— Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня, — сказал он, стараясь улыбаться. — Так гораздо шикарнее, и к тому же место гарантировано.
Рокко захохотал, и это была явная перемена к лучшему: впервые за долгое время Джонни попытался сострить.
Всю следующую неделю Джонни приставал к Рокко с вопросами: что за картина, кто играет, какая компания выпустила ее, кто режиссер?
Рокко не мог ответить ни на один вопрос. Похоже, что и никто бы не смог, все, что они знали, — что привезут картину. Странно, думал он, почему это так заинтересовало Джонни?
— Почему тебя так интересует этот фильм? — спросил он.
Джонни не ответил, и Рокко подумал, что тот заснул. Но он не спал. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, испытывая при этом лихорадочное возбуждение. Он и не думал, что когда-нибудь сможет испытывать подобные чувства. С тех пор как его ранило, он никому не писал, даже Питеру. Письма, что он получал, оставались без ответа. Он не хотел их соболезнований и сочувствия. Если бы он не был калекой, он бы вернулся обратно, но сейчас он не представлял, кем он может быть для них, кроме тяжелой обузы, поэтому он никому не писал и выбросил из сердца и из головы все, что касалось прошлого.
Он еще раз огляделся. Кинопроектор стоял недалеко от него. Жадными глазами он осматривал аппарат — так человек осматривает свой дом, вернувшись из далекого путешествия. И это так и было. Внезапно ему захотелось назад, захотелось вновь ощутить запах целлулоидной ленты, почувствовать, как она нагревается, проходя через аппарат.
Он кивнул Рокко.
— Ну-ка подвинь меня к этой штуке, — сказал он. — Хочу посмотреть, как она выглядит.
Рокко подвинул кресло, и Джонни спокойно сидел, глядя, как киномеханик заправляет ленту в проектор. От одного только вида этой картины у него полегчало на душе.
Начали зашторивать окна, и вскоре комната погрузилась в полумрак. Было так темно, что он ничего не мог разглядеть. Ему вдруг ужасно захотелось курить, но он вспомнил, что нельзя курить, находясь рядом с пленкой. Он услышал привычное жужжание, и яркий белый свет залил экран.
На экране появились слова. Сначала они были размытыми, но оператор навел резкость, и слова проступили отчетливо. Джонни читал их, шевеля губами.
«Солдатам госпиталя Лонг-Айленд.
Киноустановка и фильм, который вы увидите, являются пожертвованием Питера Кесслера — президента „Магнум Пикчерс“. Этот дар он посвящает более чем пятидесяти своим сотрудникам, ушедшим на фронт, многие из которых так и не вернулись.
Нам остается лишь сказать спасибо мистеру Кесслеру за его щедрый подарок и выразить наше восхищение прекрасным фильмом, который вы сейчас увидите».
И подпись:
«Полковник Джеймс Ф. Артут, США, начальник Лонг-Айлендского госпиталя».
Титры исчезли с экрана быстрее, чем Джонни смог их осмыслить. Он застыл в своем кресле, когда на экране появилось имя Питера, затем оно исчезло, и на его месте показалась знакомая торговая марка, предварявшая всякий фильм «Магнум Пикчерс»: большая бутылка, наполнявшая шампанским стоящий рядом бокал, потом слова на весь экран, написанные готическим шрифтом:
«МАГНУМ ПИКЧЕРС» ПРЕДСТАВЛЯЕТ.
Рокко услышал пронзительный шепот Джонни.
— Увези меня отсюда, Рок, — задыхаясь, шептал он. — Увези меня прочь.
Сначала Рокко ничего не мог понять. Джонни так хотелось увидеть эту картину, и теперь он собирался покинуть зал. Рокко наклонился.
— Что с тобой, Джонни? — прошептал он ему на ухо. — Тебе плохо?
Он видел, как пальцы Джонни сжались вокруг подлокотников кресла.
— Нет. Только увези меня отсюда, вот и все. Увези меня!
Рокко покатил коляску к двери. Яркий свет в коридоре резанул глаза, Рокко поморгал и посмотрел на Джонни. Веки Джонни были крепко сжаты, так крепко, что в уголках глаз выступили слезы. Окаменелое лицо было бледно, на впалых щеках выступили капельки пота.
Рокко быстро отвез его в палату и помог лечь в постель. Все тело Джонни била дрожь. Рокко заботливо укрыл его одеялом и встал рядом.
— Ты кого-нибудь узнал? — спросил он мягко.
Джонни открыл глаза и уставился на него. Сам того не зная, Рокко вплотную подошел к разгадке. Больше он ничего не должен узнать.
— Нет, — растягивая слова, ответил Джонни. Как называлась эта болезнь, о которой тогда болтали врачи, — клаустрофобия, страх закрытых пространств? Надо было заставить Рокко подумать, что ему было страшно находиться в закрытом зале. — Я вдруг почувствовал, что больше не могу, — сказал он. — Мне показалось, что я уже никогда оттуда не выйду. — Он засмеялся. — Возможно, что это — клаустро… как там его?
Рокко смотрел на него, но ничего не отвечал. Он лихорадочно соображал. На этот раз Джонни его не проведет. Надо узнать истинную причину странного поведения Джонни. Если бы ему действительно было страшно находиться в закрытом зале, он бы ни за что не выдержал столько времени один в этой палате.
Девушка вышла из кабинета начальника и улыбнулась Рокко.
— Можете заходить, сержант. Капитан Ричардс примет вас.
Он поблагодарил ее и вошел в небольшой кабинет. Встав по стойке «смирно», он отдал офицеру честь.
Офицер небрежно ответил на его приветствие и утомленно посмотрел на Рокко.
— Садись, сержант, — устало сказал он. — К черту субординацию.
Рокко уселся на стул рядом с письменным столом. Проглядев лежавшую перед ним бумагу, капитан поднял глаза на Рокко.
— Твоя просьба довольно необычна, сержант, — заметил он.
Рокко чуть подался вперед.
— Это единственный способ, которым мы сможем ему помочь, сэр.
Офицер хмыкнул и снова уставился на лежащую перед ним бумагу. Он изучал ее в течение нескольких минут и наконец сказал:
— Я взял личное дело капрала Эйджа, как ты просил, но из него будет трудно узнать, кто были его родственники или друзья. Единственное, что здесь записано, — в случае его смерти сообщить Джозефу Тернеру, ныне покойному.
Из ящика стола он вынул трубку и принялся набивать ее табаком. Прикурив, он посмотрел на Рокко.
— Ты говоришь, он утверждает, что ему некуда податься и что он хочет остаться здесь?
Рокко кивнул.
Капитан покачал головой.
— Да, мы никак не можем заставлять его выписаться после такой сложной операции. Единственное, что нам останется, это перевести его в психлечебницу.
Рокко вскочил на ноги.
— В этом нет никакой необходимости, сэр, — сказал он быстро. — С Джонни все в порядке. Он так же здоров, как и я.
— Похоже, ты хорошо его знаешь, — сказал офицер.
— Мы были приятелями, — просто ответил Рокко. — И вместе воевали. Я-то и послал его на задание, где его ранило, а Джо убило.
Офицер медленно кивнул.
— Понятно, — сказал он. — И теперь ты чувствуешь себя за все в ответе.
— Что-то в этом роде, — признался Рокко.
— Поэтому ты и остался? — спросил офицер.
— Да, сэр, — ответил Рокко.
Офицер помолчал и сказал:
— Я понимаю твои чувства, сержант. Но если бы мы всё принимали так близко к сердцу, то в госпиталях было бы больше денщиков, чем пациентов.
Рокко ничего не ответил, и офицер продолжал:
— Это, однако, не решает нашей проблемы. У тебя есть какие-нибудь предложения?
Рокко заерзал на стуле.
— Если б вы могли взять личное дело Джо Тернера, возможно, там нашлось бы что-нибудь о друзьях и родственниках Джонни.
Капитан подумал.
— Даже если это и так, сержант, у нас нет на это разрешения. — Он помедлил и добавил: — Официально, конечно.
Рокко понимающе улыбнулся.
— Я знаю, сэр, — сказал он. — Но ведь я мог бы сам случайно наткнуться на это личное дело, а оно было бы большим подспорьем.
Капитан встал. Он улыбнулся в ответ.
— Ну, разве что случайно.
Рокко вскочил на ноги.
— Значит, вы поможете достать мне личное дело Джо Тернера, сэр?
Капитан кивнул.
