— А в обед?
— Я в стекляшку иду, и иду я туда с пустой бутылкой… должна с пустой идти. Есть стакан? Вон, вижу… он чистый?
— Предлагаешь пить сок из химпосуды?
— Не страшно, он легко отмывается. Ну как тебе сочок?
— Вкусный… а он теперь в магазинах продаваться будет? Дорого?
— Терпимо. Про этот год не знаю, там заводик-то крошечный — но точно знаю, что в следующем году на Кавказе таких заводов понаставят немало. Но ты без сока и сейчас не останешься: я отдельно закупила у тамошних крестьян пару возов винограда, мне на заводе сок из него отдельно по бутылках разлили… в общем, обещали пару раз в месяц по паре ящиков с бутылками присылать мне. Будем их на троих распивать!
— Лене, наверное, тоже понравится… только ты себя не обделяй!
— Не обделю. Если кто спросит, то я сейчас в стекляшку иду, ну а потом на занятия…
Когда Вера зашла в стекольную мастерскую химического отделения, ее встретил радостный голос тамошнего мастера:
— Верунчик вернулся! Вера, я тебе обещанный сокслект на два колена давно уже сделал, а тебя все нет и нет… я два сокслета сделал. Сама заберешь или мне куда-то принести? Да, Любаша моя тебе за юбку подаренную отдельно спасибо велела передать, она в ней все лето щеголяла — юбка-то почти новая была!
— Василич, спасибо, только деньги-то я за один принесла… в понедельник за второй отдам, с этим словами Вера протянула мастеру пятерку. Вообще-то «стеклянных дел мастер» за работу в мастерской от университета зарплату получал — но, во-первых заказы он должен был исполнять только поступающие от преподавателей, в письменном виде и за подписью кого-то из профессоров. А во-вторых, преподаватели и за такие заказы тоже ему доплачивали. Василий Васильевич был очень хорошим мастером, практически что угодно мог из стекла изготовить — и «в царские времена» получал оклад жалования в полтораста рублей. Но деньги сотрудники кафедр ему платили не только в надежде удержать мастера в университете, сейчас столько почти нигде давно уже не платили, даже профессора получали меньше…
Вера «в прошлой жизни» Василича не знала, но слышала о нем от коллег по работе, которые в разные годы в университете учились, и слышала ото всех примерно одно и то же: стекольщик один содержал пятерых малолетних детей — а зарплаты в такой семье даже на еду не хватит. А еще он — в возрасте уже пятидесяти пяти лет от роду — чуть ли не первым в университете записался в ополчение, а с войны вернулся в сорок шестом, отставным старшиной с тремя орденами и кучей медалей на гимнастерке — и с одной рукой. Еще с год проработал — уже завхозом на химфаке, и тихо ушел: раны военные дали о себе знать…
Так что Вера не просто «следовала традиции», а отдавала дань уважения настоящему человеку — который, тут же скорчив обиженную физиономию, заявил:
— Верунчик, мы договаривались о пятерке, а не а количестве сокслетов. Так что мы в расчете.
— Не совсем, я с новым заказом пришла, вот…
— Бутылка? Молочная? Тебе нужна такая же, но из химстекла?
— Не совсем. То есть не совсем такая же и совсем уж не из химстекла. Мне надо на этой бутылке сделать резьбу на горлышке, и форму горлышка чуток поменять. Я тут эскиз набросала…
— Дай-ка посмотреть… а резьба тебе какая нужна будет? Дюймовая или метрическая, опорная или проходная? Шлифованная или полировать нужно? И вообще… это у тебя что тут написано, что-то я не пойму…
— Что непонятно? Печатными же буквами специально писала…
— Буквы-то я разбираю, и слова тоже… но тут же чушь какая-то: четырезаходная резьба с синусоидальным профилем. Такого инструмента, чтобы резьбу эту нарезать, в природе нет!
— А мне и не надо нарезать, мне нужна прессованная в стекле резьба. Как будто бутылку с такой резьбой на бутылочном заводе изготовили.
— Вер, я такую сделать не смогу. То есть я знаю, как такую сделать можно… но тут оснастка требуется которой у меня нет.
— А где такую заказать, знаешь? Только чтобы быстро, мне бутылка через месяц нужна будет.
— Да знаю, но… она же рублей в полтораста встанет, а то и дороже, а университет на нее денег точно не даст.
— А бутылка мне нужна, а не университету, так что денег на оснастку я дам. Сама бы и заказала, но не знаю где, да и времени у меня нет. Да ты не смотри на меня так, мне за то, что я в прошлом году в твоем стекла наделала, премию дали, а если бутылка будет, то еще дадут. Ты не думай, я с тобой премией поделюсь.
— Знаешь что, девочка… не надо премией со мной делиться. Если тебе нужно, то постараюсь сделать, и за саму бутылку рупь возьму… два с полтиной, все же покорячиться придется. А за оснастку — попробую договориться подешевле, но тут как уж получитмся, лишнего с тебя не возьму. Только скажи, где такие бутылки продают, а то с простым стеклом я давно не работал — а вдруг она треснет?
— Я тебе таких дюжину принесу, пару штук уже в понедельник принесу. А если у тебя получится сделать мне три таких, то за три и заплачу, по два с полтиной. Ты только сделай…
— Ну и за что мне такая напасть! Свалилась ты, Верунчик, мне на голову… я постараюсь сделать. Изо всех сил постараюсь: ты же ведь не просто так все сделать-то просишь, а для науки своей. И человек ты хороший… я тебе в понедельник скажу, сколько за оснастку попросят.
Занятия в субботу Вере понравились. Было две лекции, по физике и по математике — и на обеих преподаватели не несли ставшую уже привычную чушь о роли партии и лично товарища Ленина в становлении математического анализа, а предмет излагали в «классической» академической манере. Так что Вера просто «быстро вспоминала» то, что учила когда-то и — что ее радовало больше всего — прекрасно понимала, о чем идет речь. Правда один момент в лекции по физике ее слегка покоробил — но она тут же вспомнила, что представления физиков об атомном ядре находятся еще в зачаточном состоянии. И тут же подумала, что с заведующим кафедрой физики ей, вероятно, будет о чем поговорить… хотя и несколько позднее.
А два семинара — тоже по физике и по математике — порадовали ее еще больше, ведь впервые за время «учебы» в университете она смогла внятно ответить на вопросы преподавателя. Конечно, вопросы были вообще «детскими», но ведь смогла!
Поэтому вечер у нее прошел в настроении радостном, да и Дора Васильевна постаралась ужин приготовить повкуснее… но в воскресенье девочке пришлось снова вставать очень рано. Хотя опять по радостному поводу: наступил день, когда можно было забрать приобретенный автомобиль. И за автомобилем ее повез Валентин Ильич, который сказал, что «ему поручено». На задворках Казанского вокзала они нашли ворота, за которыми выдавались «большие посылки» от «Посылторга», и Вера воочию увидела разницу между продажами авто в Европе и в Советской России…
В Европе все было просто: пришел, выбрал машину, прокатился на ней (недалеко и только пассажиром), заплатил деньги в кассу — и можно катиться на ней куда угодно. И как угодно: с момента уплаты кроме покупателя за машину никто никакой ответственности не несет. А в СССР все было совершенно иначе: сначала какие-то товарищи долго изучают документы, свидетельствующие о том, что именно ты за машину заплатил и именно ты имеешь теперь право ее забрать. Правда, так как с документами суетился как раз Валентин Ильич, это заняло совсем немного времени, даже чуть меньше часа. Потом специально обученные люди автомобиль вытаскивают из огромного ящика (почему машины поставлялись в ящиках, Вера так и не поняла — то ли потому, что доставлялись они именно ПОСЫЛторгом, то ли потому, что кто-то опасался, что в ином случае до покупателя доедет лишь обглоданный остов автомобиля. Затем два других человека (очевидно, механики) машину тщательно проверяли ( и у Веры сложилось впечатление, что эти механики именно такую машину вообще впервые в жизни увидели). И только после этого в машину пускали владельца — но сразу уехать все равно нельзя было: после того, как владелец сам убедится, что внутри машины все в порядке, ему (ей) нужно было еще подписать кучу бумаг — и только после этого — а еще после выдачи расписки о том, что владелец не позднее завтрашнего дня поставит машину на учет в милиции — можно было уезжать. Правда лишь в случае, если этот владелец не забыл с собой захватить канистру с бензином: на станции бензина не было, а автомобили с заправленным баком к перевозке почему-то не допускались…