Корпус оттяпал у княжества землицы — не постеснялся. Те же полосы препятствий у старших курсов должны быть свои. Ни разу там не видели третьекурсника, а мы чуть не ночуем на этих полосах! Ну, так казалось, снились они нам точно.

Зато и стреляли даже чаще, чем проходили препятствия. Зла на них не хватало! То есть на них только зла и хватало да ещё и оставалось для стрельбы. Палили мы только из штатного оружия. Дисковые пистолеты-пулемёты полагаются экипажам бронемашин, и обычные стрелки вооружены магазинными винтовками.

Три раза в неделю на полигоне нас разбивают по экипажам. С командой инструктора срываемся к машине. Я последний… Ещё толком не сел, танк срывается с места.

Я уже в готовности загнать настоящий снаряд в настоящую пушку, а кто-то со второго курса рулит, другой его сокурсник стреляет, а кто-нибудь из старших курсов командует. Мы выполняем учебные задания на реальных танках. По шесть-семь машин пока без пехоты, чтоб никого не задавить. Устраивали же карусель, били залпом, сходу по очереди, передавая данные по стрельбе в эфир. А я заряжал.

Но вот по рации инструктор сообщает, что машина подбита. Командир отрывисто лает:

— Приехали! Один лево, огонь по стрелке и левее! Пошёл! Два, приготовься!

Один — это я. Хватаю автомат, похожий на «ППШ», и выпрыгиваю в люк. Ещё подскакивая с места, снимаю с предохранителя и в прыжке открываю огонь…

Первым подбитую машину покидает заряжающий. Его задача принять в свой адрес весь вражеский огонь и своим огнём прикрыть следующих за ним товарищей. Командир решает, кому, куда прыгать и стрелять, он покидает объятый уже пламенем танк последним.

Земля впивается в бок! Некогда офигевать, поворачивайся! То есть снова оборот и ещё раз, не прекращая огня. Вторым выпрыгивает наводчик, его автомат присоединяется к моему. Вот и водила вышел, к бою подключается третий автомат.

Можно вздохнуть с облегчением? А вот ни разу! Меняю магазин и тупо в божий свет — всё равно патроны холостые. В реальном бою водитель поддерживает нас огнём курсового тяжёлого пулемёта, а как вышел — всё, только его пукалка.

Последним выходит командир. Он выбирает — из своей башенки выпрыгивать или из общего люка. За ним же основная охота. Его выход мы втроём прикрываем броском гранат. Но вышел он, можно расслабиться?

Опять не угадали! Командир указывает, куда ползти, и мы отползаем в указанном направлении, ведя огонь из пистолетов-пулемётов, ещё не менее получасу. Практика на реальных танках последней парой, можно и немного задержаться.

Иногда это отнимало время у наказаний, вроде, достаточно поводов для радости. Но, видимо, так устроены все школы и академии, везде найдётся своё несносный персонаж! Этот рыжий облом смотрит презрительно и часто повторяет:

— Боярин! Не тормози! — или в конце. — Если бы боярин не тупил!

И так говорит, будто я виноват, что на самом деле боярин! А в середине семестра мне сказали, что их, вообще, двое. Близнецы, оба рыжие и оба уже наводчики!

Но, допустим, повезло нам, мы чудом остались в живых и вошли пока в обычную стрелковую часть. У них на вооружении есть какие-то танки, но напряг с экипажами. Вот потому у нас всегда разные экипажи, каждый просто должен делать свою работу.

А если нет у части танков или с экипажами порядок, на то придумана физкультура. Кидаем муляжи гранат и палим из штатных магазинных винтовок во все тяжкие. Лёжа, с колена или стоя, используя окопы или детали городских развалин. Тоже на полигоне или во время прохождения полосы препятствий.

Инструкторы почти нас не ограничивают, над душой больше не стоят. Дали обойму и пять гранат, и воюй себе, главное — попадай. И уложись по времени и сумме выбитых баллов в нормативы. Ну, если не уложился, тогда назначаются штрафные круги.

Мне штрафы не начисляли, хотя мог проходить полосы быстрее. Я слушал оружие, переживал каждый выстрел и вместе с каждой пулей летел в десятку. От девяток уже морщился, а зачётные восьмёрки считал промахами. А гранаты нужно просто закинуть в окопчик или окошко, ничего сложного. Всего до тридцати метров. Если руки не трясутся, и ноги не подгибаются.

Но я больше слушал взрывы в стволах, ощущал разгон пули. Время будто сжималось — я это видел! С каждым её оборотом, с каждым ударом своего сердца, плавный, грациозный полёт. И в конце его смерть врага! Это так прекрасно!

Катя часто говорит, что у магов самая сильная магия так и получается. Учились ведь ещё интенсивней, и на английский её с основами этикетами тоже ходили, куда ж культурным офицерам без них. Аж в новом семестре разделили на полугруппы, одни на реальных танках, другие на английском.

Катерина продолжает мне ставить двойки ни за что, чтоб отрабатывал потом. А тут от окопов, танков и стрельбы света белого не видишь. Откуда только силы брал ещё и на дополнительные занятия?

Жалела меня Катя, не просила порабощать. Для эффективного порабощения я должен её вожделеть, а для чего попроще хватает обычной симпатии и нормального стояка. Ну, на это я ещё не жаловался, даже на уроках хватало её пристойного выреза. Наверное, что-то юношеское.

Вот когда даже мой неугомонный боец ложился передохнуть, она и рассказывала мне о магии то, что, вообще-то, должен был говорить папа. Что связано оно с природой инфополя, что самая сильная магия там, к чему маг испытывает настоящую страсть.

Чтобы поработить её, мне нужно было её по-настоящему любить. Не исключено в дальнейшем частичное или кратковременное порабощение людей, к которым я равнодушен, но первая магия — только по любви.

Меня аж трясёт от красоты задач в шахматах, алгебре и геометрии, и я не просто так их решаю, что аж преподы удивляются! То есть не то слово «удивляются», они-то знают о магии, что не принято говорить не-магам. Скорее маги с меня «офигевают», насколько я развил интуицию и логику

И я с себя офигеваю. Мне просто нравится быть…

Тут я печально на неё смотрю, думая, что придётся когда-нибудь и её… Ну, если не перестанет этого касаться!

— Тебе нравится быть собой! — виновато на меня глядя, нейтрально формулировала Катя.

Она знает, что как чёрт в меня вселяется на спаррингах, словно я ничего не боюсь. Ничего не боятся только дураки или одержимые некоей страстью. Я так хочу стать идеальным солдатом, что она догадывается, в чём эта страсть. Жизнь мне представляется войной, и мне очень хочется выжить.

Неудивительно, что отец ничего такого сынишке не рассказывал. Папа мальца, наоборот, хотел оградить от страстей и переживаний. Пусть за мальчиком только признают способности в престижном Корпусе, а дальше он мог доучиться или нет — его ждала судьба боярского сынка.

Но папа погиб, и всё о магии мне рассказывала Катя между близостью. Она многое мне о ней рассказала! Я понял, почему у большинства инструкторов не сходит презрительная гримаса. Военные реально нас ненавидят. Иначе они бы не смогли так легко отчислять кадетов. И им было бы гораздо труднее применять магию.

Она обратила моё внимание на малозаметные фактики, научила видеть колдовство. Сводилось оно, в её версии, в основном в доведении нашего усердия до крайности, и чтоб мы в чём-нибудь ошибались.

Все инструкторы и преподаватели искренне желали нам зла, а родине добра. Стать настоящими офицерами — худшее, что они могли нам пожелать. Но просто сделать нас офицерами они не могут по причине своей вредности. Инструкторы и преподаватели должны читать нам нудные нотации, а мы их почтительно слушать и думать, что нам с ними очень повезло. Без них нам не стать офицерами, не осуществить мечту всей жизни!

В отношении ребят всё так и происходило. Не зря даже маги мне порой казались туповатыми. Наверное, так оно и было в отношении меня до моего вхождения в тройку лучших. Потом про меня постарались забыть, а после того, как я шантажировал медика, стали ставить только «отлично»…

Хотя, вроде бы, есть за что, вот и задачи я решаю.

С другой стороны точно права Катя — ненавидят они меня даже больше остальных, я это легко почувствовал за их невозмутимостью. Боятся, ненавидят и от всей души желают стать мне настоящим офицером и сдохнуть за родину! Или просто сдохнуть, но только если они будут не причём!