» с моего разрешения.

Катя во вторник привезла на подпись бумаги об угодьях покойного и о судьбе его обычной дружины. Простая пехота, как и следовало ожидать. Заранее приготовили документы, что приберу я часть. Ну, будет ещё одной пехотной учебкой больше. Чай не обеднею.

А в пятницу Катя с круглыми глазками поведала о начале в Православном Фонде внутренней проверки. Серёжа зачем-то улетел в Англию! Её с наставником пригласили для беседы. Она так за Сергея волнуется, так волнуется! А финансирование из Британии, вроде, на том же уровне, но она ещё не вдавалась. Так волнуется за Сергея!

Я её немного понимаю. В принципе хрен бы с этим Жучириным, монахи разберутся, волновался я немного по другому поводу. Кузен Миша больше не приходил, чтоб я не думал себе, так самому пришлось искать «Московский еженедельник» и отклики Косте.

Вот только в пятницу нашёл газету и увидел на первой странице статью от редакции. Они, оказывается, специально начали издалека, с председателей «обществ дружбы» и других очень, очень уважаемых людей, чьё мнение весьма ценно простому жителю Гардарики.

И вот они подходят к московским боярам. Эти люди сидят в советах, они голосуют в думе и определяют политику. Это очень богатые и влиятельные деятели. Только за каждое слово их могут убить другие бояре. Для них война идёт всегда. Что они скажут по столь важным темам?

Текста совсем мало, а под ним коллаж. Перунов камень такой-то, тогда-то. Врата Даждьбога такие-то, тогда-то. Столп Велеса такой-то, тогда-то. Древние камни, испещрённые рунами. И отрезанные головы бояр и магов — кровавая дань богам. Дань, которую платят маги и бояре богам за право решать.

Вторая страница начиналась с повтора заявления Кости Гаева. Под ним московский боярин Иван Спицин говорит, что больше склоняется к позиции Князя Москвы, но, хорошо его понимая, признаёт и правоту Кости.

Князь сильно рискует, таким образом вмешиваясь в это дело. И ему для предотвращения гражданского раскола и бунта просто не остаётся другого выхода.

Он, боярин Спицин, признаёт право бояр вызвать меня. Но всякого, кто меня убьёт, объявляет навозом, даже хуже — червем, живущим в навозе. Он, боярин Спицин, после моей гибели впишет имя убийцы в уже заготовленное объявление, чтобы эта мразь вызвала его. Лучше всего тому опарышу не тянуть и вызвать Спицына сразу, то есть вместо Кости.

Под заявлением боярина справка от редакции. Одиннадцать успешных дуэлей за десять лет. Три на пистолетах.

После Спицына выступил боярин Егор Тьмин. Он полностью меня поддерживает, но это дела не меняет. Князь первый начал, и у Егора развязаны руки. Боярин моего будущего убийцу тоже назвал говном и предложил вызвать его на дуэль.

Справка редакции: четырнадцать дуэлей, за восемь лет. Четыре на пистолетах.

Потом…

А потом я подумал, что папка мой был не очень оригинален. Из общего списка он выделялся лишь сроками, но отнюдь не количеством…

Семь заявлений от бояр. Целых семь, Карл! Считая Костю, восемь.

И я, конечно, начал слегка переживать. Я же ничего не решил с успешностью, мне так и застрять в Корпусе? Переживал почти целый день, и вот в субботу стою в строю после учёбы и слушаю список неудачников. Конечно же, я в их числе, но с инструктором зачем-то стоит сам Григорий Васильевич.

— Большов! — говорит он, и наполняет меня надеждой.

— Я! — отвечаю весь преисполненный.

— Выйти из строя! — скомандовал ректор.

Ну, не буду развозить — один с утра на пистолетах, другой после обеда на шпагах. Улыбаюсь и возвращаюсь в строй. Ребята смотрят на меня озадаченно. Как будто я знаю! Может, не видели мои противники «Московский еженедельник», не все же его читают.

Сергей спросил на хорошем английском:

— А вы перед взлётом разве не должны с кем-нибудь связаться?

Первый пилот нахмурился и ответил:

— Одну секунду, сэр.

Он щёлкнул рычажок на сером ящике и строго проговорил:

— Рейс SB-11. Системы проверил, всё работает штатно. Разрешите взлёт.

Ему ответили баритоном с местным акцентом:

— SB-11, взлёт разрешаю. С богом.

Второй пилот сказал Сергею:

— Теперь вам точно присесть бы, сэр.

— Взлетай, давай, — проговорил Серёжа, наведя на него «Парабеллум».

Второй пилот гулко проглотил слюну и посмотрел на первого. Тот взялся за штурвал и нажал ногой педаль. Самолёт поехал вперёд. Вырулил на взлётную полосу, и лётчик добавил газу. Серёжа смотрел в переднее окно, как с нарастающей скоростью на него полетели сугробы слева и справа. Они вдруг пропали, слились, и Сергей почувствовал лёгкую тошноту. Земля ушла вниз, впереди синело только небо.

— Вот теперь точно присядьте, сэр, — сказал первый пилот. — Мы убираем шасси.

— Ага, — молвил господин Жучирин и всё-таки уточнил, ткнув стволом пистолета. — А это серое рация?

— Да, сэр, — важно ответил первый пилот.

Серёжа на слабых ножках прошёл в салон и занял сиденье пожилой дамы в каракулевом пальто. Через проход от него какой-то джентльмен в теле припал к фляжке.