А что я Катю порабощал, вовсе не извращение! Она сама этого хотела, иначе фиг бы у меня что-то получилось. И Катя сильный маг — живёт только своими эмоциями, никто ей ничего не в силах навязать…

Короче, не-магу Оле я ласково улыбался и смотрел добрыми глазами. Даже использовал рысье обаяние, я вообще большой кот на секундочку. Просто недостаточно пушистый, но это непринципиально.

Она показала кабинет — правильно установленный стол на тумбах, большое окно и шкаф для бумаг. Что-то брать из старого кабинета Миланья запретила, и Оля не знает, что мне может понадобиться для работы. Поэтому в шкафу чистая толстая тетрадь, и ещё одна чистая толстая тетрадь на столе. Рядом с подставкой для ручки и чернильницей.

Я прошёл за стол, не присаживаясь, открыл верхний ящик, и, выкладывая туда пачки рублей, спросил девушку:

— Куда пойдём ужинать?

— В столовую, — пролепетала Оля и под моим непонимающим взглядом сбивчиво пояснила. — В зале пока накрою. Тут всего четыре комнаты, если не считать кухню.

— В какой ресторан ты хочешь? — уточнил я вопрос.

— Ни в какой! — честно сказала Оля и смущённо добавила. — Мне не в чем идти.

— Это важная причина, — признал я, закрыв стол, и спросил. — Телефон есть?

— В зале! — сказала Оля.

Мы прошли в хорошо обставленную гостиную. Аппарат нашёлся на отдельной тумбочке. Позвонил я домой. Трубку взяла Миланья и долго рассказывала, как рада меня слышать. Я сказал, что тоже очень рад, и велел позвонить всем известным ей портнихам. Ну, у кого-то же Катя заказывала платьишки!

Вот пусть Миланья им позвонит и скажет, что есть от боярина заказ — нужно Оле сделать вечернее платье и остальное подобрать для ресторана, чтоб девочка там не чувствовала себя провинцией. За скорость доплачу. Мой новый адрес Миланья знает, телефон тоже, может приступать сию секунду.

Положив трубку, я задумчиво уставился на Олю. Чувствовалось, что я ей в целом симпатичен, опасалась она скорее по инерции. Может, это остаточные явления и в койке пройдёт? Только как сказать не-магу? Попросить показать спальню?

— У тебя, наверное, много работы! — сказала она с искренним почтением. — Иди в кабинет, а я, чтоб тебя не отвлекать, пока приготовлю ужин!

Я грустно вздохнул, и она очень убедительно сказала:

— Я умею готовить!

— Охотно верю, — сказал я с доброй улыбкой и ровным шагом направился в кабинет.

Работать сука…

Забавно, что я в самом деле работал. Оле удалось немыслимое — она усадила меня на несколько часов перед чистой тетрадью, не дав внятную задачу. Я начал зарисовывать местность, что недавно увидел, записывал обрывки мыслей. Что-то вспоминалось аналогичное или, наоборот, в чём-то противоположное, я снова рисовал и записывал.

С чувством времени сверялся лишь первый час. Почувствовал, что Ванька завозился, просыпаясь, пока тихонько захныкал, но скоро должен разбудить Свету. Оля будто бы их услышала и, пока не началось, быстро прошла в детскую.

Она хорошо знала дело, я вскоре ощутил детскую мило самодовольную уверенность, что всё хорошо, а будет ещё лучше, и мне стало стыдно. Оля на время не смотрит, она готова всегда, и для неё никогда ничего не кончится. А я считаю себя солдатом и поглядываю, сколько осталось до ужина.

В результате я никому не мешал, Оля накрыла стол в гостиной и пригласила. Готовить она действительно умела довольно неплохо, и относилась к этому делу с душой. Вот не-маги практически ничего не чувствуют, но в любимое дело вкладываются с удовольствием.

У некоторых очень много души, просто они толком не знают, что с этим делать. Так на то и маги, чтобы подсказывать. Я, вообще-то, боевой маг и больше занимался собственной подготовкой, да сделали меня командиром, и вспомнил я сначала преподавателей в Корпусе…

А у Оли что-то очень женское, домашнее. Она будто бы знает что-то важное, загадочное, недоступное, и оно вдруг оказывается удивительно простым — солнечным зайчиком, улыбкой, добрым взглядом — и исчезает миражом.

Оля перестала меня бояться. Сидела рядом, искренне спрашивала всякие глупости, открыто смотрела лучистыми глазками и внимательно слушала. Мне стало важно, чтоб она с интересом слушала. И я констатировал себе, что она вне моей плоскости, словно мы двумерные и не пересекаемся.

Мне, оказывается, важно узнать, что есть на свете дом и любовь, а Олю пугает и завораживает, что где-то идёт война. Для Оли война всегда где-то. Где она, там дом и любовь…

Удивительно просто мы оказались в койке. Лидер рысей Тимофей сказал, что это очень важно для клана маленького сына. А я симпатичный и добрый. Мне совсем не оставалось другого выхода! Я был с ней самым симпатичным и добрым большим котом пониженной пушистости. И совершенно не использовал магию.

Проснулся в шесть утра, и она сразу поднялась. Я пошёл в душевую, а она проверить малышей. Я устроил себе зарядку, Оля готовила завтрак. Когда я закончил водные процедуры, меня пригласили к столу.

После омлета с ветчиной и зеленью я пил из большой кружки какао, раздался звонок. Оля подорвалась к дверям, так пришла шофёр Света доложить, что машина ждёт меня у подъезда. И Оля сказала, что я сейчас выйду.

Я пил какао и думал, что ни разу не бином Ньютона. Нетрудно догадаться, что я затащу Олю в койку, утром поеду в Центр, и мне понадобится машина. Немного смущает уверенность, но, учитывая обычную рысью наглость, всё нормально.

Допив какао, я вытерся салфеткой и прошёл в прихожую. Оделся, поцеловал на прощание Олю и вышел из квартиры. Спустился по лестнице, «Москвич» действительно стоял у подъезда.

Я забрался на заднее сиденье справа, хлопнул дверцей и пожелал Свете доброго утра. Она тоже пожелала мне доброго утра и поехала вперёд.

Я сделал безразличное лицо, привычно уже рыпнулись возникать мысли. Не! Я, конечно, очень вовремя узнал, что любовь может быть такой… домашней… милой… простой…

Но я военный на войне. Даже в мирной Москве я на войне, и нет для меня никакой любви. Ну, узнал, что любовь бывает вот такой, и забыл. Чтоб просто не свихнуться, оставаться нормальным военным. Хладнокровным. Безжалостным. И несчастным…

В общем ехали спокойно, никуда не опаздывали. Бояре вообще редко опаздывают, больше немного задерживаются, а в этот раз я мог пропустить даже завтрак. Света уверенно перестроилась в правый ряд, после перекрёстка со светофором нам поворачивать направо.

Загорелся красный, мы остановились. За нами вставали другие машины, по тротуару деловито шли мужчины и женщины в зимних пальто…

По нервам полоснуло чувством опасности и отчаянной злобой. Не задавая вопросов, я со своего места уже в рысьем трансе падаю головой к левой дверце и ору:

— Ложись!

В машину ударили первые пули, справа раздался грохот автоматов и чьи-то стоны. Пули вонзились Свете в висок и плечо, она успела только удивиться. Моя голова врезается в дверцу и выносит замки. Дверь приоткрылась, я лечу в щёлку и успеваю увидеть, как мимо пролетают куски обшивки и детали запора.

Тресь! Упал на асфальт и качусь дальше, ведь стрельба ещё не окончена. В «Москвиче» кто-то старательно добавляет пулевых отверстий, а я вращаюсь под остановившимся слева внедорожником. Повезло, что он высокий. Мне повезло, а его водителю не особо — лежит с простреленным виском на руле. Пассажиров не видно.

Встаю на полусогнутые, и уже в руке родной «Парабеллум». Целиться мне не пришлось, стрельба стихла и завизжали покрышки. В «дрифте» по тротуару выехал «Москвич» и принялся набирать скорость.

Он успел разогнаться и проехал бы перекрёсток, но стоило ему оказаться в относительно свободной зоне, в него с трёх направлений врезались внедорожники с усиленными для таких маневров бамперами.

Открылись дверцы машин, выскочили парни с винтовками, навели на дверцы супостатов. Один с пистолетом бочком и в раскоряку приблизился сзади к задней дверце, рывком открыл. Показалось чьё-то тело в сером пальто, уронило руку. К автомобилю подошли ребята с носилками.