– Видим, видим!

– Удачи. Взвод, слушай мою команду! Выдвигаемся вперед и разъезжаемся. Борта не подставлять! Маскируемся за дорожной насыпью, и, вон, где холмики…

– Бугорки… – проворчал Бедный.

– Разговорчики в строю! – весело парировал Репнин. – Вперед!

Танк взревел, одолевая бугор, и скатился по пологому склону.

– Бронебойным!

– Готово!

– Огонь! Дорожка!

Взвод выпустил три снаряда, и два из них нашли свои цели – танки не раскачивались на пружинной подвеске, шли ровно, и пальба на ходу удавалась куда чаще, чем раньше.

– Осколочный!

– Есть! Готово!

– По пехоте – огонь!

– Выстрел!

Капотову удалось подбить еще один «Т-IV» – снаряд почти снес башню. Та перекосилась, открывая нутро, и Николай вбил туда осколочный – снаряд лопнул на броне, но фонтан огня и хорошая порция горячих, рваных железяк сделала свое дело.

Из щели ударило встречное пламя, превращая боекомплект в огненную погибель для экипажа.

– Воздух!

Земля вздрогнула, ощутимо шатнув «тридцатьчетверку», и сразу же еще один сильный вздрог.

– Бомбами лупят!

– Иваныч!

– Смотрю я, смотрю…

Механик-водитель повел машину зигзагом к небольшим холмикам, что выпирали из снега между советскими и немецкими танками.

Не холмикам даже, кучам скорее. А все ж…

– Есть! Сбили один!

Геша глянул в перископ. Один из кривокрылых «Ю-87», выходя из пике, поймал зенитный снаряд – кабина в одну сторону, кувырком, а все остальное плюхнулось в снега и рвануло.

Сумерки сгущались, а немцы не знали угомону. Наверное, их влекли протопленные избы Михайловки.

Иногда потемки расчерчивали красные рваные шнуры трассирующих пуль. Снаряды рвались клубами огня, выхватывая из темноты круги грязного снега.

Репнину удалось связаться по радио с комбригом. Доложив обстановку, спросил:

– Жду приказаний, товарищ генерал-майор!

– Приказ один, товарищ Лавриненко, – биться! До последнего снаряда, до последнего патрона!

– Есть биться!

Потянулись долгие, изматывающие часы ночного боя. Борзых стрелял экономными очередями, но часто, «подметая» бугорчатые снежные наносы. Снаряды тоже расходовались без счету – Фролов стрелял веером, рассылая осколочные. Те косили пехоту – и высвечивали серые глыбы танков.

И тогда уже Федотов заряжал бронебойным. Пальба шла «по памяти», но, если быстренько прицелиться, навести, то попасть можно было. И попадали.

Особенно удачными были те попадания, когда вражеский танк загорался – огромный костер давал неплохое освещение.

Лишь поздно ночью наступило некое затишье.

– Прогуляюсь, – сказал Репнин.

Осторожно отворив люк, он вылез, ступая по остывающей броне – дизель заглушили, чтобы не выдавать танк шумом.

«Хорошо, что ПНВ[899] пока не в ходу…»

– Стой, кто идет? – послышался из темноты строгий, вздрагивавший голос.

– Свои. Серков где?

– Тута я. Товарищ Лавриненко?

– Он самый. Как вы? Живые все?

– Двоих подранили.

– Понятно. Вот что, предлагаю перебраться в Михайловку, а то мы здесь в голом поле.

– Дело говоришь.

– Пушки к своим грузовикам цепляйте, сами можете к нам на броню, все теплее будет.

– Ну, если так… Давай.

– Готовьтесь тогда.

Когда танковые дизели взревели, из темноты донеслась пара заполошных выстрелов. Прицепив зенитки, «трехтонки» покатили к деревне. Их прикрывали два танка.

«Тридцатьчетверка» Репнина двигалась задним ходом и лишь затем, отъехав на приличное расстояние, развернулась.

Артиллеристы с танкистами построились в боевую колонну, и Геша вызвал Катукова:

– Товарищ генерал-майор, решил прорываться на Михайловку, так как дорога на Ивановское отрезана. Будем сражаться за Советскую власть до последнего!

Комбриг дал «добро».

Михайловка была наполовину занята немцами, так что просто взять и заехать в населенный пункт не получилось бы. Приходилось расчищать себе путь огнем из пулеметов.

Разведка долго искала своих, нашла, и зенитчики влились в батальон Голубева.

Заночевать танкистам удалось хоть и в нетопленой, но избе.

Через три часа полусна-полудремы Геннадий скомандовал подъем.

Злые от недосыпу, танкисты очистили дорогу Михайловка – Ивановское от гитлеровцев. Контратаки противника захлебнулись.

Вспоминает Н. Попов:

«Под вечер прибыл наш эшелон в Камышин под Сталинградом, мы были в теплушках, по прибытии к нам сразу пришел помпотех, велел забирать свои вещи, и по машинам. Мы свои вещи забрали, подошли к платформам, а там: «Рубить основное крепление танков!»

Мы сняли крепление, оставили только под гусеницами, ночью разгружались возле леса. Через какое-то время пролетел самолет, понавесил «фонарей». Мы как раз успели танки сгрузить с платформы, и регулировщики кричат: «Скорее уезжайте!»

Оттуда мы уехали в лес, танки поставили, через небольшой промежуток времени слышим гул самолетов, и началась бомбежка. День простояли, ночью переправляли нас через Волгу. Утром сразу в бой, вышли в ложбинку, там местность была такая – балки, овраги.

19 ноября начался прорыв, мы пошли в бой, танкового десанта не было. Начали теснить фашистов, мы поддерживали пехотную часть, оттуда нас бросили в сторону города. Первый бой, мы только первую бомбежку услышали, кругом дым, рвется, когда люк передний закроешь, через оптический прицел только и видишь «земля – небо, земля – небо». Вот и все, командир только указание даст, так ориентир и уловишь. Перед нашей атакой была артподготовка, потом за валом огня мы пошли, на первые немецкие траншеи наехали, я через триплекс увидел, да и почувствовал, что на траншеи наехали. Увидел уже наши первые горящие машины.

В первом бою мы много на пулеметы наезжали, командир из пушки и спаренного пулемета лупил. А стрелок-радист, ему тоже через небольшую дырочку многого не видно, ты уже сам что-то через триплекс видишь, в бок его пихаешь, он только поворачивает, диск поставит и на гашетку нажимает. Не жалели патронов, абы шум был. А куда стреляешь, кто его знает…

Потери были очень серьезные, мы под Сталинградом, можно сказать, половину своей техники потеряли. После первых боев нас, выпускников училища, почти что не осталось, кого ранило, кто погиб…»

Московская область, село Тимково. 30 декабря 1941 года

30 декабря из штарма был получен приказ: ликвидировать тимковскую группировку противника. Тимково – это деревушка у Ламы, южнее Ивановского.

Дома в Тимкове стояли крепкие, фашисты засели в них, превратив в доты и блиндажи, даже пушки закатили вовнутрь, выставив стволы в проемы окон и дверей.

Гарнизон тут окопался небольшой, но его поддерживали минометным и артогнем с Лудиной Горы.

Короче, неслабый опорный пункт, но Катуков был прав – чтобы немцы сами побежали с Лудиной Горы, надо было взять Тимково и Биркино.

Беда была в том, что штурмующих набиралось куда меньше оборонявшихся – в атаку, кроме трех «тридцатьчетверок» Репнина, могла пойти стрелковая бригада, вот только от той бригады одно название осталось. Мало было людей.

К вечеру, однако, подоспели два «КВ-1М» Полянского и Молчанова. Это были модернизированные тяжелые танки.

Коробка передач на них все еще оставалась слабым местом, хотя при хорошем уходе да умении «КВ» хватало моторесурса.

Главное же отличие выдавалось вперед – мощная 107-миллиметровая пушка «ЗИС-6». Мало было смысла создавать тяжелый, следовательно, не шибко маневренный танк, вооруженный той же пушкой, что и «Т-34».

Теперь же «КВ» становился не просто защищенным, как черепаха, но и опасным. Берегись, «панцерваффе»!

Самое печальное заключалось в том, что 107-мм орудие для «КВ» было разработано всего за тридцать восемь дней, испытано еще в апреле 41-го, поражая броню толщиной в 175 миллиметров, а в конце лета завод № 92 в Горьком изготовил пять серийных пушек.