Я почти докурил сигарету, когда Моника появилась из-за угла и пошла по дорожке к дому. Впереди вприпрыжку бежала маленькая девочка.

Я встал, и малышка остановилась, глядя на меня снизу вверх. Затем она сморщила носик и крикнула тоненьким голосом:

— Мама! Какой-то дядя стоит у нас на ступеньках!

Я посмотрел на Монику. Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга. Она казалась прежней — и в то же время изменилась. Может быть, дело было в прическе. Или в простом деловом костюме. Но скорее всего — в глазах. В них появилось то, чего раньше не было: спокойная уверенность.

Она взяла девочку на руки.

— Все в порядке, Джоан, — сказала она. — Это мамин друг.

Девочка улыбнулась:

— Привет, дядя.

— Привет, — ответил я и снова посмотрел на мать. — Привет, Моника.

— Привет, Джонас, — натянуто сказала она. — Как поживаешь?

— Нормально. Мне надо с тобой поговорить.

— О чем? Мне казалось, все вопросы решены.

— Не о нас, — поспешно сказал я. — О девочке.

Она вдруг прижала дочку к себе. В ее глазах проскользнул страх.

— При чем тут Джоан?

— Не волнуйся.

— Нам лучше войти.

Она открыла дверь, и я вошел за ней в небольшую гостиную. Она спустила дочку на пол.

— Пойди к себе в комнату и поиграй с куклами, Джоан.

Девочка радостно засмеялась и убежала. Моника повернулась ко мне.

— Вид у тебя усталый, — сказала она. — Долго ждал?

— Нет, — покачал я головой.

— Присаживайся. Я приготовлю кофе.

— Не беспокойся, я тебя не задержу.

— Ничего страшного, — поспешно сказала она. — Мне не трудно. Не так уж часто у нас бывают гости.

Она вышла на кухню, а я опустился в кресло и оглядел комнату. Почему-то мне трудно было поверить в то, что она живет здесь. Обстановка была как на рекламе дешевой мебели. В этом не было ничего плохого, нет. Просто все здесь было аккуратно, практично и дешево. А у Моники раньше был вкус к дорогой элегантности.

Она вернулась с чашкой дымящегося черного кофе и поставила ее на стол возле меня.

— Два куска сахара, правильно?

— Правильно.

Она положила сахар и размешала кофе. Я выпил немного и почувствовал себя лучше.

— Прекрасный кофе, — сказал я.

— Лучший друг работающей женщины, — сказала она. — Растворимый кофе. Неплохой, когда к нему привыкнешь.

— И что только люди не придумают!

— Хочешь пару таблеток аспирина? — предложила она. — Похоже, что у тебя голова болит.

— Как ты догадалась?

Она улыбнулась.

— Мы ведь были женаты, забыл? Когда у тебя болит голова, ты по-особому хмуришь лоб.

— Две, пожалуйста, — сказал я. — Спасибо.

Она принесла таблетки и села напротив, внимательно глядя на меня.

— Удивился, обнаружив меня в таком месте?

— Да, слегка, — ответил я. — До недавнего времени я не знал, что ты не оставила себе те деньги, которые я тебе дал. Почему?

— Они мне были не нужны, — призналась она просто. — А отцу — нужны. Вот я и отдала их ему. Он вложил их в дело.

— А что было нужно тебе?

После секундной заминки она ответила:

— То, что есть у меня сейчас: Джоан. И чтобы меня оставили в покое. Я оставила себе столько денег, чтобы уехать на восток и родить ребенка. Когда девочка подросла, я пошла работать. — Она улыбнулась. — Тебе это, конечно, покажется мелочью, но я работаю теперь старшим менеджером по персоналу и зарабатываю семьдесят долларов в неделю.

Я молча допил кофе и спросил:

— Как Амос?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Ничего не слышала о нем вот уже четыре года. Как ты узнал мой адрес?

— От Рины.

Она помолчала, потом глубоко вздохнула и сказала:

— Мне очень жаль, Джонас. — В ее взгляде читалось искреннее сочувствие. — Ты можешь мне не верить, но мне действительно очень жаль. Я прочла в газетах. Как ужасно. Иметь так много, и вот так уйти.

— У Рины не осталось родственников, — сказал я, — поэтому я здесь.

На ее лицо отразилось недоумение.

— Не понимаю.

— Она оставила все свое состояние твоей дочери. Не знаю, сколько точно — тридцать или сорок тысяч после уплаты всех налогов и долгов. Она назначила меня душеприказчиком и заставила обещать, что девочка все получит.

Внезапно она побледнела, и в глазах ее блеснули слезы.

— Зачем она это сделала? Она ничего не была должна мне.

— Она винила себя за то, что случилось с нами.

— В том, что случилось с нами — моя и твоя вина, — горячо возразила она. — И глупо теперь вспоминать об этом. Это было и прошло.

Секунду я смотрел на нее, потом поднялся.

— Ты права, Моника. Это было и прошло, — сказал я и направился к двери. — Свяжись с Макалистером, он приготовит все бумаги.

Она заглянула мне в глаза.

— Почему бы тебе не остаться поужинать? У тебя усталый вид.

Я не стал объяснять ей, что у меня похмелье, и вежливо ответил:

— Нет, спасибо. Мне пора. Меня ждут дела.

На ее лице появилось странное, почти горькое выражение.

— О, я почти забыла. Твои дела.

— Точно.

— Я, наверное, должна быть тебе благодарна за то, что ты нашел время зайти, — сказала она и повернулась, не дав мне времени ответить. — Джоан, иди сюда и попрощайся с хорошим дядей.

Девочка вернулась в комнату с маленькой куклой и улыбнулась мне:

— Это моя куколка!

Я улыбнулся ей в ответ:

— Очень милая куколка.

— Скажи «до свидания», Джоан.

Девочка подала мне руку и сказала серьезно:

— До свидания, дядя. Приходи к нам еще. Когда-нибудь. Скоро.

Я пожал ей ручку и ответил:

— Приду, Джоан. До свидания.

Она улыбнулась, быстро выдернула руку и снова выбежала из комнаты.

— Пока, Моника. Если что-нибудь понадобится, звони.

— У меня все будет хорошо, Джонас, — улыбнулась она и протянула руку. — Спасибо. И, конечно, если бы Джоан понимала, то тоже поблагодарила бы тебя.

Я ответил на ее улыбку.

— Она славная девочка.

— До свидания, Джонас.

Она стояла в дверях, когда я шел по дорожке.

— Джонас! — окликнула она меня.

Я обернулся.

— Да, Моника?

Она поколебалась и вдруг рассмеялась.

— Ничего, Джонас. Не переутомляйся.

— Постараюсь! — засмеялся и я.

Она закрыла дверь, и я продолжил путь. Форест Хиллз, Куинс — ну и местечко! Я прошел шесть кварталов, прежде чем смог поймать такси.

— Но что мы будем делать с компанией? — спросил Вулф.

Посмотрев на него, я взял бутылку с бурбоном и снова налил себе рюмку, а потом подошел к окну и стал смотреть на Нью-Йорк.

— Как насчет «Грешницы»? — осведомился Дэн. — Мы должны решить, что с ней делать. Я уже начал переговоры насчет Джин Харлоу.

Я в ярости повернулся к нему.

— Мне не нужна Харлоу! — рявкнул я. — Это был фильм Рины.

— Но, Бог мой, Джонас! — вскричал Дэн. — Вы же не можете выбросить сценарий! Это влетит вам в полмиллиона — придется же расплачиваться с Де Миллем.

— Плевал я на то, сколько это будет стоить. Фильма не будет.

В комнате повисла тишина, и я снова отвернулся к окну. Слева огни Бродвея уходили прямо в небо, а справа за рекой находился район Форест Хиллз. Я скривился и выпил. В одном Моника была права. Я слишком много работаю.

Слишком много людей висело на мне, слишком много предприятий. «Взрывчатые вещества Корда». «Пластмассы Корда». «Самолеты Корда». «Интер-Континентал Эйрлайнз». А теперь я владел еще и кинокомпанией, которая мне была не нужна.

— Ладно, Джонас, — спокойно проговорил Макалистер. — Что ты намерен делать?

Я подошел к столу и снова наполнил стакан. Решение созрело. Теперь я знал, что буду делать отныне. Только то, что хочу. Пусть сами зарабатывают деньги и показывают мне, чего они стоят.

Я повернулся к Дэну Пирсу.

— Ты вечно твердил, что можешь делать картины лучше других, — сказал я. — Ладно. Ты отвечаешь за производство.

Прежде чем он успел ответить, я повернулся к Вулфу.