— И ведь чушь вы откровенную несете, и не прислушаться к вам не получается, — задумчиво произнес «в пространство» Валериан Владимирович. — Я бы вас, Вера Андреевна, за такие слова мог бы… да и вы и сами знаете. Должен даже тебя за антисоветчину — но ты, Старуха, вроде и чушь несешь, а как посмотришь — оказывается дело говоришь. Знаешь, мне тут достали сок виноградный в бутылках, иностранный, компании Уэлш — и этот сок с кофе действительно помогает. Вроде и пустяк… а ты обещала этим летом придумать, как и нам такой сок делать. Народу он точно лучше вина будет. Сделаешь?

— Сделаю, там все несложно… только сколько-то денег потребуется и чтобы меня все же слушались беспрекословно. А то, знаете, если каждый мужик со своим ценным мнением в техпроцесс полезет, то вместо сока получится… ничего хорошего.

— Денег-то, надеюсь, не миллионы?

— Тысячи. Может тысяч двадцать… посчитать надо, каталоги полистать: там кое-что придется пока за границей заказать. Но за границей действительно мелочи, я вам смету и список оборудования через неделю принесу, годится? А наладить производство сока, если оборудование быстро привезут, мы уже в сентябре успеем. Хотя это такая ерунда…

— Ты бы знала, сколько в стране такой ерунды сделать нужно, то промолчала бы. Но, вижу, у тебя уже и не ерунда в голове зреет. Давай, вываливай мне всё, я тебя, конечно, тут же обматерю — но если ты от такого же ответа воздержишься, то, глядишь, мы опять что-то умное придумаем. Кстати, поздно уже, ты сама кофе с виноградным соком не хочешь? А то, гляжу, сидишь вся такая бледная и уставшая.

— Не откажусь.

— Сейчас сделаем, — Куйбышев выглянул в приемную, распорядился насчет кофе и сока. — Они бодрит, и аспирин экономит — а нам, я чувствую, разговаривать еще довольно долго.

— Кстати, насчет аспирина, — Вера вспомнила от чего Куйбышев умер, — вам все же стоит его пару раз в день по четверти таблетки…

— Ничего, мне и кофе хватает. С лекарствами у нас, сама знаешь… ладно, а теперь давай, неси сюда свою чушь.

— Ну, в порядке привнесения чуши предлагаю физмат университета вывести из подчинения наркомпроса и позволить факультету самостоятельно определять кого, чему и как учить — скажем, в порядке эксперимента. Еще было бы неплохо партком и комитет комсомола факультета от общеуниверситетского отделить и наделить их правами райкомов.

— С чего бы это?

— Это я в порядке бреда, а брежу я примерно так: в университетских организациях большинство, естественно, составляют всякие историки, биологи, медики — которые в наших дисциплинах ни уха, ни рыла — но всякие постановления принимать, мешающие и научной, и учебной работе именно на физмате, принимать горазды. Опять же — раз уж мы именно бредить начали и чушь нести — раз факультет больше наркомпросом не управляется, то глупо было бы оставить такое управление через партийные и комсомольские организации. Автономия — так автономия.

— И что мы получим в результате? Ты хоть понимаешь…

— В результате я могу гарантировать, что уже к следующему лету СССР себя полностью тем же аспирином обеспечит. И это всего лишь жалкое начало, потому что через год холодильные шкафа, такие де как у Кирова в Ленинграде дома стоит и даже лучше, у нас в стране любой рабочий домой купить сможет. А это — не только холодный квас в жару, но и возможность дома хранить продукты на неделю, резкое сокращение нагрузки на торговлю…

— Не врешь?

— Профессор Зелинский по моей просьбе уже запатентовал все, что для производства таких шкафов нужно — а если подключить студентов для обдумывания и разработки их серийного производства…

— Так, про патенты ты мне попозже подробно расскажешь, а дальше что?

— Дальше? Там перспективы необозримы, конечно, но кое-что интересного предложу сразу. Мне тут университет мотоцикл подарил шведский, Хускварну. Очень неплохой мотоцикл, кстати, но есть у него один серьезный недостаток: шины на нем служат недолго, их всего на пять тысяч километров хватает.

— Тебе запасные шины нужны? Это несложно, тем более что деньги у тебя есть.

— Мне этих денег маловато будет, поэтому я хочу предложить шведам для их мотоциклов шины советские покупать, за твердую, понимаешь ли, валюту. С ходимостью километров так тысяч в двадцать — двадцать пять. И по цене не дороже Мишлена или Дэнлопа.

— Зачем?

— А затем, что производство каучука мы в конце концов отладим, у нас резины будет много и недорогой к тому же. А через шведов мы репутацию советским шинам уже создадим, и когда будем готовы и за рубеж шины поставлять, сразу очередь из буржуев выстроится. Очень, замечу, небедная такая очередь… нам что, лишняя валюта лишней будет?

— Ну да… ладно, побредили — и хватит, десять уже, тебе домой пора, да и мне, пожалуй, тоже. Машину для тебя вызвать?

— Спасибо, я но мотоцикле, если его еще не сперли — я его во двое поставила.

— У нас во дворе никто ничего спереть не может. Ладно, до свидания. Я пока тебя арестовывать не стану, обещанного сока подожду. А ты, если еще чего удумаешь, ко мне побредить заходи, я обычно после семи свободен и до девяти просто сижу тут отдыхаю…

Спускаясь по лестнице, Вера Андреевна вдруг подумала, что «в прошлой жизни» Куйбышев алкоголиком стал не от природной склонности и от безделья, а просто не придумав другого способа расслабиться после действительно напряженнейшей работы. А сейчас он вот уже третий раз с Верой общался будучи трезвым — так может, оно и к лучшему? То есть для него, и, возможно, для страны, к лучшему. А вот у самой Веры дела выглядели не самым радужным образом: она не просто так назвала себя недообученной первокурсницей. Она и была именно «недообученной»: экзамен по математике (письменный) она благополучно провалила…

В субботу Вера постаралась пересдать экзамен по математике, и старания ее увенчались «относительным успехом»: Сергей Павлович Фиников, принимавший у нее экзамен, в конце концов глубоко вздохнул и подвел итог данному мероприятию:

— Вера, вы, наверное, и сами понимаете… я хочу вам предложить следующее. Вы, насколько мне известно, снимаете жилье у Доры Васильевны, а она — математик довольно известный. Я вам сейчас поставлю оценку «удовлетворительно», а вы мне пообещайте, что у хозяйки своей вы за лето возьмете дополнительные уроки и все же предмет хоть как-то выучите. Если потребуются деньги за уроки эти платить, то мы со своей стороны в этом поможем, — (по поводу премии 'за каучук Куйбышев Вере кому-либо рассказывать все же запретил), — если нужно будет, я сам с ней об уроках договорюсь.

— Пообещать-то мне несложно, вот только я через неделю из Москвы уезжаю, до конца лета уезжаю. Дело у меня появилось неотложное, так что лучше я вам пообещаю что сама заниматься буду. А если чего не пойму, то осенью наверстаю — преподаватели с кафедры мне же помогут?

— А что за дело? Отложить его никак нельзя? Речь же идет о том, сможете ли вы дальше учиться!

— Смогу учиться, а дело на самом деле неотложное. Мне начальство приказало, и начальство не университетское…

— Ну… ладно. Тогда так договоримся: вы ко мне снова придете в конце сентября и снова постараетесь этот экзамен все же сдать. И я уверен, что вы сделать это сможете — только вот вам действительно придется предметом очень серьезно заняться.

— Вот это я точно обещаю, мне как раз математики очень сильно не хватает. И физики — но по физике я знаю, что мне в учебниках поглядеть нужно, а вот как все нужные уравнения решать… Кстати, вы сегодня не видели в университете профессора Млодзеевского?

— Нет, не видел. Я и пришел-то сегодня только экзамен у вас принять, мы с вами вместе в университет зашли и его вроде не встретили. Но вы просто зайдите на кафедру физики, так, по крайней мере, вам скажут когда и где его застать можно.

Вере повезло: профессор Млодзеевский оказался на кафедре, и с большим интересов ее выслушал. Вероятно потому, что задачку для него Вера принесла довльно интересную: