Степан Круглый даже не думал до такого дожить. Он в одной волчьей стае с германскими подводниками нападает на португальский или бразильский конвой, что идёт под охраной эсминцев из Америк. Полный дурдом, но ведь платят за потопленный тоннаж и уничтоженные боевые корабли по-прежнему хорошо. Ну, не отказываться же!

Весь день после обеда мои бойцы спокойно тренировались, возились с Артуром, сержантом Клюге и инструкторами, в перерывах наносили польским солдатам на немецкие каски руны «непробиваемый».

Польский полковник оказался прав — после вечерней кормёжки приехал на русском внедорожнике майор, выдал карты и приказал нам ночью ехать на другой участок.

Обычная ночь пути по просёлочным дорогам, наводчик и заряжающий поспали. Приехали до рассвета, встретили нас нормальные немцы. Указали рубежи, и оберст озвучил приказ.

С утра его полк при поддержке трёх десятков «рысь-2» пойдёт в атаку, чтобы улучшить положение. Если всё будет нормально, мы стоим спокойно, а коли англосаксы бросят против них танки, мы должны быстренько приехать и всех плохих убить. Стартуем по сигналу из двух зелёных ракет.

Не стал говорить немцу, что для меня все ракеты зелёные, озадачил наблюдением экипаж, а сам усыпил водителя Серёгу и глубоко задумался о жизни до утреннего кормления.

Меня от размышлений даже не отвлекал грохот орудий на рассвете. Раз стреляют, значит, надо им, меня не касается. Из задумчивости меня вывел приход настоящего немецкого фельдфебеля, служивый проводил нас к полевой кухне.

После завтрака я снова уселся в командирское кресло, опустил спинку и задумался с закрытыми глазами. Через два часа наводчик Толик громко сказал:

— Командир! Две зелёные ракеты!

Ещё не открыв глаза, я проговорил:

— Серёга, запускай мотор. Вася, подъём! Толик, врубай музыку.

Привёл спинку кресла в вертикальное положение, взял флажки и выглянул из люка. Все танки роты прогревали двигатели. Я флажками приказал идти в линии на противника, стрелять по готовности.

Поехали по моей команде. Быстро пересекли свои позиции, нейтральную полосу, на позициях врага заметил горящие «рысь-2». Ну, эти получили своё из «базук» и от противотанковой артиллерии.

Ага, а вот и танковая свалка. «Шерманы», понятно, стремились сократить дистанцию, против «рысь-2» им бы иначе не помогло и двукратное численное превосходство.

Судя по свастикам, в «рысях» немцы, и они сочли манёвры проявлением малодушия. Или у них в учебках это не проходят. Горит ещё десяток, бой ведут семь танков.

А нам фиолетово, что про нас подумают мертвецы. Открываем огонь с полутора километров, и не позволяем подъехать ближе, хоть и устремились к нам англосаксы на своих высоких бензиновых уродцах.

Хладнокровно, расчетливо, без спешки истребляем неприятеля, это просто наша работа. Нам же вот за это платят по сто двадцать рублей, как за «панцири». Хотя для «лютой рыси» без особой разницы.

Самые умные англосаксы сообразили, что с ними просто забавляются, и пытаются удрать. Но ведь и ходовые качества «шерманов» намного ниже наших. Легко догоняем и дырявим эти тоже средние танки.

В конце побоища прилетел десяток «харикейнов». Я приказал зигзагом отходить к позициям полка, там нас должна прикрыть зенитная артиллерия. Пока отползаем, стреляем из пулемётов на крышах. Тут главное не дать врагу приблизиться, а остальное вероятности.

Неприятель запустил ракеты в подвижные танки явно наудачу. Нам опять врезалось в бок башни, но, конечно, броню не пробили. Противно визжали на корпусе вражеские снаряды 20-мм.

Одни «харикейны» улетели восвояси, прилетает новый десяток. Только я подумал, когда это уже кончится, на неприятельские самолёты напала пятёрка «мессеров». Никак не привыкну, что со свастиками на крыльях «наши».

По рации вызвал оберст:

— Оберст Большов, как дела?

— Танки врага сожгли, да тут самолёты эти! — говорю с досадой.

— Самолёты не ваша забота, возвращайтесь, — приказал немец.

— Яволь, — сказал я в ответ.

Ну, нормальный немецкий ответ, как раз для оберста.

Опять переехали на другой участок. И снова офицер говорит по-немецки с сильным акцентом, только маг, и он сам предложил:

— Может, перейдём на русский?

— Давай, — согласился я. — А ты кто?

— Шведский барон Тойво Лингстрем, — представился он. — Воюю тут со своей дружиной.

— Сам понимаю, что не моё дело… — виновато проговорил я.

— Ты хочешь спросить, что мы тут забыли? — весело сказал Тойво.

Я смущённо кивнул.

— Швеция бедная страна, — пояснил барон. — Европа хорошо платит за англосаксов, — он криво усмехнулся. — Почти столько же, как недавно платила Гардарика за европейцев.

— Почти? — нахмурился я.

— Да, за офицеров англосаксов платят меньше, — сообщил барон. Он строго продолжил. — Но мы тут не только из-за денег! Европа больше не хочет грабить северные народы. Мы европейцы и воюем за Европу. А что здесь делают русские?

— Мы тогда только из-за денег, — проворчал я без улыбки. — У меня жалование пять тысяч рублей.

— О! — уважительно сказал этот швед. — При таком жаловании других причин не требуется.

Само собой, я не стал ему говорить, что это для меня копейки, у меня состояние пятьсот с лишним миллионов рублей. Тем более не распинался о настоящих своих мотивах, барон бы счёл меня сумасшедшим миллионером…

Хотя я, наверное, и есть чокнутый для нормального человека, но это неважно. Главное, что я военный и хорошо знаю своё дело. Так сразу после беседы с Тойво танки мои заправили, и мы встали на рубежи…

Ну, дальше я уже описывал, всё крутилось вокруг двух первых сюжетов — мы атакуем, нас атакуют, в небе какая-то возня. Вместо «рысь-2» встречались четвёртые «панцири», вместо «харикейнов» «мустанги», а вместо «мессеров» «фокеры» или русские истребители.

Запомнился момент, когда я опять встретил в мундире немецкого офицера с акцентом говорящего по-немецки человека. Он сразу меня насторожил явно ненемецкой внешностью — чёрные волосы, смуглый, глаза навыкат чёрные.

Узбек Рашид с непередаваемой фамилией, командир таких же ударенных по головам узбеков. Немецкий изучал у наёмного учителя, парень из небедной городской семьи.

Не навоевался в Гардарике, сразу записался. Его за знание языка и как командира с боевым опытом сразу поставили на полк соплеменников. Немцам ведь главное, чтоб командир их понимал, а солдаты вообще говорить не должны, только слушать начальство и поменьше думать.

Но с восточными людьми это не работает, они всегда о чём-нибудь думают. Я спросил, что он забыл на войне, и Рашид степенно ответил:

— Сначала мы попадаем воевать по молодой глупости или из-за озорства. Война приходит к человеку, и он становится воином. Потом воин сам ищет войну и всегда находит. Пусть воин найдёт себе войну подальше от родного дома.

Как все восточные мудрости красиво, малопонятно и будто бы про меня. Но у меня ведь всё не так! Я же простой военный Гардарики!

Потихоньку воевать долго мы и не думали. Через неделю такой войны приехали к новой дислокации и встретили почти весь батальон Ивана Котова — только нас не хватало.

Он сразу забрал у меня свои машины и встал во главе отдельного батальона из трёх рот, а моя магическая особая, без номера. Я и не возражал, всё равно ведь всё это моя дружина.

Вообще в дружину входит и дивизия Бирюкова, но увидеть его не получилось. Немецкое командование решило, что на одном участке двести пятьдесят «лютых рысей» для англосаксов жирно. Начали мы на разных, но прилегающих друг к другу участках силами от батальона Вани до полка дивизии Бирюкова.

Рвать оборону врага ринулись четвёртые «панцири» и «рысь-2», мы развивали успех на «лютых рысях». Оборону европейца мы в Гардарике внезапно рвали большими силами на узких участках, но тут сказалась особенность театра.

«Лютые рыси» уже неделю терроризировали округу, англосаксы успели к ним попривыкнуть. И оборона у них так себе, почти не готовились они к отражению мощного нападения. Наверное, думали, что всё так и будет продолжаться дальше.