Мы дружно вздохнули, сказали, что пока хватит того, что успели рассовать по карманам, но всё остальное обязательно учтём в другой раз. Пехотные нас заверили, что само собой всё учтём, пожелали нам доброго пути, а мы, отдав пехоте винтовки и автоматы, отбыли.

Двигались по одной дороге грузовики и танки, ехали довольно долго. Я думал, что до ужина приедем точно, и в открытом, необорудованном для людей кузове ездить лучше летом. Или в воронке, но это тоже вопрос философский.

Высадили нас возле станции, когда уже стемнело. Ребята сразу пошли к полевым кухням питаться, а я нашёл Ваню Котова, и вдвоём мы нагрянули к начальнику.

Заведовала станцией подтянутая женщина средних лет. Она сказала, что как раз сформирован состав порожних вагонов.

— Сколько всего народу? — спросила она.

— Примерно, сто семьдесят человек, — сказал Ваня и под моим пристальным взглядом смущённо поправился. — Ну, или чуть меньше.

Я от него отвернулся, а женщина проговорила:

— Должно хватить три вагона. Только вагоны товарные, без отопления, но вам же ехать недолго.

Мы грустно с ней согласились и вместе пошли смотреть транспорт. Начальник станции показала вагоны и дала на сборы сорок минут.

По пути к полевым кухням Ваня, пользуясь тем, что мы без посторонних, рассказал о наших грустных делах. Пацаны третьей роты выскакивали из подорванных на минах танков прямо под заградительный огонь. Выжили четверо, трое из них тяжело ранены.

Большинство других новичков подбили раньше, а две машины даже смогли пройти через полосу, но помогло это им мало — просто подбили немного позже. Выжили восемнадцать человек, пятнадцать ранили. Всего в третьей роте в строю командир, трое взводных и четыре танкиста.

В первой и второй ротах погибших нет, семеро легко ранены, а восьмой обгорел довольно серьёзно. Но все конечности на местах, парни отправлены в лазарет. Ранили новых бойцов из Центра, тотемные рыси, молодые маги и командиры машин все в строю.

— У меня без потерь, — проговорил я. — Легко отделались. Ты молодец, Ваня.

Тот лишь печально кивнул. В суровом молчании прошли к полевым кухням. Парни в белых комбинезонах уже ели, стоя у пустых ящиков. Ужин я и Ваня получили свободно.

После еды Иван приказал батальону строиться и повёл на погрузку. Танкисты разместились в вагонах сидя вдоль стенок, только двери не закрыли — нет же никакого освещения, и все в тёплых комбинезонах.

Вдоль состава прошёл пожилой мужчина в зимнем пальто и в заячьей шапке, сказал, чтоб к дверному проёму не подходили, а то скоро отправляемся. Вскоре поезд тронулся. Я навалился спиной на стену вагона и сразу уснул.

Проснулся от того, что поезд остановился у какой-то дачной станции. Зашевелилось нехорошее предчувствие. Не! Даже порожний военный поезд ведь не должен стоять у каждого столба!

Высокая платформа и небольшое строение освещали лишь звёзды. Появились две фигуры офицеров в каракулевых папахах. К ним быстрым шагом приблизился мужчина в заячьей шапке и что-то им сказал. Здесь какого-то лешего забыли полковники?

Они подошли к дверному проёму, и я одного узнал. Генералы тоже носят такие шапки?

— Большов здесь? — строго спросил генерал-майор Салтыков.

— Здесь, — ответил я вежливо. — Добрый вечер, Василий Петрович.

— Приказывай батальону выгрузку, — распорядился генерал.

Я потянулся, вставая, и сказал Ване:

— Приказывай давай, — а сам пошёл на выход.

Иван громко сказал выходить и строится на платформе. Я же прошёл к компании Василия Петровича и встал скромненько сбоку. Военные не лезут к генералам с вопросами.

Ваня обошёл наши вагоны и сказал парням выходить, а я определил, что второй офицер с погонами полковника. Ребята построились на перроне, Иван подошёл ко мне доложить. Генерал обернулся к гражданскому мужчине преклонных лет:

— Вышли все, можете ехать дальше.

Тот быстрым шагом направился в голову поезда. Василий Петрович молчал, состав же вскоре тронулся и укатил. Танкисты проводили вагоны грустными взглядами, уже догадываясь, что всё это неспроста, и генерал громко заговорил:

— Ребята! Извините, что разбудил, но всё это меры секретности. На эту платформу вскоре привезут ваши танки. Машины уже заправлены, пополнен боезапас, и в башнях коробки сухпая. Вы сядете в танки и поедете воевать. Идёт война, отдохнём после победы.

Возникла понятная тишина. Этот нехороший человек Василий Петрович, много нехороших русских слов, умеет, много-много нехороших слов, озадачить.

— Ура кричать не нужно, — серьёзно продолжил генерал-майор. — Постойте пока молча, — он повернул голову ко мне. — А тебя я прошу пройти за мной.

— Бояре Герасименко, Плохих, Веселов и Гаев. Младшие лейтенанты Зимин и Котов… — начал я.

— И Сева! — сказал Иван.

— Да, и Сева, подойдите, пожалуйста, — договорил я. Ребята вышли из строя, а я сказал генералу. — Веди, Василий Петрович.

Салтыков и его офицер без возражений повернулись и повели всех к зданию станции. Внутри прошли через маленький зал ожидания с окошком кассы, свернули в служебный коридор, полковник ключом открыл дверь.

Генерал с офицером вошли в кабинет, полковник включил по дороге свет. Они подошли к столу, и Василий Петрович благодушно проговорил:

— Проходите, ребята, не стесняйтесь, — он указал ладонью на полковника. — Начальник штаба армии полковник Смыслов Яков Петрович.

Полковник же уселся за стол, открыл ящик и вынул стопку документов.

— Это карты, раздадите по машинам, — сказал он.

Сева Польских пододвинул стопку к себе. Полковник достал большую карту и расстелил её на столе. Очень серьёзным тоном заговорил генерал-майор:

— Сейчас чрезвычайно важно, чтобы вы понимали свой манёвр. Внезапными ударами штурмовики захватили господство в воздухе. Но враг у нас страшный, господство это временное. Европеец отодвинет аэродромы, сосредоточится над своими войсками. На угрожаемые участки перебросит оставшиеся самолёты, направит на них пополнение.

Он внимательно нас оглядел и продолжил:

— И это только временное господство в воздухе, на земле всё без изменений — больше материальных преимуществ нет. Но у нас есть джокер в рукаве — ваш батальон. Мы обязаны использовать ситуацию к своей пользе, наши успешные удары по аэродромам должны превратиться для врага в катастрофу. В череду катастроф.

Салтыков, снова взяв паузу для важности, заговорил далее:

— Вы молодцы, быстро прорвали фронт в самом для противника неудобном месте. Прорвавшиеся наши танки неожиданно атаковали вражеские танковые резервы, их больше нет. В прорыв идут стрелковые части, а противнику нечем быстро реагировать, он не может подготовиться к нашим решениям — европеец пока ослеплён…

Генерал опять замолчал, разглядывая нас, и значительно проговорил:

— Но мы должны всегда думать за врага, обгонять его хотя бы на ход. Европейским штабам уже доложили об изменении обстановки, их единственное решение — собрать танки из резерва соседнего фронта и нанести контрудар.

Василий Петрович вдруг сказал мягким, домашним даже тоном:

— Возможно, что мы преувеличиваем европейские умственные способности, и удара не будет. Тогда вы просто поддержите нашу пехоту, передадите танки своей дружине и поедете в Москву. Но я прошу вас уже сейчас поверить, что воюем мы не с дураками, что удар обязательно будет…

Он осёкся, пожевал воздух и глухо произнёс:

— Вы уже сделали такое летом. Среди вас многие там были и всё хорошо помнят. Тогда у вас было почти столько же сил. Вот сделайте тоже самое, только зимой…

Полковник прокашлялся, привлекая внимание. На него обернулись, и он красным карандашом начал рисовать на карте:

— Враг сейчас может собрать достаточно сил лишь южнее. Это возможный и самый для нас неприятный маршрут противника, — офицер отметил карандашом. — Сейчас вы здесь… — прочертил короткую линию. — Утром должны быть здесь. А дальше с вами свяжутся лётчики, передадут привет от Кати. Рации только на приём.