Пытались какой-то бандаж сделать, замотать рану, но помочь не могли – он уже был при смерти, потеряв очень много крови, весь почернел, запросил пить. Так и скончался в танке. Мы остались без командира, офицеров поблизости нет… Пушка у нас не действует, но танк оставался на ходу. Рядом с нашим стоял обездвиженный танк, но с действующим орудием, экипаж которого продолжал отстреливался. Я тоже сидел за пулеметом, стараясь не подпустить близко немцев, но ни черта не видел, поскольку танк остановился посреди созревшего хлебного поля, колосья которого закрывали обзор. Иногда кто-то появится, тогда стрелял.

Стемнело. Никого нет, а мы слышим, что нас уже обошли – сзади война идет, немецкие колонны правее движутся. Вроде того, что на нашем участке они и не прошли, а с флангов окружили. Решили выбираться. Подцепили соседа на буксир и поволокли к своим. Куда ни ткнемся – везде немцы. Кое-как, оврагами, выехали к Касторной, где наткнулись на офицера из нашей бригады, приказавшего двигаться в направлении Воронежа. Голодные!

Помню, в Касторную залетели, там уже населения нет, все магазины открыты. Забежали в один, схватили коробку с яйцами. Невероятное количество сырых яиц мы тогда съели. И никаких последствий! Числа 11–12 июля добрались до Воронежа. А сами боимся – ведь мы же драпанули. Как к нам отнесутся? Думали, то ли нас расстреляют, то ли что… но вроде танки не бросили, все сделали как надо. Никаких орденов мы за это, конечно, не ожидали, чувствуя вину за свой драп-марш. Слава богу, все обошлось. Вместе с подбитым танком нас отправили на ремонтный завод в Москву…»

Курская дуга, июнь 1943 года

В середине июня до Курска добрался эшелон с новой техникой – это были танки «ИС-2» и «Т-43», тщательно укутанные брезентом. Их было немного – рота тяжелых и две роты средних «бронеединиц».

За то короткое время, что протикало со встречи в ГБТУ, танкостроители показали класс – спецы из ВАММ им. Сталина[922] обеспечили орудия новых танков стабилизаторами. У прицелов тоже было стабилизировано поле зрения в вертикальной плоскости.

В принципе, еще в 1938 году были изготовлены стабилизированные башни для «БТ-7», был разработан вариант стабилизатора для 76-миллиметровой танковой пушки, однако работы свернули. И вот инженеры «развернулись».

И правильно – основа немецкого блицкрига заключалась в самолетах и танках.

Советские самолеты постоянно улучшались, всякая новая модификация прибавляла скорости или мощи. Но в танковых войсках случился настоящий прорыв.

И если истребители ВВС РККА постепенно захватывали господство в воздухе, то советские танки добивались того же на земле. Новые бронемашины со стабилизированными башнями были тому наглядным доказательством.

Первыми их получили танкисты из 4-го полка майора Лавриненко и 49-й бригады подполковника Бурды.

– Вот это я понимаю! – довольно крякал Полянский, обходя «ИС». – Вот это по-нашему!

– Кэ-эк жахнет, – вопил Шулик, башнер Полянского, – и напополам!

Геннадий тоже был очень доволен. Ему одному было известно, до какого неистовства дойдут сражения под Прохоровкой, да и под Обоянью будет очень горячо.

В той реальности, которая ему была ведома, на поле боя сгорели сотни танков. Ныне ход времен меняется, немцам достается все больше и больней. Вот и надо сохранить сей «модный тренд».

В его истории РККА едва удавалось окружать немцев, на уничтожение не хватало ни сил, ни умения. Это и понятно.

Ленин и Троцкий разогнали старую императорскую армию и стали создавать новую, Красную, не думая о том, что вооруженные силы – это не пушки и корабли, а прежде всего обученные офицеры и умелые солдаты. Идейные неумехи – вот кем были «красные маршалы». Бывшие унтера, прапорщики или поручики, а то и фельдшеры, они брались командовать полками, умея лишь одно – переть буром, невзирая на потери.

Они брали числом, но даже Слащов, не самый способный из белогвардейцев, всегда выигрывал сражения с красноармейцами, даже если тех было в двадцать раз больше.

Просто у него было умение, была школа, ему хорошо преподали науку побеждать. Да и Красная Армия выигрывала сражения во многом благодаря военспецам – бывшим царским офицерам, пошедшим на службу к большевикам.

А ведь было крайне важно перетянуть русских офицеров на свою сторону – это обеспечило бы победы и над немцами в 1918-м, и над поляками в 1920-м.

У немцев тоже была революция, но они поступили мудрее – не расстреливали генералов. И в 1941-м вермахтом руководили умелые, опытные командующие, многие из которых набирались опыта в Первой мировой, на том же Восточном фронте.

Поэтому Репнин всегда с ухмылочкой выслушивал фантазии либералов на тему «Нехороший Сталин перестрелял своих маршалов, из-за чего все неудачи СССР в войне с Германией».

Каких маршалов? Тухачевского? Того самого, что душил тамбовских крестьян химическими снарядами, но проиграл полякам? Этот «маршал», имея перевес над «белополяками», додумался растянуть фронт в нитку, совершенно не заботясь о флангах. В итоге десятки тысяч красноармейцев оказались в плену и сгинули в польских концлагерях, о которых «пшеки» почему-то не любят вспоминать, предпочитая вопить о Катыни.

Нет, ничем бы не помогли в 41-м герои Гражданской войны, любившие шашкой махать, но в стратегии и тактике – ни бум-бум. Именно такие герои слали необстрелянных пацанов на доты линии Маннергейма, чтобы финские пулеметчики сходили с ума, громоздя завалы человеческих тел.

Слава богу, у Верховного главнокомандующего хватило рассудочности и воли, чтобы снимать высокопоставленных никчемушников и заменять их истинными полководцами – Жуковым, Рокоссовским, Малиновским, Толбухиным, Черняховским, Ватутиным, Василевским, Коневым, Горбатовым. «Танковыми» генералами – Катуковым, Ротмистровым, Рыбалко, Лелюшенко…

Красная Армия платит жизнями своих рядовых за разгильдяйство и глупость командиров, а те учатся на ходу, смахивая на новичка в классе – слабого, всеми задираемого. Его лупят, а он дает сдачи. И чем больше новенького метелят, тем закаленней делается его характер, и силы прибавляется, и опыта. Наступит день, и он отправит в нокаут классного заводилу…

– Тащ командир! – вытянулся во фрунт старший сержант Федотов. – А… стрелять когда?

– Настреляешься еще, – усмехнулся Репнин. – Сегодня все знакомимся с матчастью, а на стрельбы выезжаем завтра. Время у нас еще есть, мало, но есть…

– А я как? – растерянно спросил Борзых. – У вас тут для пулеметчика места нету…

Курсовой пулемет на «Т-43» остался, но стрелять из него должен был мехвод.

– Устрою тебя по знакомству башнером, – ухмыльнулся Геша. – Зря ты, что ли, Федотова подменял? Не печалься, Ваня!

– Да я… это… – вздохнул пулеметчик. – Привык просто…

Репнин хлопнул его по плечу:

– Пойдем, товарищ старший сержант. Куда ж я без тебя? Мне-то не обычный танк положен, а командирский. В нем еще одна радиостанция стоит, помощнее обычной, чтобы со всем полком связываться. Вот и будешь ее холить да лелеять.

– Да я… – Борзых задохнулся. – Да мы…

– Понял, понял! – рассмеялся Геша. – Но одному из членов экипажа все равно придется уйти. Ты, Ваня, будешь заряжающим-радистом…

Федотов замер, и Геннадий, чуть ли не впервые в жизни, понял, что означает «лицо вытянулось».

– Федотова мы назначим командиром орудия, – усмешливо проговорил Репнин, и наводчик облегченно вздохнул. Подмигнув напрягшемуся Бедному, Геша развел руками: – А без Иваныча я как без рук!

Мехвод заулыбался и облапил Фролова, как медведь – бочонок с медом.

– Раздавишь! – просипел тот.

Отряхнувшись, наводчик улыбнулся.

– Спасибо за науку, товарищ майор, – сказал он.

– Пошли, Фрол, я тебя по знакомству к Антонову устрою – у него как раз наводчик в госпиталь загремел.

Репнин ушел, уводя Фролова, и уже не видел, как Федотов, Борзых и Бедный изобразили нечто вроде танца маленьких пингвинов. Радовались люди.