И Катю трахнул…

Хотя трахнул не ту Катю и как бы не я, так что не забываем о войне. И скромность, скромность и ещё раз скромность!

Кто сказал, учиться, учиться и ещё раз учиться? Ну, его аналог вполне мог появиться и в этой реальности, только в Гардарике магам неинтересно, что говорят отдельные не-маги. Они формируют мнение не-магов скопом, безжалостно корчуя отдельных сильно учёных представителей. Скорей всего, просто зачистили на ранних стадиях, не доводя до Швейцарии.

Так что учёба неглавное — об этом нам двоим поведали ребята, что вернулись из похода. Пришли они на лыжах в располагу около трёх утра. Уложились в каникулы. Пока лыжи сдали, потом поверка, спать легли около четырёх. А в шесть начался новый семестр — подъём за две минуты, на зарядку с пробежкой. Потом завтрак, и на политзанятия как раз мы двое приехали.

Думали, что задерживается третий, может, заболел. Через неделю сообщили, что он повесился в последний день каникул. Оставил записку, мол, никого не винит. Просто не хочет возвращаться в этот ад.

А я невесту свою увидел! Сказала мне Катя:

— Самый неактивный у нас сегодня Большов.

— Извините, Екатерина Васильевна, — ответил я, поднявшись. — Меня уже наказали на первом уроке.

— Тогда просто два, садись, — сказала мне Катя и продолжила. — Второй на очереди самый неактивный будет Никитин.

— Извините, Екатерина Васильевна, — подскочил второй отличник. — Меня наказали на прошлом уроке.

— Тогда тоже два, садись, — мило улыбнулась Катя. — Ну, раз виновные закончились, просто… — она ткнула в список. — Во! Селиванов был сегодня неактивным.

— Так точно, Екатерина Васильевна! — проорал кадет, подрываясь.

Две недели я и Дима топтали плац. Остальные-то сменялись, просто я и Дима торчали там каждый день. Даже надоели немного инструкторам, нас оставляли на индивидуальные занятия через день. И через день мы с Димой делали уроки, когда группа спала.

Я-то всё в уме ещё на плацу решал, в комнате самоподготовки только записывал, а он просиживал после отбоя по два-три часа. Вот Димон и сломался первый — просто кинулся на препода и, пока его не связали, хорошо того покусал. Увезли в дурку, а там посмотрят.

Через две недели я остался один. Индивидуальные занятия на плацу каждый день, кроме выходных. Господи! Как я ждал воскресенья, чтобы нормально выспаться!

И ещё через две недели, наконец, победил. Моим истязателям просто надоело меня истязать. В грустный понедельник капитан, начальник черчения, сказал, что ему не нравятся мои глаза и велел пройти в медкабинет. Я направился туда легко, даже весело.

Другой капитан для проформы заглянул в мои покрасневшие, но смеющиеся зенки и прописал мне месяц отдыха и службу в строевой части. Пока он делал запись в журнале, я сказал, что с его заключением пойду в независимую экспертизу.

— А разве есть ещё независимые⁈ — воскликнул он насмешливо.

— Для московского боярина Большого найдётся, — проговорил я равнодушно. — И даже если я конченный псих, мне почему-то кажется, что признают меня совершенно здоровым.

— Думаешь, что боярин, так всё можно! — озлобился капитан. — Моё слово всё равно решающее, хоть проведи десять экспертиз!

Я его насмешливо оглядел и сказал ласково:

— Достаточно и одной! Что написано в Христианском писании? «Сказавший ближнему своему „безумец“ уже достоин геены огненной». А я как раз христианин!

Капитан слегка побледнел.

— То есть твоё заключение станет причиной вызова тебя на дуэль. Ты ведь маг, капитан? — проговорил я задушевно.

Он судорожно кивнул.

— А будешь дохлым магом, — улыбнулся я холодно. — Если напишешь сейчас не то заключение.

Капитан завис на целую секунду. Затем решительно выдрал из журнала страницу, засунул её в рот и, делая новую запись, прошамкал мне:

— Ифи уфифся ваффе. Фсё ноффавно.

Я пожал плечами и вернулся на урок. Глядя в попутавшие глаза чертёжника, доложил, что доктор моё состояние для учёбы признал удовлетворительным. Он несколько удивлённо велел мне проходить на место и в конце даже забыл назначить меня неактивным.

Все преподаватели не стали меня наказывать, даже Катя! И во вторник тоже! Ребята в группе удивлялись перемене моей судьбы и предполагали для меня вызов к декану или даже ректору. А вызвала Катерина! Ну, двоек же мне она наставила прилично, следовало как-то закрывать.

Проходили консультации у неё в комнате по целому часу после уроков. Знания мои по предмету у неё вопросов не вызывали, так что мы только старались слишком громко не стонать. Лишь в первый день она виновато проговорила:

— Извини, но такие правила. Трое самых усердных должны сломаться, чтоб остальные держались золотой середины…

— Да понял уже, — сказал я и закрыл ей рот поцелуем.

Потом, минут через сорок, она смогла добавить:

— Было за тебя немного страшно, но я в тебе не сомневалась! Даже интересно, что ты сказал медику?

— Спросишь у него или у декана, — проговорил я недовольно. — А сейчас запрещаю тебе говорить, только выполнять мои команды. Обопрись на стол и листай какую-нибудь тетрадь.

Она недовольно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Просто уже не могла. Порабощение такая штука — стоит только начать, а потом как втянешься! Опёрлась Катя голышом на стол, эротично оттопырив попку, и открыла тетрадь Жени Чигаркова, мы ей как раз писали контрольную.

А я встал сзади. Ну, первые разы казалось мне глупым тратить время на что-то другое. Но только первые несколько раз! Через неделю уделял ей не более часу, и то не каждый день.

Предприниматель Жучирин Сергей Викторович славился в деловых кругах не только лёгкой до не обыкновения общительностью, но и правильным поведением и даже строгой набожностью. Он отстаивал на великие праздники службы в православных храмах, соблюдал посты и часто исповедовался.

Тут нужно указать, в какую церковь Сергей ходил. Наперво, крестился он двумя перстами и службы там проводились по древнему канону, хотя купола и кресты на них позолоченные, и никто не называет церковь старообрядческой.

Пусть почти половина населения и считала себя православными, особенно в сельской местности целыми деревнями принимали православие — иначе тупо выживут из деревни. Но ведь в той же местности на тех же основаниях были и языческие деревни! Да что там — многие новые поселения устраивались мусульманами, католиками, буддистами и даже иудеями.

Особенно старались при заселении обезлюдевших или просто безлюдных территорий. И Православной церкви совсем не приходилось в этих обстоятельствах щёлкать клювом — какой при таких делах может быть раскол!

В городах же совсем иное! Там храмы разных конфессий часто разделялись всего одним кварталом. И человек сам решал, к какой конфессии принадлежать. Если только он не становился воином с правом голоса, тогда муж и жена его обязаны пройти посвящение одному из родных богов. Ну, в другом случае просто не стать воином с правом голоса!

Кстати, жена получала это право лишь после третьих удачных родов в браке с означенным мужем. Раньше это считалось формальностью, хотя и количество детей, доживших до тринадцати лет, равнялось пяти. Но в просвещённом двадцатом веке стало делом принципа.

Матушке Артёма достаточно было считаться боярской женой, на большее она не претендовала, а сестрице того же боярина потребовалось и мужа запихнуть на службу, и самой родить пятерых деток. Зато из них старшенький Миша со способностями мага…

Но речь пока о церкви. Её никто от государства не отделял, она изначально была отделена, как и другие конфессии. Никто не мог назвать её устаревшей или старообрядческой — просто все называвшие объявлялись экстремистами, оскорбляющими чувства верующих. Главное — никто не мог послать солдат против этих верующих.

А что где-то в Греции недовольны и не признают епископат, так данный епископат мнение оной Греции на колу вертел. Даже не интересовался ни разу. Так что некому в Гардарике было устроить церковный раскол — его устроить можно было только сверху вооружённой силой.