— Добрый вечер, фру Синицкая… или правильно называть вас теперь госпожа маршал? Я вас поздравляю с присвоением вам столь высокого звания, но раз уж мы встретились, хотел бы уточнить: не скажется ли ваша служба в советской армии на наши деловые взаимоотношения?

— Надеюсь, что нет: я, после того, как всё это закончится, собираюсь уйти в отставку. Потому что на войне долг каждого человека — служить Родине там, где это Родине нужно, а в мирное время люди имеют право и сами выбирать себе занятие по душе. Ну какой из меня военачальник? Да и дети требуют заботы… Немцы к переговорам готовы?

— Да, и они вас уже ждут.

— Подождут до утра. И не потому, что мне хочется войну еще на день продлить, а потому, что я очень хочу ее закончить побыстрее. А завтра утром у меня будут веские аргументы для того, чтобы они сами захотели войну немедленно прекратить.

— Надеюсь, вы тогда не откажетесь поужинать со мной?

Переговоры начались уже в семь утра, а спустя всего лишь час «высокие договаривающие стороны» покинули королевский дворец и отправились на аэродром. Потому что немцам Вера сделала одно очень простое предложение:

— Добрый день, господа, по крайней мере для меня он действительно добрый. Я приношу вам благодарность за то, что вы согласились провести эти переговоры, однако у меня пока есть определенные сомнения в том, что мы, сидя тут, быстро придем к согласию. Поэтому я хочу вам предложить немного со мной прогуляться… поездка займет весь сегодняшний день, но в этом случае мы уже до полуночи все необходимые договора подпишем… я надеюсь, что подпишем. Потому что я прекрасно знаю: вы оба с Гитлером были не согласны по большинству пунктов внешней политики, особенно в отношении войны с СССР, и мои дополнительные аргументы… Канарис ведь был британским агентом и специально дезинформировал Гитлера относительно могущества Советской армии.

— Нам это известно…

— Но неизвестно, как сильно он дезинформировал. А вам, прежде чем переходить к переговорам о капитуляции, стоит все же с этим могуществом ознакомиться лично.

— Мы не произносили слово «капитуляция».

— Но его произнесла я, и произнесла вовсе не ради сотрясения воздуха. Еще раз: вы сейчас просто не в состоянии принять верного решения, а вот к вечеру у вас в том, что предлагаемое мною решение верное, у вас ни малейших сомнений не останется. Выбор за вами, конечно — и что вы выберете? Просто разойтись в слепой надежде на то, что если еще пару месяцев терять по десять-двадцать тысяч человеческих жизней, что-то может измениться, или сберечь несколько миллионов немцев от смерти?

— А куда…

— Я приглашаю вас на один советский полигон. Просто посмотреть, после этого мы вернемся обратно в Стокгольм. Я вам гарантирую безопасность и неприкосновенность, лично гарантирую. Можете спросить у нашего гостеприимного хозяина: я никогда не нарушаю данного мною слова.

— Вернер говорил, — тихо, на ухо, сообщил фон Клюге фон Вицлебену, — эта дама всегда выполняет обещанное. И если обещает расстрелять, то расстреливает, а если наградить — то награждает.

— А нам осталось проверить, выполнит ли она обещание сохранить нам жизнь и свободу, — так же тихо ответил главнокомандующий. — И мы выбираем именно этот вариант! Фельдмаршалы не должны прятаться от опасностей, особенно когда от этого зависит жизнь нации…

Через три часа самолет с Верой, Дашей и двумя германскими фельдмаршалами совершил промежуточную посадку в Мурманске, а затем, быстро залив баки бензином, отправился дальше — и через два часа совершил посадку на аэродроме в какой-то тундре. Когда Вера вышла из самолета, фон Клюге не удержался и спросил у Даши:

— Фрау генерал-майор, куда фрау маршал нас везет и почему нас из самолета не выпускают даже ноги размять?

— Мы сейчас на Новой Земле, а летим в Карское море — это еще примерно на час полета. Из самолета выходить довольно холодно, у вас одежда не совсем подходящая… а Вера выходит… у нее младенцам полтора месяца, она не хочет никого в самолете смущать. Ну и договориться с летчиками вон с той машины ей тоже не помешает.

— А что с той машиной? Это же… похоже на бомбардировщик.

— Он и есть. С него сбросят бомбу, на которую вас она пригласила посмотреть…

— А поближе на взрыв бомбы поглядеть никак нельзя было?

— Вот тут вы угадали: поближе сейчас на нее поглядеть нельзя, и когда вы результаты применения бомбы увидите, то, надеюсь, сами не захотите посмотреть на нее… вблизи.

Через минут пятнадцать самолет снова взлетел, теперь уже вместе с бомбардировщиком, и примерно час они летели буквально крылом к крылу. А затем разошлись, и Вера, встав, включила радиоточку, размещенную над дверью кабины пилотов:

— Господа фельдмаршалы, попрошу минуточку внимания. Прошу посмотреть вниз: это не тундра, а вообще-то океан. Точнее, Карское море, вечно покрытое льдом. И толщина этого льда тут колеблется от трех до пяти метров. Обратите внимание на то, что куда бы вы не посмотрели, видно лишь этот бескрайний лед. А вот когда из динамика раздастся предупреждение, вы немедленно закройте окна вот этой шторкой: есть риск не только самому ослепнуть, но и всех в салоне зрения лишить.

Спустя несколько минут в динамике раздался голос радиста:

— Внимание, бомба сброшена! Иллюминаторы закрыть!

— Закрыли? Вот и отлично. Сейчас всего лишь испытания проводятся, демонстрационные, бомба опускается на парашюте и падать будет минут десять. А когда она взорвется… мы увидим, когда, примерно через полминуты окна мы снова откроем и поглядим на результат.

Несмотря на закрытые шторками иллюминаторы Эрвину фон Вицлебену показалось, что в салоне сработала фотовспышка, а маршал Синицкая довольно громко пробурчала:

— Говорила же, что надо металлические шторки ставить!

На что русская генерал-майор ответила «они и есть металлические, это через щелки свет в салон проник». Фельдмаршал фон Клюще внимания на это не обратил, но фон Винцлебен уже довольно хорошо понимал по-русски — и сразу же исполнил указание Веры о том, что «а теперь можно окна открыть и наслаждаться видом». Но вот то, что он увидел, было действительно страшно…

— Итак, господа, вы смогли увидеть редчайшее зрелище: взрыв так называемой «легкой» бомбы, мощностью всего лишь в триста пятьдесят тысяч тонн тротила. Взрыв произведен на высоте в полкилометра, а что при этом случилось внизу, мы увидим еще где-то через полчасика.

— Каковы же размеры этого облака? — в растерянности спросил фон Клюге. Вера его вопрос услышала и ответила исчерпывающе:

— Это легкая бомба, поэтому гриб относительно невысокий, километров, думаю, около двадцати. От тяжелой он получается уже больше тридцати километров… но это всего лишь картинка для лучшего запоминания, мы пока вокруг полетаем еще немножко, подождем, пока облако ветром не сдует в сторону: в само-то облако на самолете соваться вообще изощренным самоубийством будет. Мы до него, конечно, просто не долетим по высоте, но внизу там такие сильные ветры бушуют… Да, чтобы лишних вопросов избежать, сообщаю: таких бомб у нас уже больше двух десятков, и в неделю сейчас производится еще по одной. Только все же не совсем таких, а тяжелых, с эквивалентной мощностью в два миллиона тонн тротила. Сейчас наши пилоты всю эту красоту фотографируют, вам потом фотографии на память передадут.

— Вы решили нас запугать перед переговорами?

— К сожалению, немецкого солдата проще убить, чем испугать. Я вам просто решила показать, что случится с немцами, если вы не подпишите капитуляцию. Немцы просто исчезнут с лица Земли, а британцам только этого и хочется. Поэтому англичане натравили Гитлера на СССР, но мы, если не будем убивать друг друга, а встанем плечом к плечу против них… Нет, воевать с ними мы не будем, мы их просто уничтожим если они сами войну начнут. Я вообще что-то людей не очень убивать люблю, но мне гораздо больше не нравится, когда убивают моих людей. Моих соплеменников, моих сограждан. И я собираюсь войну эту прекратить — а вот как я ее прекращу, решать теперь придется вам.